8-9
До сих пор, я не делал никаких попыток, представить Дон Хуана в культурном окружении. Тот факт, что он считает себя индейцем Яки, не значит, что его знания Колдовства известно или в общем практикуется индейцами Яки. Все разговоры, которые Дон Хуан и я имели в течении моей учёбы, происходили на испанском, и только благодаря прекрасному знанию Дон Хуаном этого языка, я получил детальные объяснения замысловатости его системы верований. Я относился к этой сложной и хорошо распланированной части Знаний, как к Колдовству, и к нему, как к Колдуну, потому что те категории он сам использовал в обычных разговорах.
Так как я был способен записывать большую часть того, что он говорил в начале учёбы и всё, что было сказано позже фразами, я накопил обширные записи.
Чтобы те записи можно было читать, и всё же сохранить драматическое единство Учений Дон Хуана, мне пришлось редактировать их, но что я пропускал, считал неважным для темы, которую поднимал. В случае моей совместной работы с Дон Хуаном, я ограничивал свои усилия только для наблюдений за ним как за Колдуном и получить максимум его знаний. Я должен сначала объяснить основные верования Колдовства, как они были даны мне Дон Хуаном. Он говорил, что для Колдуна наш Повседневный Мир - не реален, а реальность или мир, который мы знаем, это только описание. Чтобы это доказать, Дон Хуан концентрировал все свои усилия, чтобы привести меня к подлинному убеждению того, что у меня было в голове, как наш мир, было просто описание мира; описание, которое вбивалось в меня с рожденья. Он указал, что все, кто контактируют с ребёнком, являются учителем, кто без конца описывает мир ему до того момента, когда ребёнок становится способен воспринимать мир, как его описывали. Согласно Дон Хуану, у нас нет в памяти того зловещего момента, просто потому что никто из нас не мог иметь никакой точки, на которую мог ссылаться, чтобы сравнивать её с чем-то ещё. Однако с того момента ребёнок - член общества. Он знает описание мира; и его участие становится полным, я полагаю, когда он способен делать все нужные переводы восприятия, которые, соответствуя такому описанию, подтверждают его.
Для Дон Хуана тогда реальность нашей ежедненой жизни состоит в бесконечном течении воспринимаемых интерпретаций, которые мы - индивидуалы, кто разделяет специфическое участие, научился делать это совместно. Идея, что воспринимаемые интерпретации, которые создают наш мир, имеют течение, гармонирующее с  фактом, что они двигаются беспрерывно и редко обсуждаются. Собственно, реальность мира, который мы знаем, принимается настолько как должное, что основные принципы Колдовства, что наша реальность просто одно из многих описаний, с трудом могут быть взяты как что-то серьёзное. К счастью, в случае моей учёбы Дон Хуана совсем не волновало: мог я или не мог относиться серьёзно к его предложениям, и он продолжал просветлять меня, несмотря на моё сопротивление, моё недоверие, и мою неспособность понять то, что он говорил. Таким образом, как учитель Колдовства, Дон Хуан отважился описать мне мир с нашего самого первого разговора. Мои затруднения схватить его понятия и методы исходили из факта, что его описания были чужеродными и не согласовывались с моими собственными.
Его утверждение было, что он учил меня как ВИДЕТЬ, а не как глядеть, и что "Остановить Мир" был первый шаг к ВИДЕНИЮ. Годами, я считал идею "Остановить Мир" чем-то вреде метафоры, которая реально ничего не значила. Только во время неформального разговора, который произошёл к концу моей учёбы, я полностью понял его масштаб и важность, как одно из главных предметов Знаний Дон Хуана. Дон Хуан и я говорили о разных вещах в расслабленной манере. Я рассказал ему о моём друге и его дилемме со своим 9ти летним сыном.


10-11
Ребёнок, кто жил с матерью последние 4 года, теперь жил с моим другом и проблема была в том, что с ним делать? Согласно моему другу, ребёнок не уживался в школе; у него не хватало концентрации и ему ничего не было интересно. Он устраивал скандалы, плохо себя вёл и убегал из дому.
"Твой друг явно имеет проблему," сказал он, смеясь. Я хотел высказать ему все ужасные вещи, проделанные ребёнком, но он перебил меня. "Нет нужды ещё говорить об этом бедном маленьком мальчике," сказал он. "И нет нужды тебе или мне относиться к его действиям в наших мыслях, так или иначе." Его манера была резкой, а тон твёрдый, но потом он улыбнулся.
"Что может сделать мой друг?" спросил я.
"Самое худшее, что он может сделать, это заставить этого ребёнка согласиться с ним," сказал Дон Хуан.
"Что ты имеешь ввиду?"
"Я имею ввиду, что этот ребёнок не должен быть побитым или напуганным его отцом, когда он не ведёт себя, как хочет его отец."
"Как он может его учить чему-либо, если не будет с ним твёрдым?"
"Твой друг должен позволить кому-то ещё отшлёпать ребёнка."
"Он не может позволить кому-то ещё трогать его маленького мальчика!" сказал я, удивлённый его советом. Дон Хуан, похоже, получал удовольствие от моей реакции и хихикал.
"Твой друг - не воин," сказал он. "Если бы он был, он бы знал, что самая плохая вещь, какую можно сделать, это - угрожать людям напрямую."
"Что бы сделал воин, Дон Хуан?"
"Воин подошёл бы к этому стратегически."
"Я всё ещё не пойму, что ты имеешь ввиду."
"Я имею ввиду, что если твой друг был бы воином, он бы помог своему ребёнку 'Остановить Мир'."
"Как может мой друг это сделать?"
"Ему нужна личная энергия. Ему нужно быть Колдуном."
"Но он не Колдун."
"В этом случае он должен использовать обычные средства, чтобы помочь сыну поменять его идею мира. Это не 'Остановить Мир', но это всё равно сработает."
Я поппросил его объяснить свои идеи. "Если бы я был на месте твоего друга," сказал Дон Хуан, "Я бы начал с того, что нанял кого-то отшлёпать мальчишку. Я бы пошёл в трущобы и нанял самого неприятного человека, какого только можно найти."
"Напугать ребёнка?"
"Не только напугать мальчишку, глупец. Этот малец должен быть остановлен, а быть избитым своим отцом, не принесёт результата. Если кто-то хочет остановить наших мужчин, то нужно всегда быть в стороне. Так всегда можно руководить давлением." Идея была абсурдной, но она всё же для меня была привлекательной.
Дон Хуан положил свой подбородок на свою левую ладонь. Его левая рука лежала на деревянном ящике, служащим столом. Его глаза были закрыты, но зрачки двигались. Я чувствовал, что он смотрит на меня через свои закрытые глаза. Эта мысль напугала меня.
"Скажи мне больше, что мой друг должен делать со своим мальчишкой," сказал я.
"Скажи ему пойти в трушобы и очень осторожно выбрать уродливого бродягу," продолжал он. "Скажи ему поймать мальчишку. Нужен тот, у кого ещё осталась какая- то сила." Затем Дон Хуан разработал странную стратегию. Мне нужно было проинструктировать своего друга иметь человека и чтобы он следовал за ним или ждать его в месте, куда он пойдёт со своим сыном. Мужик, в ответ на согласованный знак, данный вследствии плохого поведения со стороны мальчишки, должен выскочить из тайного места, схватить ребёнка и хорошенько его отшлёпать. "После того, как мужик напугает его, твой друг должен помочь мальчишке вернуть к себе  доверие, любым путём. Если твой друг последует этой процедуре 3-4 раза, уверяю тебя, что этот ребёнок будет чувствовать себя ко всему по другому. Он поменяет свою идею о мире."
"Что если страх ранит его?"
12-13
"Страх никогда ещё никого не ранил. Что ранит Дух (spirit), это - иметь кого-то всегда над душой, бьющего тебя, приказывая что делать и что не делать. Когда этот ребёнок будет более уравновешен, ты должен сказать своему другу сделать для него последнюю вещь. Он должен найти способ добраться до мёртвого ребёнка, скорее всего в госпитале или в морге. Он должен взять туда своего сына и показать ему мёртвого ребёнка. Он должен позволить ему потрогать труп левой рукой  один раз на любом месте, только не на животе. После того, как мальчик это сделает, он будет обновлён. Мир уже никогда не будет для него тем же самым."
Тогда до меня дошло: все годы нашего общения Дон Хуан применял ко мне ту же тактику, правда другого масштаба, которую он предлагал моему другу использовать с его сыном. Я спросил его об этом. Он сказал, что старался всю дорогу учить меня, как 'Остановить Мир'. "Ты пока не остановил," сказал он, улыбаясь.
"Похоже, ничего не помогает, потому что ты очень упрям. Однако, если бы ты не был такой упрямый, то к настоящему моменту ты бы наверно 'Остановил Мир' любым способом, которым я тебя обучил."
"Какие способы, Дон Хуан?"
"Всё, что я говорил тебе делать, были способы 'Остановить Мир'."


Через несколько месяцев после этого разговора, Дон Хуан достиг того, что он наметил сделать: учить меня 'Остановить Мир'. Это монументальное событие в моей жизни заставило меня пересмотреть в деталях свою десятилетнюю работу. Мне стало ясно, что моё первоначальное представление о роли наркотических трав было ошибочным. Они не были существенной чертой описания мира Колдуном, а только вспомогательное средство зацементировать, так сказать, части описания, которые я, иначе, не был способен воспринять. Моя настойчивость держаться за мою стандартную версию реальности превращало меня почти в слепого и глухого к целям Дон Хуана. Поэтому это было просто мой недостаток чувствительности, который культивировал их (наркотических трав) использование. Полностью пересматривая свои записи, я осознал, что Дон Хуан дал мне уйму новых описаний в самом начале нашего общения, что он называл "Приёмы для Остановки Мира".
Я выбросил ту часть своих записей в своих ранних работах, потому что они не относились к использованию наркотических трав. Сейчас я по праву восстановил их в общий спектр Учений Дон Хуана и они включали первые 17 глав этой работы. Последние 3 главы записей покрывают события, что становится моей кульминационной точкой в моей "Остановке Мира". Суммируя, я могу сказать: когда я начал учёбу, реальность была другой, имеется ввиду, было описание мира Колдунами, которое я не знал. ДонХуан, как Колдун и учитель, обучил меня этому описанию. Десятилетняя учёба, которую я прошёл, поэтому состояла в установлении этой незнакомой реальности, раскрывая её описание, добавляя больше и больше сложных частей, пока я шёл вперёд. Остановка учёбы означало, что я изучил новое описание мира в убедительной и достоверной манере и, таким образом, я стал способен вызвать в себе новое восприятие мира, которое сходилось с его новым описанием. Другими словами, я заслужил членство. Дон Хуан утверждал: чтобы достичь ВИДЕНИЯ, сначала придётся 'Остановить Мир'.
'Остановить Мир' и в самом деле было подходящей интерпретацией определённых состояний сознания, в которых реальность Повседневного мира менялась, потому что течение интерпретации, которое обычно движется без остановки, было остановлено чередой обстоятельств, чуждых этому течению. В моём случае, череда обстоятельств, чуждых моему нормальному течению интерпретаций, было описание мира Колдунами. Предвидение Дон Хуана для "Остановке Мира" было то, что необходимо быть убеждённым. Другими словами, приходится учиться новым описаниям в полном масштабе с целью противопоставить это старой версии, и таким образом сломать догматическую уверенность, которую мы все имеем, что в достоверности наших восприятий мира нет сомненья. После "Остановки Мира", сдедующий шаг был ВИДЕНИЕ. Под этим Дон Хуан подразумевал то, что я хотел бы распределить по категориям, как ответ воспринятых забот мира, вне описания, которому мы научились называть реальностью."
14
Моё заявление, что все эти шаги могут только быть поняты терминами описания, которому они принадлежат; и так как это было описание, которое он отважился дать мне с самого начала, я должен затем позволить его учениям быть единственным источником входа в них. Таким образом я предоставляю слова Дон Хуана говорить за себя.


17
"Я так понимаю, что вы много знаете о растениях, сэр," сказал я старику-индейцу передо мной. Мой друг только что связал меня с ним и оставил комнату, мы представились друг другу. Старик сказал мне, что его имя было Хуан Матус.
"Это тебе сказал твой друг?" сказал он небрежно.
"Да."

"Я собираю растения или скорее, они разрешают мне их собирать," сказал он тихо. Мы были в комнате ожидания автобусного депо в Аризоне. Я спросил его очень формальным тоном на испанском, если он позволит мне задать ему несколько вопросов: "Разрешит ли мне caballero задать ему вопросы?"
"Caballero," что происходит от слова "caballo" - лошадь, раньше означало - наездник или джентлмен на лошади. Он вопросительно посмотрел на меня.
"Я - наездник, только без лошади," сказал он и широко улыбнулся, затем добавил, "Я сказал тебе, что моё имя Хуан Матус."
Мне понравилась его улыбка и я подумал, что он явно человек, кто ценит прямоту, и смело решил прощупать его своим предложением. Я сказал ему, что был заинтересован в коллекционировании и изучении медицинских трав. Особенно, мне было интересно использование наркотического кактуса - peyote, который
я долго изучал в университете Лос Анжелеса. Я подумал, что моя презентация была очень серьёзной. Я был очень сдержан и казался себе внушающим доверия.


18-19
Старик медленно покачал головой и я, воодушевлённый его молчанием, добавил, что это несомненно принесёт нам пользу, если мы собирёмся и обсудим дело с peyote. И как раз в этот момент он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Это был сильный, незабываемый взгляд. И всё же он ни коим образом не был угрожающим или сверхестественным. Это был взгляд, который пронизал меня до глубины Души. Меня это тут же сбило с толку и я не мог продолжать свою хвалебную речь о себе же. Так закончилась наша встреча, однако он оставил надежду. Он сказал, что может быть я смогу навестить его в его доме когда-нибудь.
Мне было трудно оценить действие, которое оказал взгляд Дон Хуана на меня, и уникальность того события. Когда я начал изучать антропологию и, таким образом, встретил Дон Хуана, я уже был знатоком того "как сориентироваться в обстановке". Дом я оставил годами раньше и это, по моим оценкам, значило, что я могу сам о себе позаботиться. Как только мне отказывали, обычно я мог добиться лестью своего желания, делать уступки, спорить, злиться, но если ничего не помогало, я ныл и жаловался; другими словами, всегда было что-то, что я знал и делал в зависимости от обстоятельств, и никогда в моей жизни, ни один человек не мог остановить меня настолько быстро и явно, как это сделал Дон Хуан в тот полдень. Дело было не только в том, что меня заставили замолчать; были времена, когда я не мог сказать ни слова своему противнику, потому что чувствовал внутреннее уважение к нему, и всё же моя злость или досада отражалась в моих мыслях. Однако, взгляд Дон Хуана сковал меня до такой степени, что я не мог толком думать. Меня этот ошеломляющий взгляд сильно заинтриговал и я решил его найти. После той первой встречи, я готовил себя 6 месяцев, перечитал всё на использование peyote среди американских иодейцев, особенно о культе peyote среди индейцев Равнин.
Я ознакомился с каждой имеющийся работой и когда я почувствовал, что готов, я поехал обратно в Аризону.


Суббота, 17 декабря 1960. Я нашёл его дом после наведения долгих, излишних справок среди местных индейцев. Было поздее утро когда я прибыл и припарковался перед домом. Я увидел его сидящим на деревянном ящике из-под молока. Он, похоже, узнал меня и поприветствовал, когда я вылез из машины. Мы обменялись обычными приветствиями и затем, простыми словами я признался, что с моей стороны, я обошёлся с ним по-дьявольски, когда мы встретились впервые. Я тогда хвалился, что много знал о peyote, когда на самом деле, я ничего о нём не знал. Он уставился на меня, глаза были очень добрые. Я сказал ему, что я шесть месяцев читал, чтобы подготовить себя к нашей встрече, и что на этот раз я действительно знаю намного больше. Он рассмеялся. Похоже, было что-то в моём заявлении, что рассмешило его. Он рассмеялся надо мной и я немного смутился и обиделся. Он видимо, заметил моё смущение и заверил меня, что хоть у меня и хорошие намерения, но реально, не было возможности подготовиться к нашей встрече. Я не знал, будет ли уместно спросить, имело ли это заявление какой-то тайный смысл, но не спросил; и всё же он, похоже, понимал мои чувства и продолжил объяснять то, что имел ввиду. Он сказал, что мои попытки напомнили ему историю о людях, которых один король однажды осудил и убил. Он сказал, что в истории осуждённая пара не отличалась от своих судей, кроме как они настаивали на произношение определённых слов в странной манере, подходящей только им; та ошибка, конечно, была знаком, ключевым словом. И король поставил посты в критических местах, где официальный представитель просил каждого проезжающего мужчину произнести ключевое слово. Те, кто мог произнести его так, как король, оставались в живых, а те, кто не мог, тут же убивались. Суть истории была в том, что однажды молодой человек решил подготовить себя, чтобы пройти через пост, научившись произносить ключевое слово так, как это любил король. Дон Хуан сказал, широко улыбнувшись, что молодому человеку взяло шесть месяцев, чтобы научиться такому произношению. А когда пришёл день великого экзамена, молодой человек очень уверенно пошёл на пост и дождался когда официальный представитель попросит его произнести это слово.
20-21
В этот момент Дон Хуан многозначительно остановил свой рассказ и посмотрел на меня. Его пауза была очень продуманной и казалась немного хитрой для меня, но я подыгрывал: я уже слышал эту историю раньше. Она была связана с евреями в Германии и как можно было отличить евреев по тому, как они произносили определённые слова. Я также знал финал истории: молодой человек будет пойман, потому что представитель забыл ключевое слово и попросил его произнести другое слово, которое было очень похоже, но которое молодой человек не выучил, как правильно сказать. Дон Хуан похоже ждал, когда я спрошу, что случилось, ну я и спросил.
"Что с ним случилось?" спросил я, стараясь выглядеть наивным и заинтересованным в истории.
"Молодой человек, кто был настоящей лисой," сказал он, "понял, что представитель забыл ключевое слово, и не успел человек ничего сказать, как сознался, что готовился шесть месяцев." Он ещё сделал паузу и посмотрел на меня с озорным огоньком в глазах. В этот раз он выиграл. Признание молодого человека был новый элемент и я больше не знал, как заканчивается история.
"Ну и как всё закончилось?" спросил я с интересом.
"Молодой человек конечно был тут же убит," сказал он и покатился от хохота. Мне очень понравилось как он заинтриговал меня; но больше всего мне понравилось, как он связал эту историю с моим собственным случаем. Видимо, он придумал её, чтобы связать со мной. Он смеялся надо мной  в очень лёгкой, артистичной манере и я смеялся вместе с ним. Впоследствии я сказал ему, что неважно как глупо я выглядел, мне действительно интересно было изучить кое-что о растениях.
"Я люблю много ходить," сказал он. Я подумал, что он нарочно меняет тему разговора, чтобы мне не отвечать. Я не хотел настраивать его враждебно своим упрямством. Он спросил меня, хочу ли я пойти с ним ненадолго в пустыню. Я ответил, что к прогулке в пустыне я охотно присоединюсь.
"Это не будет пикник," предупредил он меня. Я ответил, что хотел бы очень серьёзно работать с ним, но мне нужна информация, любая информация на использование медицинских трав. И что я хочу платить ему за это.
"Ты будешь работать на меня и я буду платить тебе зарплату," сказал я.
"Сколько ты будешь мне платить?" спросил он и я заметил оттенок жадности в его голосе.
"Что ты считаешь подходящим," сказал я.
"Плати за моё время...своим временем," сказал он. Я подумал, что он был очень странным человеком, и сказал ему, что не понял его. Он ответил, что сказать о растениях нечего, поэтому брать с меня деньги нет смысла. Он пронзил меня взглядом. "Что ты делаешь в своём кармане?" спросил он нахмурившись. Он имел ввиду то, что я писал на крошечном блокноте внутри огромных карманов моей куртки. Когда я сказал ему, что я делал, он от души посмеялся. Я сказал ему, что не хотел огорчать его и писать на виду. "Если хочешь писать, то пиши," сказал он. "Ты мне не мешаешь." Мы походили по пустыни почти до темноты. Он не показал мне никаких растений и о них вообще не говорил. Мы остановились на момент, чтобы отдохнуть у больших кустов. "Растения - очень загадочные существа," сказал он, не глядя на меня. "Они - живые и они чувствуют." В тот момент, когда он это сказал, сильный порыв ветра тряхнул кусты вокруг нас и кусты произвели раскатистый шум. "Ты это слышишь?" спосил он меня, приставляя правую руку к уху, как-будто это помогало слышать. "Ветер и листья согласны со мной."
22-23
Я засмеялся. Друг, который нас познакомил, уже предупредил меня следить, потому что старик был эксцентрик. Я подумал, что "согласие листьев" и было одной из его странностей. Мы ещё походили, но он всё ещё не рвал и не показывал мне растения. Он просто плыл через кусты, мягко трогая их, потом остановился, сел на камень и предложил мне отдохнуть и посмотреть вокруг. Я настаивал на разговоре и опять напомнил ему, что очень хотел бы изучить растения, особенно peyote. Я умолял его стать моим наставником в обмен на денежное вознаграждение. "Тебе не нужно платить мне," сказал он. "Ты можешь спросить меня всё, что хочешь и я скажу тебе, что с этим нужно делать." Он спросил, подходит ли мне такой расклад дел, и я был рад. Затем он добавил загадочное заявление. "Наверно о растениях ничего не изучишь, потому что о них нечего сказать." Я не понял, что он сказал или что он имел ввиду.
"Что ты сказал?" спросил я и он повторил то же самое 3 раза, и тогда весь район затрясся от грохота, низко летящего, самолёта.
"Вот! Мир только что со мной согласился." сказал он, прислонив свою левую руку к уху. Я находил его очень занимательным: его смех заразительным.
"Ты из Аризоны, Дон Хуан?" спросил я, стараясь продолжать разговор в основном вокруг него быть моим просветителем. Он смотрел на меня и утвердительно кивал, глаза выглядели усталыми, я мог видеть белое под его зрачками. "Ты родился в этой местности?" Он кивнул головой и снова мне не ответил. Это казалось утвердительным жестом, но также это было похоже на нервный кивок человека в процессе мышления.
"А ты сам откуда будешь?" спросил он.
"Я - из Южной Америки," сказал я.
"Это большое место, ты пришёл из всего этого?" его глаза опять пронзили меня. Я начал объяснять обстоятельства моего рождения, но он перебил меня. "В этом отношении мы похожи," сказал он. "Сейчас я живу здесь, но я - Яки из Соноры."
"Неужели! Я сам происхожу из..." он не дал мне закончить.
"Я знаю, я знаю," сказал он. "Ты тот, кто есть, откуда-нибудь, как я - Яки из Соноры." Его глаза сверкали и смех странно беспокоил. Он заставил меня подумать, что поймал меня на лжи: я ощутил странное чувство вины и чувство, что он знает то, что не знаю я или не хочет мне сказать. Моё странное смущение росло и он наверно это заметил, так как он встал и предложил пойти поесть в ресторан в городе. Он сказал, что никогда не пьёт даже пиво. Я втихоря смеялся, не веря ему; приятель, кто нас познкомил, сказал мне, что "старик - не в своём уме большую часть времени." Я реально не возражал, если он врал мне о том, что не пьёт. Мне он нравился; в нём было что-то успокающее. На моём лице должно быть было сомнение, так как он начал объяснять, что он пил в молодости, но однажды просто бросил.
"Люди едва понимают, что мы можем выбросить всё из наших жизней в любое время вот так," и щёлкнул пальцами.
"Ты думаешь, что любой может остановиться пить и курить так легко?" спросил я.
"Конечно!" сказал он совершенно убеждённо. "Курение и алкоголь - ничто, если мы хотим это бросить." В этот момент кипящая вода в кофейнике сделала громкий свистящий звук.

24-25
"Слышишь это!" воскликнул Дон Хуан с блеском в глазах. "Кипящая вода со мной согласна." Затем после паузы добавил, "Человек может получить согласие от всего вокруг себя." В этот критический момент кофейник пёрнул. Он посмотрел на кофейник и тихо сказал, "Спасибо," кивнул головой и закатился громовым хохотом.
Я опешил: его смех был слишком громким, но меня реально развлекало всё это. Моя первая настоящая сессия с моим "наставником" так и закончилась:
он попрощался в дверях ресторана. Я сказал ему, что мне нужно посетить друзей и что мне хотелось бы снова его увидеть в конце следующей недели.
"Когда ты будешь дома?" спросил я, он всмотрелся в меня и ответил, "Когда ты придёшь."
"Я точно не знаю, когда я смогу придти."
"Тогда просто приди и ни о чём не беспокойся."
"А что если тебя дома нет?"
"Я буду дома," сказал он, улыбаясь и ушёл. Я побежал за ним и спросил его, будет ли он возражать, если я принесу фотоаппарат с собой и сниму его и его дом.
"Это - невозможно," сказал он, нахмурившись.
"А как насчёт магнитфона? Это тоже нельзя?"
"Думаю, это тоже невозможно." Я рассердился и сказал ему, что не вижу логики в его отказе. Дон Хуан тряхнул головой в знак несогласия. "Забудь об этом, и если ты всё ещё хочешь видеть меня, то никогда об этом не упоминай." Произнёс он очень убедительно. Я выдал, наконец, финальную жалобу и сказал, что фото и магнитофонные записи были необходимы в моей работе. Он сказал, что есть только одна вещь, которая необходима для всего, что мы делаем, и назвал это - 'Spirit-Дух'. "Нельзя обойтись без Духа," сказал он. "И у тебя его нет. Тебе об этом нужно беспокоиться, а не о фото."
"Что ты...?" Он перебил меня движением своей руки и отошёл на несколько шагов назад. "Не забудь вернуться," тихо сказал он и помахал на прощанье.


26-27
Четверг, 22 декабря 1960.
Дон Хуан сидел на полу у двери своего дома спиной к стене. Он перевернул ящик из под молока, попросил меня сесть и чувствовать себя как дома. Я предложил ему сигареты: я привёз целую коробку. Он сказал, что не курит, подарок взял. Мы поговорили о холодных ночах в пустыне и других обычных вещах. Я спросил его, не мешаю ли я его обычным делам. Он посмотрел на меня, нахмурившись, и сказал что у него привычной рутины не было, и что я могу остаться с ним весь день, если захочу. Я приготовил кое-какие генеологические таблицы, которые мне хотелось заполнить с его помощью. Я также вытащил из этнографической литературы длинный список черт культуры, которые свидетельствовали о принадлежности к индейцам этого района. Мне хотелось пройти список с ним и отметить все вещи, которые были знакомы ему. Я начал с таблиц о родственных связях.
"Как ты называл своего отца?" спросил я его.
"Я называл его отец," ответил он с очень серьёзным выражением лица. Я почувствовал лёгкое раздражение, но продолжал, полагая что он не понял. Я показал ему таблицу и объяснил, что одно место для отца, а другое для матери. Для примера, я привёл другие слова, используемые для онца и матери в английском и в испанском. Я подумал, что наверно мне надо было начать с матери.
"Как ты называл свою мать?" спросил я.
"Я называл её Мам," ответил он наивным тоном.
"Я имею ввиду, какие другие слова ты используешь, чтобы называть своего отца и мать?" сказал я, пытаясь быть терпеливым и вежливым. Он почесал свою голову и тупо посмотрел на меня.
"Ну!" сказал он. "Ты меня поставил в тупик, дай подумать." После минутного колебания, он похоже, что-то вспомнил, и я приготовился писать. "Итак," сказал он, как-будто он решал какую-то серьёзную проблему, "как ещё я их называл? Я говорил им 'эй, отец, эй, мать!' " я невольно расхохотался. Его выражение лица было таким комичным и в тот момент я не знал: был он абсурдным стариком, надувающим меня, или он был просто примитивен. Собрав всё терпение, какое у меня было, я объяснил ему, что это были очень серьёзные вопросы и что это было очень важно для заполнения моих форм. Я пытался заставить его понять идею генеологии и персональной истории.
"Как звали твоего отца и мать?" спросил я, а он посмотрел на меня чистыми добрыми глазами.
"Не трать время на эту ерунду," сказал он тихо, но с неожиданной силой. Я не знал, что ответить: это было как-будто кто-то другой произнёс эти слова. Только секунду назад он был неуклюжий, тупой индеец, чесавший голову, и вдруг, секундой позже роли поменялись: я был тупым, а он направил на меня неописуемый взгляд. Это не было вызывающе, с ненавистью, с презрением или с превосходством. Его глаза были чистыми, добрыми и проницательными. После долгой паузы
он сказал, "У меня нет личной истории. Однажды я понял, что личная история мне больше не была нужна, и как алкоголь, я отбросил её." Я не совсем понял, что он этим имел ввиду. Вдруг мне стало нехорошо: мне что-то угрожало и я напомнил ему, что он заверил меня в том, что я могу задавать ему вопросы. Он повторил, что не возражал. "У меня больше нет личной истории," сказал он и испытующе посмотрел на меня."
28-29
"Я отбросил это однажды, когда почувствовал, что в этом больше нет необходимости," я уставился на него, стараясь обнаружить скрытое значение его слов.
"Как можно отбросить личную историю?" спросил я придирчивым тоном спорщика.
"Сначала нужно иметь желание отбросить это, а затем нужно производить это гармонично, понемногу отрезая её."
"Зачем нужно такое желание?" воскликнул я, будучи ужасно привязанным к своей личной истории: мои семейные узы были крепкими. Я серьёзно чувствовал, что без них моя жизнь не будет иметь цели и продолжительности. "Может быть, ты должен сказать мне, что ты имеешь ввиду под - отбросить личную историю."
"Обходиться без неё, вот что я имею ввиду," отрезал он. Я настаивал, что так и не понял в этом смысла.
"Возьмём тебя, к примеру: ты не можешь изменить то, что ты Яки-индеец." сказал я.
"Неужели?" спросил он, улыбаясь. "Откуда ты это знаешь?"
"И то правда! Я не могу точно сейчас знать это, но ты это знаешь и это засчитывается. Это то, что создаёт личную историю." Я почувствовал, что глубоко пронзил его.
"Тот факт, что я знаю Яки-индеец я или нет, не делает личную историю," ответил он. "Только когда кто-то ещё знает это, тогда это становится личной историей.
И я уверяю тебя, что никто никогда этого точно знать не будет." Я мешковато записал то, что он сказал, остановился и посмотрел на него. Я не мог его понять, ментально пробегая через все свои впечатления. Его мистический и неподражаемый взгляд в нашу первую встречу; очарование, с которым он утверждал, как он получал подтверждение от всего вокруг него; его раздражающий юмор и его бдительность, проворство, настороженность, живость; его вид настоящей тупости, когда я спрашивал его о его отце и матери; и, наконец, неожиданная сила его заявлений, которая разрубила меня напополам. "Ты же не знаешь кто я, не так ли?" сказал он, как-будто он читал мои мысли. "Ты никогда не будешь знать кто и что я, потому что у меня нет личной истории." Спросил, был ли у меня отец, я сказал, что был. Он сказал, что мой отец был примером того, что он имел ввиду. Он настаивал на том, чтобы я вспомнил то, что мой отец думал обо мне. "Твой отец знает всё о тебе, так что он сделал свои выводы, знает кто ты, чем занимаешься, и ничто не заставит его изменить его мнение о тебе." Дон Хуан сказал, что все, кто меня знает, имеют своё мнение обо мне, и что я продолжал поддерживать это мнение всем тем, что я делал. "Разве ты не видишь?" сказал он, драматизируя. "Ты должен обновить свою личную историю, говоря своим родителям, друзьям и родственникам всё, что ты делаешь. С другой стороны, если у тебя нет личной истории, объяснения не нужны; никто не сердится и не разочарован твоими действиями. И самое главное, никто не найдёт тебя своими мыслями." Вдруг, идея прояснилась в моём мозгу: я почти сам это знал, но никогда это не обдумывал. Не иметь личную историю - действительно было привлекательно, по крайней мере на интеллектуальном уровне. Однако, это дало мне чувство одиночества, которое я нашёл угрожающим. Мне хотелось обсудить с ним мои чувства, но я себя контролировал; было что-то ужасно несоответствующее с окружающим миром в настоящей ситуации. Я чувствовал себя нелепо, стараясь ввязаться в философский спор со старым индейцем, кто явно не имел 'утончённости' студента универститета. Каким-то образом он увёл меня от моего первоначального намерения: расспросить его о его генеологии.
"Я не знаю, как мы вдруг стали говорить об этом, когда всё, что я хотел, это несколько имён для моей таблицы," сказал я, пытаясь перевести разговор обратно на эту тему.
"Это очень просто: потому что я сказал, что задавать вопросы о чьём-то прошлом, это - ерунда." Его тон был твёрдым, и я подумал, что не было смысла заставлять его менять его мнение, так что я поменял тактику.

30-31
"Эта идея - не иметь личную историю - то, что Яки делают?" спросил я.
"Это то, что делаю я."
"Где ты этому научился?"
"Я научился этому в течение моей жизни."
"Твой отец научил тебя этому?"
"Нет. Скажем, что я сам этому научился, а сейчас я собираюсь отдать тебе этот секрет, так чтобы ты не ушёл отсюда с пустыми руками." Он снизил голос до драма-
шёпота. Я рассмеялся над его театральными ужимками. Мне пришлось признать, что он был в этом мастером, и в голову пришла мысль, что я находился в присуствии прирождённого актёра. "Запиши это: почему нет? Ты чувствуешь себя более комфортно, когда пишешь." Я посмотрел на него и мои глаза должно быть выдали моё смущение. Он хлопнул себя по бокам и с большим удовольствием расхохотался. "Самое лучшее - это стиреть всю личную историю," сказал он медленно, как бы давая мне время записать это моим неуклюжим путём, "потому что это освободит нас от мешающих мыслей других людей." Я не мог поверить, что он реально говорил это, момент моего замешательства он должно быть прочёл на моём лице и тут же использовал это. "Возьми себя, например, ты ведь не знаешь прямо сейчас, ты приходишь или уходишь. И это так, потому что я стёр мою личную историю. Мало-помалу, я создал туман вокруг себя и моей жизни. И сейчас, никто не знает кто я и что я делаю."
"Но ты сам знаешь, кто ты, не так ли?" вставил я.
"Поспорим...я не знаю," высказался он и покатился по полу, смеясь над моим удивлённым взглядом...Его обманчивая тактика уж очень была угрожающей, я даже испугался. "Это - маленький секрет я собираюсь отдать тебе сегодня," сказал он низким голосом. "Никто не знает мою личную историю, никто не знает кто я и что
я делаю, даже я сам." Он прищурил глаза, смотрел не на меня, а через моё правое плечо. Он сидел, скрестив ноги, его спина была прямой и всё же он казался таким спокойным. В этот момент он представлял собой настоящую картину Силы. Я воображал его индейским вождём, "краснокожим воином" в романтических историях моего детства.


Мой романтизм унёс меня прочь и необычайно коварное противоречивое чувство обуяло меня. Я мог откровенно сказать: он мне очень нравился и, в то же время,
я мог сказать, что я его смертельно боялся. Он сохранял тот пристальный взгляд долгое время. "Как могу я знать, кто я, когда я всё это?" сказал он, обводя головой окружающий мир. Потом он посмотрел на меня и улыбнулся. "Мало-помалу ты должен создать туман вокруг себя; ты должен стиреть всё вокруг себя, пока ничто не может быть взято как должное, пока ничто больше не реальное. Твоя проблема сейчас, что ты слишком реальный, твои достижения слишком очевидны, твой настрой слишком виден. Не бери вещи как должное, ты должен начать стирать себя."
"Для чего?" спросил я враждебно. Тогда мне стало ясно, что он советует мне, как себя вести. За всю свою жизнь я достиг точки, когда кто-то пытается говорить мне, что делать; сама мысль, что мне говорят, что делать, тут же враждебно настраивает меня.
"Ты сказал, что хочешь изучить растения," спокойно сказал он. "Ты хочешь получить что-то просто так? Что ты думаешь это? Мы договорились, что ты будешь задавать мне вопросы и я скажу тебе то, что знаю. Если тебе это не нравится, тогда нам не о чем говорить." Его ужасная прямота и зависть раздражали меня и
я должен был признать, что он прав. "Тогда давай посмотрим на это так," продолжал он. "Если ты хочешь узнать больше о растениях, хотя о них реально ничего не скажешь, ты должен, помимо других вещей, стиреть свою личную историю."
"Как?" спросил я.
"Начни с простых вещей, как например, не рассказывай то, что ты действительно делаешь. Затем ты должен покинуть тех, кто хорошо тебя знает. Таким образом,
ты создашь туман вокруг себя."
32-33
"Но это абсурдно," запротестовал я. "Почему люди не должны меня знать? Что в этом плохого?"
"Что неправильно, так это то, что как только они тебя узнают, ты становишься предметом, которым можно пользоваться, и с этого момента ты не сможешь сломать связь с их мыслями. Мне лично нравится полная свобода быть незнакомым. Никто не знает меня с непоколебимой уверенностью, так как люди знают тебя, например."
"Но это будет обманом."
"Меня не интересует ложь или правда," сказал он серьёзно. "Ложь - только ложь, если у тебя имеется личная история." Я спорил, что мне не нравилось намеренно мистифицировать людей и вводить их в заблуждение. Его ответ был, что я ввожу в заблуждение всех так или иначе. Старик затронул моё больное место в жизни.
Я тут же спросил его, что он этим имел ввиду или как он узнал, что я всё время мистифицирую людей. Я просто среагировал на его заявление, защищая себя с помощью объяснения. Я сказал, что с болью сознаю, что моя семья и мои друзья верили, что мне нельзя доверять, когда на самом деле, я никогда в жизни не врал.
"Ты всегда знал как врать," сказал он. "Единственное, что отсуствовало, было то, что ты не знал, зачем это делать, а сейчас ты знаешь."
Я запротестовал. "Разве ты не видишь, что мне смертельно надоело, что люди думают: я не надёжный?" сказал я.
"Но ты - ненадёжный," убедительно ответил он.
"Будь всё проклято, это не так," воскликнул я: моё настроение вместо того, чтобы сделать его серьёзным, навлекло на него приступ истерического смеха. Я реально ненавидел старика за всю эту хрень. К сожалению, он был прав насчёт меня. Через некоторое время я успокоился и он продолжил разговор.
"Когда личная история отсуствует," объяснял он, "ничего, что человек говорит, не может быть принято за ложь. Твоя проблема в том, что тебе приходиться объяснять всё всем принудительно, и в то же время ты хочешь сохранять свежесть, новизну того, что ты делаешь. Ну, а так как тебя не волнует объяснение всего, что ты сделал, ты врёшь, чтобы всё продолжалось." Я реально был поражён масштабом нашего разговора и записал все детали нашего обмена фразами лучшим путём, на какой был способен, концентрируясь на том, что он говорил, и не останавливался, чтобы распространяться о моих предрассудках или на его значениях.
"С сегодняшнего дня, ты должен просто показывать людям то, что хочешь показать им, но никогда не говоря точно, как ты это сделал."
"Я не могу хранить секреты!" воскликнул я. "То, что ты говоришь, для меня бесполезно."
"Тогда поменяйся!" отрезал он со свирепым блеском в глазах. Он выглядел как странное дикое животное. И всё же, он был таким связанным в своих мыслях и таким разговорчивым. Моя досада перешла в состояние раздражительного замешательства. "Понимаешь," продолжал он, "у нас имеется только два выбора: или мы принимаем всё за настоящее, или мы не принимаем. Если мы следуем первому, мы придём к тому, что нам смертельно надоест мир и мы сами. Если мы последуем второму и сотрём личную историю, мы создадим туман вокруг себя, очень волнующее и мистическое состояние, в котором никто не знает, откуда выпрыгнет заяц."
Я продолжал спорить, что стирев личную историю, только увеличит наше чувство незащищённости. "Когда ничто не убеждает, мы круглогодично делаемся настороже," сказал он. "Больше волнует - не знать за каким кустом прячется заяц, чем вести себя как-будто мы всё знаем."
Он не сказал больше ни слова очень долгое время; наверно час прошёл в полном молчании. Я не знал, что спросить. Наконец он встал и попросил меня отвезти его в близлежайший городок. Я не знал почему, но наш разговор вытащил из меня энергию. Мне хотелось спать. Он попросил меня остановиться по пути и сказал мне: если я хочу отдохнуть, то мне придётся залезть на плоскую вершину небольшого холма у дороги, и лечь животом вниз, головой на восток. Похоже в нём было ощущение срочности. Мне не хотелось спорить или наверно я слишком устал, чтобы говорить. Я залез на холм и и сделал, как он посоветовал.
34
Я проспал только 2-3 минуты, но этого было достаточно, чтобы вернуть мою энергию. Мы поехали в центр городка, где он попросил меня его сбросить.
"Возвращайся," сказал он, выходя из машины. "Обязательно, возвращайся!"


35
У меня была возможность обсудить мои два предыдущих визита к Дон Хуану с тем другом, кто меня с Дон Хуаном познакомил. По его мнению, я напрасно терял время. Я пересказал ему во всех деталях все наши разговоры. Он подумал, что я преувеличиваю и приукрашиваю глупые старые привычки. Для романтизма в таком глупом старикане у меня не было места. Я искренне чувствовал, что его критика моей личности серьёзно подорвала моё отношение к нему. Однако, мне пришлось признать, что его замечания всегда были в точку, остро обрисовывали и были правдивы. Корень моей проблемы в тот момент было моё нежелание принять то, что Дон Хуан был очень способен разбить все мои предубеждения в отношении мира, и моё нежелание соглашаться с моим другом, кто думал, что "старик был сумасшедшим". Это заставило меня посетить его ещё раз, прежде чем я решился.


Среда, 28 декабря 1960.
Тут же после прибытия в его дом, он взял меня на прогулку в пустыню. Он даже не посмотрел на пакет продуктов, который я привёз. Похоже он ждал меня. Ходили часами, но он не собирал и не показывал мне никаких растений. Однако он учил меня "подходящей походке". Он сказал, что я должен слегка сгибать свои пальцы во время ходьбы, так я буду сохранять своё внимание на тропинке и на окружающем мире.
36-37
Он утверждал, что моя обычная походка ослабляла, и что никогда не нужно ничего носить в руках. Если вещи нужно нести, то использовать рюкзак или плечевой мешок/сетку. Его идея была, что принятие руками особого положения, способствует огромной выносливости и осознанности. Я не видел причин для споров и согнул пальцы, как он посоветовал, и продолжал идти. Моё сознание никак не поменялось и также моя выносливость. Мы начали ходьбу утром и остановились отдохнуть около полудня. Я вспотел и хотел попить воды из моей фляшки, но он остановил меня, сказав, что лучше выпить только глоток. Он срезал какие-то листья с небольшого жёлтого куста и пожевал их, дал мне несколько и заметил, что они были превосходны, а если я буду жевать их медленно, то моя жажда исчезнет. Жажда не исчезла, но я чувствовал себя хорошо. Он, казалось, читал мои мысли и объяснил, почему я не почувствовал приемущества "правильной походки" и "жвачки листьев", потому что я был молод и силён, и моё тело ничего не заметило, потому что оно было немного глупым. Он засмеялся, но мне было не до смеха и это доставило ему ещё больше удовольствия. Он поправил своё высказанное заявление сказав, что моё тело, по правде, не было глупым, а каким-то спящим.


В этот момент, огромная ворона, каркая, пролетела прямо над нами. Это изумило меня и я начал смеяться. Я думал, что над таким стоит посмеяться, но, к моему удивлению, он сильно тряхнул мою руку и поторопил меня встать. Его выражение лица было очень серьёзным. "Это не было шуткой," сказал он резко, как-будто я знал, о чём он говорил, и попросил объяснить. Я сказал ему, что это не сочеталось с окружающей обстановкой, что мой смех над вороной рассердил его тогда, как мы смеялись над кофейником.
"То, что ты видел, не было просто вороной," воскликнул он.
"Но я видел её и это была ворона," настаивал я.
"Ты ничего не видел, дурак," сказал он сурово. Его грубость мне не понравилась. Я сказал ему, что мне не нравится сердить людей, и что наверно мне лучше уйти, так как он был не в настроении иметь компанию. Он раскатисто рассмеялся, как-будто я был клоуном, исполняющим роль для него. Моё раздражение и смущение росло не по дням, а по часам. "Ты очень жестокий," прокомментировал он между прочим. "Ты относишься к себе слишком серьёзно."
"А ты - не делал то же самое?" вставил я. "К себе ты разве не относился слишком серьёзно, когда рассердился на меня?"
Он сказал, что рассердиться на меня, было последняя вещь в его голове. Он проницательно посмотрел на меня. "Что ты видел, не было в согласии с миром," сказал он. "Летящие или каркающие Вороны - это ОМЕН !"
"Омен чего?"
"Твой очень важный знак," мистически произнёс он. В этот самый момент ветер скинул сухую ветвь дерева прямо к нашим ногам. "Вот это согласие!" воскликнул он, посмотрел на меня сверкающими глазами и залился хохотом. У меня было такое чувство, что он дразнил меня, фабрикуя правила своей странной игры, пока мы двигались, поэтому ему было хорошо смеяться, но не мне. Моё раздражение наростало и я высказал ему то, что о нём думал, но он не рассердился и не обиделся. Он смеялся и его смех меня разозлил и расстроил ещё больше. Я подумал, что он нарочно издевается надо мной и решил прямо на месте, что с меня хватит "полевой работы". Я встал и сказал, что хочу идти назад к его дому, потому что мне нужно уехать в Лос Анжелес.
"Сядь!" повелительно сказал он. "Ты раздражаешься как старуха. Ты не можешь уйти сейчас, потому что мы ещё не закончили." Я его ненавидел, считал  неприятным человеком. Он начал петь идиотскую мексиканскую песню, явно имитируя одного популярного певца. Он удлинял кое-какие гласные и сокращал другие, так сделал из песни неимоверно смешную пародию. Она была настолько комична, что я невольно расхохотался. "Видишь, ты можешь смеяться над дурацкой песней," сказал он.
38-39
"Но человек, так поющий её, и те, кто платит, чтобы его слушать, не смеются: они думают, это серьёзно."
"Что ты имеешь ввиду?" спросил я. Я подумал, что он нарочно придумал пример сказать мне, что я смеялся над вороной, потому что я не принял это серьёзно, точно также как я не отнёсся серьёзно к песне. Но он снова меня поставил в тупик. Он сказал, что я был как певец и как люди, кому нравились его песни, имеют слишком высокое мнение о себе и невероятно серьёзны о чепухе, на которую никто в здравом уме не польстится. Потом он повторил, как бы освежить мою память, всё, что он сказал до этого на тему "изучение растений". Он с ударением подчеркнул: если я действительно хотел научиться, то мне придёться изменить большую часть моего поведения. Моё раздражение росло до тех пор, пока я с огромным трудом мог даже делать записи.
"Ты относишься к себе слишком серьёзно," сказал он медленно. "Ты думаешь, что ты чертовски важный. Это нужно поменять! Ты настолько чертовски важный, что чувствуешь правильным всему раздражаться. Ты настолько выпендриваешься, что ты можешь позволить себе уйти, если обстановка для тебя не будет складываться хорошо. Думаешь, что это показывает наличие у тебя характера? Ерунда! Ты слаб и о себе высокого мнения!" Я пытался протестовать, но он не поддался. Он указал, что за всю свою жизнь я никогда ничего не закончил из-за чувства своего превосходства, которое я на себя повесил. Я был ошеломлён точностью его заключений. Конечно это было правдой и это не только разозлило меня, но и превратилось в угрозу. "Мания Величия - ещё одна вещь, которая должна быть анулирована, также как и личная история," сказал он драматическим тоном. Я явно не хотел с ним спорить: итак было ясно, что я ужасно проигрываю. Он и не собирался идти домой, пока не был готов, а я не знал путь назад, пришлось остаться с ним. Он сделал странное и неожиданное движение, нюхая воздух вокруг него, его голова слегка ритмично тряслась. Казалось, он был в состоянии необычной настороженности, повернулся и уставился на меня с любопытством и недоумением. Его глаза осматривали моё тело сверху донизу, как-будто он искал что-то особенное, потом он резко встал и начал быстро шагать. Он почти бежал и я следовал за ним. Он сохранял очень большую скорость почти час, наконец, он остановился у каменистого склона и мы сели в тени кустов. От быстрой ходьбы я полностью обесилел, хоте настроение улучшилось. Было странно как я поменялся: я был в приподнятом настроении, а перед ходьбой, после нашего спора, я был зол на него.


"Это очень странно," сказал я, "но я чувствую себя очень хорошо." Я услышал карканье вороны вдали, он поднял палец к правому уху и улыбнулся.
"Это был омен," сказал он. Небольшой камень с раскатистым ударом скатился вниз, приземлившись в кустах. Он громко засмеялся и указал пальцем в направлении звука. "А это было согласие," сказал он. Затем он спросил меня, был ли я готов обсудить мою Манию Величия. Я засмеялся; моё чувство злости казалось так далеко от меня, что я даже не мог представить себе, как я мог быть зол на него.
"Я не пойму, что со мной происходит," сказал я. "Я разозлился, а сейчас я не знаю, почему я больше не злюсь."
"Мир вокруг нас очень мистический и он свои секреты легко не отдаёт," сказал он и мне нравились его загадочные и вызывающие высказывания. Я не мог понять, были ли они наполнены скрытым смыслом или это была просто бессмыслица. "Если ты когда-нибудь вернёшься в эту пустыню, сторонись того каменистого холма, где мы останавливались сегодня. Избегай его как заразу, " сказал он.
"Почему? В чём дело?"
"Сейчас не время объяснять, сейчас нас больше интересует потеря Мании Величия. Пока ты будешь чувствовать, что ты самое важное в мире, ты не сможешь по настоящему оценить мир вокруг себя. Ты - как лошадь с шорами на глазах, всё, что ты видешь, это - себя, вдали от всего остального."
40-41
Какой-то момент он осматривал меня. "Я собираюсь поговорить с моим маленьким другом здесь," сказал он, указывая на небольшое растение. Он встал перед ним на колени и начал ласкать его и говорить с ним. Сначала я не понял, что он говорил, но потом он поменял язык и говорил с растением на испанском. Какое-то время он произносил галиматью, потом встал. "Неважно что ты скажешь растению, ты можешь даже придумать слова; что важно, так это чувство благожелательности к нему и отношение как к равному." Он объяснил, что человек, который собирает растения, должен каждый раз извиняться за то, что он их срывает, и должен заверить их, что когда-нибудь его собственное тело будет служить пищей для них. "Таким образом, растения и мы - на равных," сказал он. "Ни мы, ни они более или менее важны. Давай, поговори с растением," подзадоривал он меня. "Скажи ему, что ты больше не чувствуешь себя важным." Я только смог заставить себя встать на колени перед растением, но не мог сказать ни слова. Я чувствовал себя нелепо и засмеялся, однако я не был зол. Дон Хуан потрепал меня по спине и сказал, что уже хорошо, что я, по крайней мере, справился со своим характером. "С сегодняшнего дня, говори с небольшими растениями. Говори, пока не потеряешь всю важность. Говори до тех пор, пока ты не сможешь делать это перед другими людьми. Иди в те холмы, вон там и практикуйся." Я спросил, будет ли достаточно разговариваь с ними молча. Он засмеялся и постучал по моей голове. "Нет! Ты должен говорить с ними громким и ясным голосом, ели ты хочешь, чтобы они тебе ответили."
Я пошёл туда, куда он указал, посмеиваясь наедине над его эксцентричностью. Я даже пытался говорить с растениями, но моё ощущение нелепости положения меня  подавляло. После достаточно долгого отсуствия, как я полагал, я пошёл назад туда, где был Дон Хуан. Я был уверен, что он знал: с растениями я не разговаривал. На меня он даже не взглянул, только посигналил мне сесть рядом. "Наблюдай за мной внимательно, я собираюсь поговорить с моим маленьким другом." Он встал на колени перед маленьким растением и несколько минут двигался и извивал своё тело, болтая и смеясь. Я подумал, что он сошёл с ума. "Это маленькое растение сказало мне передать тебе, что она - хороша для еды," сказал он, поднимаясь с колен. "Она сказала, что пучок их будет держать человека здоровым. Она также сказала, что их несколько растёт вон там." Дон Хуан указал на склон горы не так далеко. "Пошли, посмотрим," сказад он, а я рассмеялся над его представлением. Я был уверен, что он найдёт растения, потому что он был знатоком района и знал, где находятся съедобные и медицинские травы. Пока мы шли к тому месту, он сказал мне ненароком, что мне следует обратить внимание на это растение, потому что оно было съедобным и медицинским. Я спросил его полушутя: это растение тебе только что сказало. Он остановился и осмотрел меня, не веря своим глазам, и тряхнул головой из стороны в сторону, смеясь. "Как может это растение сказать мне сейчас то, что я знал всю жизнь?" И продолжил объяснять, что он знал полностью разные свойства этого растения, а оно только сказало ему, что их целая группа растёт в том районе, куда он указал, и что она не возражала, что он скажет мне об этом. Прибыв на склон холма, я нашёл целую группу таких же растений. Мне хотелось смеяться, но он не дал мне времени: он хотел, чтобы я поблагодарил группу растений. Мне было стыдно и я не мог заставить себя это сделать. Он чистосердечно улыбнулся и выдал ещё одно загадочное высказывание. Он повторил его 3-4 раза, как бы дать мне время понять его значение.
42
"Мир вокруг нас - это тайна," воскликнул он. "И мужчины не лучше, чем любой другой. Если маленькое растение не жалеет для нас, мы должны благодарить её или, может быть она не позволит нам пройти." То, как он посмотрел на меня, когда сказал это, бросило меня в холодный пот. Я поспешил нагнуться над растением и сказал, "Спасибо," громким голосом. Он залился спокойными, контролируюмыми взрывами смеха. Мы походили ещё час и затем стали возвращаться в его дом.
В какой-то момент я отстал и ему пришлось ждать меня. Он проверил мои пальцы: согнул я их или нет. Я не согнул. Он сказал мне настоятельно: когда я хожу с ним, то мне придётся наблюдать и копировать его жесты или вообще не приходить.
"Я не могу ждать тебя как-будто ты ребёнок," сказал он порицательным тоном. Это замечание дошло до самой глубины моего смущения и изумления. Как это было возможно, чтобы такой старик мог ходить настолько лучше, чем я? А я то думал, что я в прекрасной атлетической форме и всё же, ему реально пришлось ждать меня, чтобы я его догнал. Я согнул пальцы и невероятно: я мог сохранять ту же скорость, как и он, без всяких усилий. Больше того, временами я чувствовал, что мои руки тянули меня вперёд. Я был в приподнятом настроении и был вполне счастлив глупо шагать с этим странным старым индейцем. Я начал разговаривать и несколько раз попросил его показать мне растение peyote. Он посмотрел на меня, но не сказал ни слова.


43
Среда, 25 января 1961.
"Ты когда-нибудь научишь меня peyote?" спросил я. Он не ответил и, как он это делал раньше, просто посмотрел на меня, как-будто я сошёл с ума. Я уже упоминал эту тему в разговорах с ним много раз и каждый раз он хмурился и качал головой, что не означало ни да, ни нет, это скорее, был жест отчаяния и удивления.
Он резко встал, мы сидели на земле перед его домом. Едва заметная тряска головы была приглашением следовать за ним. Мы пошли в кусты пустыни в южном направлении. По пути он постоянно повторял, чтоя должен осознавать бесполезность моей Мании Величия и моей личной истории.
"Твои друзья," сказал он, резко поворачиваясь ко мне. "Те, кто знают тебя долгое время, ты должен быстро с ними распрощаться." Я подумал, что он сошёл с ума и его настойчивость была идиотской, но я ничего не сказал. Он уставился на меня и начал смеяться. После долгой ходьбы мы остановились и я уже собрался сесть, но он сказал мне отойти на 20 метров, поговорить с группой растений громким, ясным голосом. Я был не в своей тарелке и возбуждён. Его странные требования были больше невыносимы для меня и я сказал ему ещё раз, что я не могу разговаривать с растениями, потому что я чувствовал себя дураком. Его единственным комментарием было, что моё чувство собственного превосходства было огромным.

44-45
Похоже, он вдруг принял решение и сказал, что мне не следует пытаться говорить с растениями до тех пор, пока я не буду себя чувствовать легко и естественно с ними. "Ты хочешь изучить их, но не хочешь делать никакой работы," обвинил он меня. "Что ты стараешься сделать?" Моё объяснение было: я хотел настоящую информацию об использовании растений, поэтому я попросил его быть моим советником. Я даже предлагал платить ему за его время и труд. "Тебе лучше взять деньги," сказал я, "так мы оба лучше будем себя чувствовать, я тогда смогу просить у тебя что угодно, потому что ты будешь работать на меня и я буду тебе платить. Что ты об этом думаешь?" Он посмотрел на меня презрительно и сделал неприличный звук, вибрируя нижней губой и языком с большой силой.
"Вот что я думаю об этом," сказал он и истерически расхохотался над моим удивлённым лицом. Мне было ясно: он был не тот человек, с которым я бы мог легко дискуссировать. Несмотря на свой возраст, он излучал энтузиазм и был невероятно силён. У меня была мысль, что будучи таким старым он мог бы меня прекрасно информировать. Старые люди, как мне говорили, делались прекрасными советчиками, потому что они были слишком слабыми, чтобы делать что-то ещё, кроме как болтать. Дон Хуан, с другой стороны, был неподходящий человек для этой роли. Я чувствовал, что он был неуправляем и опасен. Друг, который нас познакомил, был прав. Старик-индеец был эксцентрик; и хотя он ещё не выжил из ума по большей части, как мне говорил друг, старик был ещё хуже: он был не в своём уме. Я снова почувствовал ужасные сомнения и беспокойство, которое испытал до этого. Я думал, что с этим справился. Собственно у меня совсем не было проблем убедить себя, что я хочу его опять навестить. Однако, мысль лезла мне в голову, что наверно я сам был с приветом, когда я понял, что мне нравилось быть в его компании. Его мнение, что моё чувство превосходства было препятствием, реально произвело впечатление на меня. Но всё это наверно было только упражнением в интеллекте с моей стороны. Момент, когда я предстал перед его странным поведением, я начал испытывать беспокойство и хотел уйти. Я сказал, что мы были настолько разными, что сойтись у нас не было возможности.
"Один из нас должен поменяться," сказал он, уставившись в землю. "И ты знаешь кто." Он начал напевать мексиканскую народную песню, потом резко поднял голову и посмотрел на меня. Его глаза были неистовы и горели. Я хотел отвернуться или закрыть глаза, но к моему полному удивлению, я не мог оторваться от его взгляда. Он попросил меня сказать ему, что я видел в его глазах. Я сказал, что ничего не видел, но он настаивал, чтобы я сказал, что его глаза мне напоминают. Я пытался его заставить его понять, что единственную вещь его глаза заставили меня осознать, это - моё смущение, и что то, как он смотрел на меня, было очень неприятно. Он не отставал и продолжал смотреть. Взгляд не был просто угрожающим или плохим; скорее он был мистическим, но неприятным.
Он спросил, не напоминает ли он мне птицу.

"Птицу?" воскликнул я. Он хихикнул как ребёнок и отвёл глаза в сторону от меня.
"Да," сказал он тихо. "Птицу, очень смешную птицу!" Он снова установил свой взгляд на мне и приказал мне вспомнить. Он говорил с экстраординарной убедительностью, что он ЗНАЛ, что я видел этот взгляд раньше. Моё чувство в тот момент было, что старик провоцирует меня против моего желания, каждый раз когда открывал свой рот. Я уставился на него в явном поединке. Вместо того, чтобы рассердиться, он начал смеяться. Он хлопнул себя по бокам и завопил, как-
будто он управлял дикой лошадью. Затем он стал серьёзным и сказал мне, что было очень важно, чтобы я прекратил бороться с ним и вспомнил ту смешную птицу, о которой он говорил. "Посмотри в мои глаза," сказал он. Его глаза были буквально свирепыми, но в них было чувство, которое реально напоминало мне что-то, но я не был уверен, что это было. С минуту я обдумывал это и затем меня вдруг осенило; это не была форма его глаз или форма его головы, а какая-то холодная свирепость в его взгляде, которая напоминала мне взгляд фалькона. В момент этого осознания он косо смотрел на меня и на мгновенье я испытал полный хаос в своей голове.
46-47
Я подумал, что вижу черты фалкона, вместо Дон Хуана. Образ был мимолётным и я был слишком расстроен, чтобы обратить больше внимания на него. Очень взволнованным тоном я сказал ему, что мог поклясться: я видел черты фалькона на его лице. На него напала ещё одна атака смеха. Я видел взгляд в глазах фальконов, я когда-то охотился на них, когда был мальчиком, и по мнению моего деда, очень неплохо. У него была птицеферма, а фалконы были угрозой его бизнесу. Отстреливание их не только происходило, но и было "правильным". Я забыл, что до этого момента, эта свирепость в их глазах преследовала меня годами, но это было так далеко в моём прошлом, что я думал, что память этого потеряна.
"Я охотился на фальконов," сказал я.
"Я это знаю," ответил он как бы случайно. Его тон нёс в себе такую уверенность, что я начал смеяться, думая, что он был нелепым парнем. Он имел наглость говорить, как-будто он знал, что я охотился на фалконов. Я чувствовал огромную неприязнь к нему. "Почему ты разозлился?" спросил он тоном искренней озабоченности. Я не знал почему и он начал тестировать меня в очень необычной манере. Он попросил меня снова на него посмотреть и рассказать ему об "очень смешной птице", которую он мне напоминал. Я боролся против него и из неприязни сказал, что не о чем было говорить. Потом я почувствовал желание спросить его, почему он сказал, что знал : я охотился на фалконов. Вместо ответа он опять сделал замечание о моём поведении. Он сказал, что я был жестоким парнем, который был способен взбеситься в один момент. Я протестовал, что это не было правдой; я всегда думал, что симпатичный и с хорошим характером. Я сказал, что это была его вина, заставить меня потерять контроль своими неожиданными словами и действиями.
"Зачем злиться?" спросил он. Я взял себя в руки, мне не следовало на него злиться. Он снова настоял, чтобы я посмотрел в его глаза и рассказал ему о "странном фалконе". Он поменял слова: сначала он говорил "очень смешная птица", потом заменил это на "странный фалкон". Изменение в словах способствовало изменению моего настроя. Я вдруг стал печальным. Он так прищурил глаза, что они стали щелями, и сказал преувеличенно драматическим голосом, что он ВИДИТ очень странного фалкона. Он повторил своё высказывание 3 раза как-будто он действительно ВИДЕЛ его там, перед собой. "Разве ты его не помнишь?" спросил он, но я ничего такого не помнил.
"Что странного в этом фалконе?" спросил я.
"Это ты должен мне сказать," ответил он, но я настаивал, ведь я никак не мог знать, к чему он клонит, поэтому я не мог ничего ему сказать.
"Не воюй со мной!" сказал он. "Воюй со своей апатией, тогда вспомнишь." Какой-то момент я серьёзно старался понять его. До меня не доходило, что я мог попробовать вспомнить. "Было время когда ты видел много птиц," сказал он, как бы давая мне намёк. Я сказал ему, что когда я был ребёнком, то жил на ферме и охотился на сотни птиц. Он сказал, если было так, то мне не составит труда вспомнить всех необычных птиц, на которых я охотился. Он вопросительно посмотрел на меня, как-будто это был его последний намёк.
"Я охотился на стольких птиц, что я не могу вспомнить ничего о них."
"Эта птица - особенная, это - фалкон," ответил он почти шёпотом. Я снова пытался понять: куда он клонит? Он дразнил меня или он серьёзно? После длительного перерыва он снова поторопил меня вспомнить. Я чувствовал, что было бесполезно пытаться покончить с его игрой; единственное, что оставалось, это - присоединиться к нему.
"Ты говоришь о фалконе, на которого я охотился?" спросил я. "Да," прошептал он с закрытыми глазами. "Так что это произошло, когда я был мальчишкой?"
48-49
"Да."
"Но ты сказал, что ты ВИДИШЬ фалкона перед собой сейчас."
"Да вижу."
"Что ты со мной делаешь?"
"Я стараюсь заставить тебя вспомнить."
"Что? Ради бога!"
"Фалкон быстрый как Свет," сказал он, смотря мне в глаза, и я почувствовал, что моё сердце остановилось. "А сейчас посмотри на меня," сказал он, но я не смотрел, я слышал его голос как затихающий звук. Одно невероятное воспоминание полностью овладело мной. БЕЛЫЙ ФАЛКОН ! Всё началось со взрыва негодования от  моего деда, когда он подсчитывал своих молодых цыплят. Они постоянно исчезали и он лично организовал и выполнял тщательное наблюдение за ними. После многих дней непрерывной слежки и днём и ночью, мы, наконец, увидели большую белую птицу, улетающую с цыплёнком в когтях. Птица была быстрой и похоже знала свой путь. Она спустилась вниз за какими-то деревьями, схватила цыплёнка и улетела через отверстие между двумя ветками. Это произошло так быстро, что мой дед едва это разглядел, но я увидел и я знал, что это и в самом деле был фалкон.


Мой дед сказал, что если это так, то это - альбинос. Мы развернули военные действия против фалькона-альбиноса и дважды, я думал, что я его настиг. Он даже уронил свою жертву, но улизнул: он был слишком быстрым для меня. Он также был очень умным: он так никогда и не вернулся охотиться на ферму моего деда.
Я бы забыл обо всём этом, если бы мой дед не приставал ко мне с просьбой убить птицу. Два месяца я преследовал фалькона-альбиноса по всей долине, в которой жил. Я изучил все его привычки и мог почти предугадать его маршрут, однако, его скорость и неожиданность его появления всегда ставили меня в тупик. Я мог бы хвалиться, что я останавливал птицу от воровства курей, наверно, каждый раз, когда мы встречались, но я никогда не мог её подстрелить. За те 2 месяца, когда я вёл странную войну против фалькона-альбиноса, я подошёл к нему близко только раз. Я преследовал его весь день и устал, сел отдохнуть и заснул под высоким эквалиптом. Неожиданный крик фалкона разбудил меня: я открыл глаза, не делая никаких движений, и увидел белую птицу, сидящую на самых высоких ветках эквалипта. Это был фалькон-альбинос, преследование закончилось. Это был бы трудный выстрел; я лежал на спине, а птица была повёрнута спиной ко мне. Вдруг, неожиданный порыв ветра и я использовал его, чтобы прикрыть шум от подъёма моего длинного ружья, чтобы прицелиться. Я хотел подождать, когда птица повернётся или начнёт лететь, так чтобы не пропустить её. Но фалькон-альбинос оставался неподвижным, и чтобы принять лучшее положение, мне нужно было двигаться, а фалкон был слишком быстрым и решил подождать. Я ждал долгое, бесконечное время, может быть это повлияло на меня, или наверно, одиночество этого места, где были я и птица; я вдруг почувствовал холод на позвоночнике и, действием, не имеющим примера, я встал и удалился. Я даже не обернулся, чтобы видеть, улетела ли птица. Я никогда не придавал никакого значения моему финальному действию с фальконом-
альбиносом. Однако, это было ужасно странно, что я не убил его, ведь я убивал дюжины фалконов до этого. На ферме, где я вырос, убивать птиц или охотиться на любое животное, было нормой. Дон Хуан внимательно слушал, как я рассказывал историю фалькона-альбиноса.
"Откуда ты узнал о белом фальконе-альбиносе?" спросил я, когда закончил.
"Я увидел его," ответил он.
"Где?"
"Прямо здесь, перед тобой." Я больше не хотел спорить.
"Что всё это значит?" спросил я. Он сказал, что такая белая птица была ОМЭН-ЗНАК, и что не стрелять в неё, было единственным правильным решением.
"Твоя смерть дала тебе небольшое предупреждение," сказал он мистическим тогом. "Смерть всегда приходит в форме холода."
"О чём ты говоришь?" нервно сказал я: он реально заставил меня понервничать своим пугающим разговором.
"О птицах ты знаешь много: ты слишком много их убил. Ты знаешь как ждать: ты терпеливо ждал часами. Я знаю, я ВИЖУ это."
50-51
Его слова возбудили во мне сильнейшие эмоции. Думаю, что больше всего меня в нём злило, так это его убеждённость. Я не мог выдержать его догматическую уверенность в вопросах моей собственной жизни, в которых я сам был не уверен. Я окунулся в моё чувство уныния и не заметил, как он нагнулся надо мной, пока не прошептал мне что-то в ухо. Сначала я не понял и он повторил. Он сказал мне незаметно повернуться и посмотреть на валун слева. Он сказал, что там моя Смерть смотрит на меня, и если я повернусь, когда он просигналит мне, может быть мне удасться увидеть её. Он просигналил мне глазами. Я повернулся и, думаю, увидел мимолётное движение сверху валуна. Холод пробежал по моему телу, мускулы живота невольно напряглись и я испытал судорогу. Вскоре я вернул своё обычное состояние и объяснил это чувство ВИДЕНИЯ мигающей тени, как оптическую иллюзию в результате такого быстрого поворота головы.


"Смерть - наш вечный спутник," произнёс очень серьёзно Дон Хуан. "Она всегда у нас слева на расстоянии длины руки. Она наблюдала за тобой, когда ты наблюдал за белым фалконом; она шептала тебе в ухо и ты почувствовал её холод, как ты чувствовал это сегодня. Она всегда наблюдала за тобой и всегда будет, пока однажды она не постучит в тебя." Он вытянул руку, слегка дотронулся до моего плеча и в то же время языком произвёл глубокий щелчок. Результат был поражающим: меня чуть не стошнило. "Ты - мальчик, кто преследовал дичь и терпеливо ждал, как ждёт смерть; ты знаешь очень хорошо, что смерть находится у нас слева, также как ты был слева белого фалькона." Его слова возимели странную силу ужаснуть меня; единственной защитой было моё желание начать писать всё, что он говорил. "Как можно чувствовать себя таким важным, когда мы знаем, что смерть преследует нас?" спросил он. У меня было ощущение, что мой ответ не был нужен. Так или иначе, я не мог ничего сказать, мной овладел новый настрой. "Что нужно делать, когда у тебя кончается терпение," продолжал он, "это - повернуться налево и попросить совета у своей смерти. Огромный груз ограниченности спадает, если твоя смерть сделает тебе такой знак или если ты поймаешь намёк этого или если у тебя просто чувство, что там твой приятель наблюдает за тобой." Он снова наклонился и прошептал мне в ухо, что если я вдруг повернусь влево, увидя сигнал, то я смогу снова увидеть мою смерть на валуне.


Его глаза дали мне почти незаметный сигнал, но я не осмеливался посмотреть. Я сказал, что верил ему, и что ему не было нужды продолжать эту тему дальше, потому что я уже содрогался. Он закатился оглушающим хохотом. Он ответил, что тема нашей смерти никогда не обсуждалась достаточно широко. А я спорил, что для меня не имеет смысла думать о моей смерти: такие мысли только создают неудобство и страх. "Ты полон всякой хрени!" воскликнул он. "Смерть - только для нас мудрый советник. Когда ты чувствуешь, а ты всегда это делаешь, что всё плохо и ты почти умираешь, обратись к своей смерти и спроси её - так ли это. Смерть скажет тебе, что ты ошибаешься, что всё не имеет значения за пределами досягаемости смерти. Твоя смерть скажет тебе, "я ещё тебя не тронула". Он покачал головой и похоже ждал моего ответа, но я молчал. Мысли одолевали. Он нанёс сокрушительный удар моему эгоизму. Досада от его нападок, была как монстр в свете моей смерти. Я чувствовал, что он полностью осознает перемену в моём настроении, повернув прилив в свою пользу. Он улыбнулся и начал напевать мексиканскую мелодию. После долгой паузы он тихо сказал, "Да, один из нас должен поменяться и быстро. Один из нас должен снова научиться тому, что смерть - это охотник и что она всегда слева. Один из нас здесь должен попросить совета у смерти и отбросить проклятую ограниченность.
52
Такое принадлежит людям, которые живут свои жизни так, как-будто смерть никогда их не затронет." Больше часа мы молчали, потом опять пошли. Мы бесцельно бродили часами по пустыне. Я не спрашивал его, была ли какая-то цель; это было неважно. Каким-то образом он заставил меня вспомнить старое чувство, то, что
я совершенно забыл, просто радость двигаться вокруг без всякой интеллектуальной цели для этого. Я хотел, чтобы он дал мне поймать намёк того, что я видел на валуне.
"Позволь мне увидеть ту тень снова," сказал я.
"Ты имеешь ввиду твою смерть?"
"Да, позволь мне увидеть мою смерть," наконец сказал я.
"Не сейчас, ты слишком плотный," сказал он.
"Прошу прощенья?" Он начал смеяться и какое-то время по непонятной причине его смех не раздражал и не был предательским, как он был раньше. Я не думал, что он был другим с точки зрения вибрации, его духа и силы; новым элементом был мой настрой. С точки зрения моей надвигающейся смерти, мои страхи и досада были чепухой. "Тогда позволь мне поговорить в растениями," сказал я. Он залился смехом.
"Сейчас ты слишком правильный," сказал он, всё ещё смеясь. "Ты скачешь из одной крайности в другую. Остановись. Нет нужды говорить с растениями, если у тебя нет желания знать их секреты, а для этого тебе нужен несокрушительный Интэнт. Так что побереги свои прекрасные желания. Нет нужды видеть свою смерть раньше положеного. Достаточно, что ты чувствуешь её присуствие возле себя."

53
Вторник, 9 апреля 1961.
Я прибыл в дом Дон Хуана ранним утром  в воскресение 9 апреля. "Доброе утро, Дон Хуан, я так рад видеть тебя," сказал я. Он посмотрел на меня и тихо рассмеялся. Он подошёл к моей машине, когда я её парковал, и держал дверь открытой, пока я вытаскивал пакеты с пищей из машины, которые я привёз для него. Мы подошли к дому и сели у двери. В первый раз я реально осознал, что я здесь делал. Три месяца я нетерпеливо ждал чтобы вернуться назад к исследовательской работе. Похоже, временная бомба во мне разорвалась и вдруг я вспомнил что-то мистическое для меня. Я вспомнил, что когда-то в своей жизни я был очень терпелив и очень продуктивен. Не успел Дон Хуан ничего сказать, я задал ему вопрос, который вертелся у меня в голове. Три месяца у меня не вылезало из головы воспоминание о фальконе-альбиносе. Откуда он знал о нём, когда  я сам забыл? Он засмеялся, но не ответил. Я умолял его сказать мне.
"Да это, пустяк," ответил он со своим обычным убеждением. "Любой может сказать, что ты - странный, но ты просто онемевший, вот и всё." Я почувствовал, что
я снова теряю контроль над собой и он ставит меня в тупик, в котором мне не хотелось быть.
"Это возможно - видеть нашу смерть?" спросил я, стараясь оставаться в теме.
"Конечно, она здесь с нами," сказал он смеясь.

54-55
"Откуда ты это знаешь?"
"Я - старик; с возрастом научишься всяким вещам."
"Я знаю много пожилых людей, но они никогда этому не научились. Как же ты этому научился?"
"Ну, скажем, что я знаю всякие вещи, потому что у меня нет личной истории, и потому что я более важным, чем любой другой, и потому что смерть сидит со мной прямо здесь." Он вытянул левую руку и подвигал пальцами, как-будто он реально ласкал кого-то. Я рассмеялс, я знал куда он клонит. Старый дьявол собрался снова меня оглушить, наверно, моей Манией Величия, но в этот раз я не возражал. Воспоминание, что у меня когда-то было феноменальное терпение, заполнило меня странным, спокойным благоденствием, которое рассеяло большую часть моей нервозности и нетерпимости к Дон Хуану; вместо этого у меня появилось чувство восхищения его действиями.


"Кто ты на самом деле?" спросил я, он, казалось, удивился. Открыл глаза до невероятного размера и заморгал ими как птица, закрывая веки сверху и снизу одновременно. Снова сделал то же самое, его манёвр поразил меня: я съёжился, а он захохотал с детской непринуждённостью.
"Для тебя, я - Хуан Матус, и я в твоём распоряжении," сказал он с преувеличенной вежливостью. Тогда я задал ему другой немаловажный вопрос.
"Что ты со мной сделал в нашу первую встречу?" Я имел ввиду взгляд, который он бросил на меня.
"Я? Ничего," ответил он невинным тоном. Я описал ему, как я себя почувствовал, когда он посмотрел на меня и как неловко для меня было молчать об этом. Он так смеялся, что слёзы покатились по его щекам. И я снова почувствовал прилив враждебности к нему. Я подумал, что был очень серьёзным и вдумчивым, а он был как все индейцы, в своих грубых манерах. "Тут нечего понимать," ответил он спокойно. Я пересказал ему последовательность необычных событий, которые произошли с тех пор как я его встретил, начиная с мистического взгляда, которым он меня одарил, до воспоминания фалькона-альбиноса и видения тени на валуне, что он сказал, было моей смертью.
"Зачем ты всё это со мной делаешь?" спросил я. Агрессивности в моём вопросе не было, мне было только любопытно, почему именно я.
"Ты попросил меня рассказать тебе то, что я знаю о растениях," сказал он. Я заметил сарказм в его голосе: выглядело так, как-будто он надо мной надсмехался.
"Но то, что ты говорил мне до сегодняшнего дня, ничего общего с растениями не имеет," запротестовал я. Его ответ был: берёт много времени, чтобы их изучить. Моё ощущение было, что с ним было бесполезно спорить. Тогда я понял всю нелепость моих лёгких и абсурдных решений. Когда я был дома, я обещал самому себе, что не собираюсь когда-либо терять терпение или раздражаться на Дон Хуана. Однако в настоящей ситуации, как только он отказал мне, у меня произошла другая атака раздражения. Я чувствовал, что возможности общаться с ним у меня нет и это злило меня.


"А сейчас подумай о своей смерти," вдруг сказал Дон Хуан. "Она на расстоянии твоей руки. Она может постучать по тебе в любой момент, так что реально, у тебя нет времени для глупых мыслей и настроений. Ни у кого из нас нет времени для этого. Ты хочешь знать, что я с тобой сделал в нашу первую встречу? Я ВИДЕЛ тебя, и я ВИДЕЛ, что ты думал, что ты мне врал, но ты не врал." Я сказал ему, что его объяснение запутало меня ещё больше. Он ответил, что это была причина, почему он не хотел объяснять свои действия, и что необходимости в объяснениях не было. Он сказал, что единственное, что считалось, это - действие, вместо болтовни - действие. Он вытянул соломенный матрас и улёгся на него, связкой подняв голову вверх.
56-57
Он устроился поудобнее, затем сказал мне, что была и другая вещь, которую мне придётся выполнять, если я действительно хотел изучить растения.
"Что с тобой было неправильно, когда я ВИДЕЛ тебя тогда, и что не так с тобой сейчас это то, что ты не любишь брать на себя ответственность за то, что ты делаешь," он это сказал медленно, как бы давая мне время понять то, что он говорил. "Когда ты говорил мне в автобусном депо всё, что ты делал, ты осознавал, что это была ложь. Зачем ты врал?" Я объяснил, что моей конечной целью было найти "ключевого знатока" для моей работы. Дон Хуан улыбнулся и начал напевать мексиканскую мелодию. "Когда человек решает что-то сделать, он должен пройти весь путь," сказал он, "но он должен взять на себя ответственность за то, что он делает. Неважно, что он делает, но сначала он должен знать, почему он это делает, и затем он должен начинать свои действия, не имея сомнений в этом, или угрызений совести." Он осмотрел меня, я не знал, что сказать. Наконец, я вставил своё мнение, почти как протест.
"Это - невозможно!" Он спросил почему и я сказал, что наверно идеально это было то, что все думают, им следует делать. Однако на практике, избежать сомнений и угрызений совести нельзя было.
"Конечно есть путь," ответил он убеждённо. "Посмотри на меня," сказал он. "У меня нет сомнений или сожалений. Всё, что я делаю, это моё решение и моя ответственность. Самая простая вещь, которую я делаю, например, беру тебя на прогулку в пустыню, может очень хорошо означать мою смерть. Смерть ходит за мной по пятам, поэтому у меня нет места для сомнений или сожалений. Если мне суждено умереть в результате взятия тебя на прогулку, значит я должен умереть.
С другой стороны, ты чувствуешь себя бессмертным, и решения бессмертного человека могут быть анулированы или в них можно сомневаться или о них сожалеть. В мире, где смерть - охотник, мой друг, нет времени для сомнений или сожалений. Время только для решений." Я искренне спорил, что по моему, это был нереальный мир, потому что он был сделан наугад, взяв идеализированную форму поведения и сказав, что это путь, по которому идти. Я рассказал ему историю моего отца, кто давал мне бесконечные лекции о чудесах здорового разума в здоровом теле, и как молодые люди должны закалять свои тела трудностями и результатами  атлетических соревнований. Он был молодым, когда мне было 8 лет, ему было только 27. Летом, как правило, он приезжал из города, где он преподавал в школе, чтобы провести, по крайней мере, месяц со мной на ферме моих бабушки и дедушки, где я жил. Это был дьявольский месяц для меня. Я рассказал Дон Хуану один случай поведения моего отца, который, я думал, подойдёт к теперешней ситуации. Почти сразу же после приезда на ферму мой отец делал долгую прогулку со мной, так что мы могли поговорить. Пока мы говорили, он делал планы для нас идти купаться каждый день в 6 утра. Вечером он заводил будильник на 5.30, чтобы иметь достаточно времени, потому что ровно в 6 мы должны были быть в воде. А когда будильник утром звонил, он выскакивал из постели, надевал очки, шёл к окну и смотрел. Я даже запомнил следующий монолог.
"Нууу, немного пасмурно сегодня. Слушай, я собираюсь снова лечь только на 5 минут. Окей? Не больше 5и минут! Я только хочу потянуть свои мышцы и полностью проснуться." И он безотказно снова засыпал до 10и, иногда до 12и. Я сказал Дон Хуану то, что раздражало меня был его отказ бросить его явно ложные решения.
Он повторял этот ритуал каждое утро, пока я наконец, не обижал его, отказываясь заводить будильник.
"Это не были ложные решения," сказал Дон Хуан, явно перейдя на сторону моего отца. "Он просто не знал, как вылезти из постели, вот и всё."
"В любом случае," сказал я, "я всегда отношусь подозрительно к нереальным решениям."
"Что для тебя реальное решение тогда?" спросил Дон Хуан с хитрой улыбкой.
"Если бы мой отец сказал себе, что он не может идти плавать в 6 утра, а может быть в 3 дня."
"Твои решения ранят Дух," сказал Дон Хуан очень серьёзно.
58-59
Я подумал, я даже уловил нотку печали в его тоне. Мы молчали долгое время, моё раздражение исчезло, я думал о своём отце.
"Он не хотел плавать в 3 часа дня, разве ты не видишь?" сказал Дон Хуан. Его слова заставили меня подпрыгнуть. Я сказал ему, что мой отец был слабый и таким же был его мир идеальных действий, которые он никогда не выполнял. Я почти кричал, Дон Хуан не сказал ни слова, он медленно и ритмично потряс своей головой.
Я чувствовал себя очень печальным. Мысли о моём отце всегда создавали во мне подавляющее чувство. "Ты думал, что ты был сильнее, не так ли?" спросил он между прочим. Я подтвердил и начал рассказывать ему обо всех эмоциональных переживаниях, которые мой отец заставил меня пережить, но он перебил меня.
"Был он жесток с тобой?" спросил он.
"Нет."
"Был он мелочным с тобой?"
"Нет."
"Делал он всё, что мог для тебя?"
"Да."
"Тогда, что с ним было не так?" И снова я начал кричать, что он был слабым, но поймал себя на слове и снизил тон. Я чувствовал себя нелепо под лупой Дон Хуана. "Для чего ты всё это делаешь? Мы должны были говорить о растениях." сказал я и почувствовал себя ещё более раздражённым и подавленным, чем раньше.
Я сказал ему, что у него нет права и подходящих квалификаций, чтобы судить моё поведение. Он разразился громким смехом.
"Когда ты сердишься, ты всегда чувствуешь, что прав, не так ли?" сказал он и могнул как птица. Он был прав: у меня была наклонность чувствовать свою правоту, когда сердился.
"Давай не будем говорить о моём отце," сказал я, притворяясь в хорошем настроении. "Давай говорить о растениях."
"Нет, давай говорить о твоём отце," настаивал он. "С этого сегодня можно начать. Если ты думаешь, что ты был намного сильнее, чем он, почему ты сам не пошёл плавать в 6 утра вместо него?" Я сказал ему, что не мог поверить, что отец серьёзно просил меня об этом. Я всегда думал, что плавать в 6 утра была идеей моего отца, а не моя.
"Это также стало твоей идеей с того момента, когда ты принял его идею," отрезал Дон Хуан. Я сказал, что никогда не принимал его, что я всегда знал, что мой отец слова не сдерживал. Дон Хуан спросил меня невзначай, почему я не высказвал своё мнение в то время.
"О таких вещах отцу не говорят," сказал я, как слабое оправдание.
"Почему нет?"
"В нашем доме такое было немыслемо, вот и всё."
"Ты делал похуже вещи в своём доме," объявил он как судья с высокого кресла. "Единственную вещь, которую ты никогда не делал, это: излучать свой дух-spirit."
В его словах была такая разрушительная сила, что слова эхом отозвались с моей голове. Он разрушил мою защиту, я больше не мог с ним спорить и занялся моими записями. Я попробовал последнее слабое объяснение, сказав, что всю свою жизнь я натыкался на людей, похожих на моего отца, кто, как и мой отец, как-то вовлекали меня в свои планы и, как правило, я всегда оставался в неопределённом положении.
"Ты жалуешься," сказал он тихо. "Ты жаловался всю свою жизнь, потому что ты не берёшь на себя ответственность за свои решения. Если бы ты взял на себя ответственность за идею твоего отца плавать в 6 утра, ты бы сам плавал, если нужно, или ты бы сказал ему - иди к чёрту в первый же раз (зная его механизмы), когда он открыл свой рот. Но ты ничего не сказал, поэтому ты был таким же слабым, как и твой отец. Взять на себя ответственность за свои решения значит, что нужно быть готовым умереть за них.""Подожди, подожди!" сказал я. "Ты всё поворачиваешь не туда." Он не дал мне закончить. Я собирался сказать ему, что использовал моего отца, как пример нереальных действий. И что никто в своём уме не будет желать умереть за такую идиотскую вещь.
60-61
"Неважно какое решение," сказал он. "Ничто не может быть более или менее серьёзным, чем что-либо другое. Разве ты не видишь? В мире, где смерть - охотник, нет больших и малых решений. Есть только решения, которые мы принимаем перед лицом нашей неизбежной смерти." Я ничего не мог сказать, наверно прошёл час. Дон Хуан совершенно неподвижен на своём матрасе, хотя и не спал.
"Почему ты мне всё это говоришь, Дон Хуан? Почему ты делаешь это мне?" спросил я.
"Ты пришёл ко мне," сказал он. "Нет, это не так, тебя привело ко мне, и я имел жест с тобой."
"Прошу прощенья?"
"Ты мог бы иметь жест со своим отцом, плавая для него, но ты этого не сделал, наверно потому, что ты был слишком молод. Я жил дольше, чем ты. У меня нет ничего незаконченного. В моей жизни нет спешки, поэтому я могу как надо иметь жест с тобой."
Позднее мы пошли на прогулку, я легко успевал за ним и снова удивлялся его выдающейся физической храбрости и выносливости. Он так легко шёл и такими уверенными шагами, что рядом с ним я напоминал ребёнка. Мы пошли в восточном направлении. Тогда я заметил, что он не любит говорить, когда шёл. Если
я начинал говорить, он останавливался, чтобы ответить мне. Через два часа мы пришли к холму; он сел и посигналил мне сесть рядом. Он объявил поддельным драматическим тоном, что он собирался рассказать мне историю: жил-был бедный, молодой индеец, кто жил среди белых людей в городе. У него не было дома, родственников и друзей. Он пришёл в город найти свою удачу, а нашёл только боль и нищету. Время от времени он зарабатывал несколько центов, работая как мул, едва хватавшие на вкусную закуску; иначе ему приходилось побираться или красть еду.


Однажды молодой человек пошёл на рынок, там он ходил вниз-вверх как в тумане, глаза стали дикими от вида всех вкусных вещей, которые там были собраны. Он был настолько безумен, что не заметил, куда шёл, и закончил тем, что споткнулся о корзины и упал на старика. Старик нёс 4 огромных фляги и как раз сел, чтобы отдохнуть и закусить. Дон Хуан предвкушающе улыбнулся и и сказал, что нашёл это довольно странным, что молодой человек на него упал. Он не рассердился, что его побеспокоили, а был удивлён, почему молодой человек упал на него. С другой стороны, молодой человек разозлился и сказал ему убраться с дороги. Его совсем не интересовала настоящая причина их встречи. Он не заметил, что их пути сошлись. Дон Хуан копировал движения того, кто шёл за чем-то, покатился. Фляги старика  перевернулись и катились вниз по улице. Когда молодой человек увидел фляги, то подумал, что обеспечил еду на сегодня. Он помог старику и настаивал помочь и дальше нести тяжёлые фляги. Старик сказал ему, что был по пути к своему дому в горах и молодой человек настаивал, чтобы идти с ним хотя бы часть пути. Старик взял дорогу в горы и, пока они шли, он дал молодому человеку часть еды, которую купил на рынке. Молодой человек наелся досыта и начал замечать какими тяжёлыми были фляги, прижимая их к себе. Дон Хуан открыл глаза, улыбнулся дьявольской улыбкой и сказал, что молодой человек спросил, "Что ты несёшь в этих флягах?" старик не ответил, но сказал ему, что он собирается показать ему друга, кто может облегчить его печали, дать ему мудрость и совет о жизни мира. Дон Хуан сделал царский жест обоими руками и сказал, что старик позвал самого красивого оленя, какого молодой человек только видел в свой жизни. Олень был таким ручным, что подошёл и обошёл вокруг него. Он сверкал и сиял.
 
62-63
Молодой человек был ослеплён и поражён, он сразу понял, что это был "Олень-spirit". Тогда старик сказал ему, что если он хочет иметь этого друга-оленя и его мудрость, всё, что ему нужно сделать это - выпустить из рук фляги. Ухмылка Дон Хуана изобразила амбицию; он сказал, что мелочные желания молодого человека были удовлетворены, услышав такое требование. В глазах Дон Хуана плясали бесы, когда он выдал вопрос молодого человека, "Что у тебя в этих 4х огромных флягах?" Старик очень спокойно ответил, что он нёс еду: воду и "pinole". Дон Хуан остановил свой рассказ и прошёл пару кругов, я не понимал, что он делает. Но это была часть истории вероятно, круг похоже, означал раздумья молодого человека. Дон Хуан сказал, что конечно молодой человек не верил ему ни слова. Он рассчитал, что если старик, кто явно был колдуном, хотел обменять "Оленя-spirit" на свои фляги, тогда фляги должно быть наполнены небывалым могуществом. Дон Хуан снова скривил лицо в дьявольской ухмылке и сказал, что молодой человек заявил, что хочет иметь фляги. Наступила долгая пауза, что казалось знаком конца истории. Дон Хуан оставался спокойным, однако, я был уверен, что он хотел, чтобы я спросил об этом и я спросил. "Что произошло с молодым человеком?"
"Он взял фляги," ответил он с удовлетворительной улыбкой. Затем ещё долгая пауза. Я засмеялся, думая что это была настоящая "индейская история".
Глаза Дон Хуана засветились, когда он улыбался мне. В нём просвечивалась невинность, он начал смеяться отдельными взрывами смеха и спросил меня,
"Разве ты не хочешь узнать о флягах?"
"Конечно хочу, только я думал, что это конец истории."
"О нет!" ответил он с озорным огоньком в глазах. "Молодой человек взял фляги, убежал в пустынное место и открыл их. "
"Что он нашёл?" спросил я. Дон Хуан посмотрел на меня и у меня было ощущение, что он знает о моих ментальных усилиях. Он покачал головой и тихо засмеялся.
"Ну?" торопил его я. "Фляги были пустыми?"
"Во флягах была только еда и вода. Молодой человек в приступе ярости разбил их о камни." Я сказал, что его реакция была естественной - любой в его положении сделал бы то же самое. Дон Хуан ответил, что молодой человек был дураком, кто не знал чего искал. Он не знал, в чём состоит могущество, так что он не мог сказать, нашёл он его или не нашёл. Он не взял на себя ответственность за своё решение, поэтому он был зол на себя за свою ошибку. Он ожидал выиграть что-то, но взамен ничего не получил. Дон Хуан рассуждал, что если я был бы молодым человеком и если бы я следовал своим склонностям, я бы закончил свою жизнь злым и сожалеющим, и без сомненья, провел бы остаток жизни жалея себя и то, что потерял. Затем он объяснил поведение старика. Он умно накормил молодого человека до отвала, так чтобы дать ему "отвагу сытого желудка", таким образом молодой человек, найдя только еду во флягах, разбил их в порыве гнева.
"Если бы он осознавал своё решение и взял на себя ответственность за него," сказал Дон Хуан, "он взял бы еду и был бы удовлетворён этим. И даже, может быть, он мог понять, что еда - это тоже сила."


64-65
Пятница, 23 июня 1961. Как только я сел, то начал осыпать Дон Хуана вопросами. Он не отвечал, только сделал нетерпеливый жест руками, чтобы успокоить меня. Похоже, он был серьёзно настроен.
"Я думаю, что ты совсем не изменился с тех пор как ты пытался изучить растения," сказал он осуждающим тоном. Он начал пересматривать вслух громким голосом все перемены в моей личности, которые он рекоммендовал, чтобы я достиг. Я сказал ему, что подхожу к делу очень серьёзно и нахожу, что не в моих силах осуществить это, потому что каждое из них противоположно моему внутреннему Я. Он ответил, что просто рассматривать их - недостаточно, и то, что он сказал мне, не было сказано в шутку. Я снова настаивал, что хоть я  и сделал не очень много для перестроения моей личной жизни подходить его идеям, я реально хотел научиться использовать растения. После долгого, неудобного молчания я смело спросил его, "Ты научишь меня peyote, Дон Хуан?"
Он сказал, что только мои намерения не было достаточно, и что знать о peyote - он в первый раз назвал его "Mescalito" - было серьёзным делом  Похоже, нечего было сказать. Однако, ранним вечером он устроил мне тест. Он дал мне проблему, не давая мне никаких намёков на её решение: найти позитивное место в районе его двери, где он всегда садился поговорить, место, где я мог бы чувствовать себя совершенно счастливым и обновлённым. В течении вечера, пока я пытался найти это "место", катаясь по земле, я дважды заметил перемену в цвете на, одинаково тёмном, глинянном полу отведённого района. Проблема измучила меня и я заснул на одном из мест, где я обнаружил перемену в цвете. Утром Дон Хуан разбудил меня и объявил, что я получил очень успешный опыт. Я не только нашёл ценное "место", которое я искал, но я также нашёл его противоположность: врага или негативное "место" и цвета, сопутствующие им обоим.
Суббота, 24 июня 1961. Мы пошли в кусты пустыни ранним утром. Пока мы шли, Дон Хуан объяснил мне, что найти ценное место или враждебное место было важной необходимостью для человека в дикой природе. Я хотел перевести разговор в сторону peyote, но он наотрез отказался говорить об этом. Он предупредил меня, чтобы я ему об этом не напоминал, пока он сам об этом не заговорит. Мы сели отдохнуть в тени высоких кустов в районе густой растительности.


Кусты в пустыне вокруг нас ещё не были сухими; был тёплый день и мухи продолжали мучить меня, но они, казалось, не беспокоили Дон Хуана. Я удивлялся, может он их просто игнорировал, но потом заметил: они не садились на его кожу совсем.
"Иногда необходимо быстро найти благоприятное место на открытой местности," продолжал Дон Хуан. "Или может быть необходимо быстро определить, что место, предназначенное для отдыха, плохое. Однажды мы сели отдохнуть у холма и ты очень разозлился и огорчился. То место был - твой враг. Небольшая ворона дала тебе предупреждение, помнишь?"


Я вспомнил, что он привлёк моё внимание тем, что сказал мне избегать того места в будущем. Я также вспомнил, что я разозлился, потому что он не позволил мне смеяться. "Я думал, что ворона, которая пролетела над головой, был омен-знак для меня одного," сказал он. "Я бы никогда не подумал, что вороны были дружественны с тобою тоже."
"О чём ты говоришь?"
"Ворона была омен," продолжал он. "Если бы ты знал ворон, ты бы избегал этого места, как чуму."


66-67
Вороны не всегда под рукой, чтобы дать предупреждение, поэтому тебе нужно научиться самому находить благоприятное место, чтобы разбить лагерь и отдохнуть."
После долгой паузы, Дон Хуан вдруг повернулся ко мне и сказал: чтобы найти подходящее место для отдыха, всё, что я должен сделать это - скосить мои глаза.
Он многозначительно посмотрел на меня и доверительным тоном сказал мне, что я сделал именно это, когда катался по его террасе и, таким образом, смог найти два места и их цвета. Он дал мне знать, что он был впечатлён  моим достижением.
"Я реально не знаю, что я сделал," сказал я.
"Ты скосил свои глаза", сказал он убеждённо. "Это - приём; ты должно быть это сделал, хотя этого и не помнишь."
Затем Дон Хуан описал приём, который, как он выразился, взяло годы, чтобы усовершенствовать, и который состоял в том, чтобы постепенно заставить глаза видеть отдельно тот же самый образ. Отсуствие перевода образа заключало в себе двойное восприятие мира; это двойное восприятие, согласно Дон Хуану, позволяет человеку возможность судить изменения в окружающем мире, которые глаза обычно не были способны воспринять. Дон Хуан убедил меня попробовать это, и убедил меня, что это не было опасно для зрения. Он сказал, что мне следует начать смотреть короткими взглядами почти углами моих глаз. Он указал на большой куст и показал мне как. У меня было странное чувство видеть, как глаза Дон Хуана делают невероятно быстрые взгляды на кусты. Его глаза напоминали мне подвижного животного, который не может смотреть прямо. Мы прошли наверно час, пока я старался не фокусировать своё зрение ни на чём. Затем Дон Хуан попросил меня начать отделять образы, воспринятых каждым из моих глаз. После ещё одного часа у меня сильно разболелась голова, пришлось остановиться.
"Ты думаешь, что сможешь сам найти подходящее место для нас?" спросил он. Я понятия не имел, что он имел ввиду под "подходящим местом". Он терпеливо объяснил, что смотреть короткими взглядами позволяет глазам  различать необычные места.
"Какие например?" спросил я.
"Это не совсем места," сказал он. "Они скорее чувства. Если ты посмотришь на куст или дерево или камень, где тебе захочется отдохнуть, твои глаза могут заставить тебя почувствовать, хорошее это место для отдыха или нет." Я снова настоял на том, чтобы он описал, какими были эти чувства, но он или не мог, или
просто не хотел. Он сказал,что я должен практиковаться, выбирая место, и потом он скажет мне, срабатывали мои глаза или нет. В тот момент моё внимание привлёк то, что я принял за гальку, которая отражала солнечный свет. Я не мог её видеть, если я фокусировал мои глаза на ней, но если я покрывал район быстрыми взглядами, я мог обнаружить что-то вроде еле заметного сверкания. Я указал это место Дон Хуану. Оно было в середине открытого, плоского, незатенённого района, лишённый густых кустов. Он громкогласно рассмеялся и спросил меня, почему я выбрал именно это место. Я объяснил, что видел мерцание.
"Мне неважно, что ты видел, ты мог бы видеть слона. Важно как ты себя чувствовал, это - важная деталь," сказал он. Я вообще ничего не чувствовал. Он бросил на меня мистический взгляд и сказал, что он хочет сесть со мной там и отдохнуть, но он собирается потом сесть где-то ещё, пока я выбирал место. Пока я садился,
он с любопытством смотрел на меня на расстоянии 30-40 футов. Через несколько минут он начал громко смеяться и его смех сделал меня дюже нервовым.
Я чувствовал, что он надсмехался надо мной и разозлился. Я начал спрашивать себя: зачем я туда пришёл? Что-то явно было не так, как вся эта эпопея с Дон Хуаном развивалась. Я чувствовал, что я был просто жертва в его тисках. Вдруг Дон Хуан кинулся ко мне на полной скрости и потянул меня за руку, таща моё тело 10-12 футов. Он помог мне встать и вытер пот со своего лба. Тогда я заметил, что он выжал себя до предела. Он похлопал меня по спине и сказал, что я выбрал негативное место, и что ему пришлось спасать меня в жуткой спешке, потому что он ВИДЕЛ, что место, где я сидел, собиралось овладеть всеми моими чувствами.
Я расхохотался: образ Дон Хуана, рвущегося ко мне, был очень смешным, он реально бежал как молодой парень.
68-69
Его ступни двигались, как-будто он хватал мягкую красноватую землю пустыни, чтобы перепрыгнуть через меня. Я видел как он смеялся надо мной, и затем,  секундами позже, он уже тянул меня за руку. Через некоторое время он принудил меня продолжать искать подходящее место для отдыха. Он продолжал идти, но
я вообще не обнаруживал и не "чувствовал" ничего. Наверно, если бы я был более отдохнувшим, я бы заметил или почувствовал что-то. Однако, я перестал злиться на него. Наконец, он указал на какие-то камни и мы остановились.
"Не разочаровывайся," сказал Дон Хуан. "Это берёт долгое время, чтобы как следует вытренировать глаза." Я ничего не сказал, я не собирался расстраиваться о том, что я вообще не понимал. И всё-таки, мне пришлось признать, что уже три раза, с тех пор как я начал навещать Дон Хуана, я становился очень злым и  раздражённым до такой степени, что почти заболевал, когда сидел на местах, которые он называл плохими. "Трюк в том, чтобы чувствовать своими глазами. Сейчас твоя проблема, что ты не знаешь, что чувствовать. Однако с практикой, это к тебе придёт," сказал он.
"Наверно, тебе следует объяснить мне, Дон Хуан, что я должен чувствовать."
"Это - невозможно."
"Почему?"
"Никто не может сказать тебе, что ты должен чувствовать. Это ни жар, ни свет, ни отблеск или цвет. Это что-то ещё."
"Можешь ты это описать?"
"Нет. Всё, что я могу сделать это - дать тебе приём, технику. Как только ты научишься разделять образы и видеть всё по два, ты должен фокусировать своё внимание в районе между двумя образами. Любая перемена, стоющая внимания, произойдёт там, в этом районе."
"Какие могут быть изменения?"
"Это неважно. Чувство, которое ты получишь, это - важно. Каждый человек отличается. Сегодня ты видел сверкание, но это ничего не значило, потому что чувство отсуствовало. Я не могу сказать тебе как чувствовать. Ты сам должен научиться этому." Мы молча отдыхали какое-то время. Дон Хуан закрыл лицо своей шляпой и оставался неподвижным, как-будто он спал. Я был поглощён написанием моих записей, пока он не сделал неожиданное движение, которое встряхнуло меня.
Он резко сел лицом ко мне и нахмурился. "У тебя талант к охоте, и это то, что ты должен изучить - охотиться. Мы больше не будем говорить о растениях," сказал он. Он на момент выдул свои скулы, затем откровенно добавил и засмеялся, "Я не думаю, что мы когда-нибудь, не так ли?"


Мы провели остальную часть дня, шагая в каждом направлении, пока он давал мне невероятно детальное объяснение о гремучих змеях. Как они гнездятся, как двигаются вокруг, их сезонные привычки, странности их поведения. Затем он перешёл к толкованию каждой из этих сторон и ,наконец, он поймал и убил большую змею; он отрезал её голову, снял кожу и поджарил мясо. Его движения имели такую грациозность и опыт, что было настоящим удовольствием просто быть с ним рядом. Я слушал его и наблюдал за ним зачарованный. Моя концентрация была настолько полной, что остальной мир для меня практически исчез. Есть змею было тяжёлым входом в в мир обычных дел. Меня тошнило, когда я начал жевать кусок змеиного мяса. Это была необоснованная тошнота, так как мясо было деликатесом, но мой желудок похоже, был довольно независим от меня. Я едва мог проглотить и думал у Дон Хуана сердце не выдержит: он так хохотал. После этого мы уселись провести досуг в тени валунов. Я начал работать над моими записями и их количество заставило меня понять, что он мне дал неимоверное количество информации о гремучих змеях.
"Твой дух охотника к тебе вернулся," вдруг сказал Дон Хуан серьёзно. "Теперь ты - на крючке."
"Прошу прощенья?" Я хотел, чтобы он объяснил своё заявление, что я был на крючке, но он только смеялся и повторил его. "Как это я - на крючке?" настаивал я.
"Охотники всегда охотятся, я сам - охотник," сказал он.
"Ты имеешь ввиду, что охотишься, чтобы заработать на жизнь?"
"Я охочусь, чтобы прожить. Я могу еду получить от земли и прожить где угодно."
70-71
Он обвёл рукой всё вокруг. "Быть охотником означает, что он много знает," продолжал он. "Это значит, что он видит мир по-другому. Чтобы быть охотником, нужно быть в абсолютном балансе с окружающим миром, иначе охота станет бессмысленной обязанностью. Например, сегодня мы поймали маленькую змею.
Мне пришлось извиниться перед ней, что мне придётся остановить её жизнь так неожиданно и окончательно; я сделал то, что сделал, зная, что и моя собственная жизнь когда-нибудь будет остановлена также неожиданно и окончательно. Поэтому, как никак, мы и змеи - на равных: одна из них нас сегодня накормила."
"Я никогда не рассматривал баланс в таком роде, когда я охотился," сказал я.
"Это не так. Ты не просто убивал животных: ты и твоя семья ели дичь." Его заявления несли в себе убеждение того, кто там был. И конечно он был прав: были времена, когда я приносил случайно убитую дичь для своей семьи. После недолгого колебания я спросил,
"Откуда ты это знаешь?"
"Существуют определённые вещи, которые я просто знаю," сказал он. "Однако я не могу сказать тебе как."
Я сказал ему, что мои тёти и дяди всегда очень серьёзно называли всех птиц, которых я подстреливал, фазанами. Дон Хуан сказал, что он может легко представить, как они называют воробья "маленький фазан" и добавил комичную интерпретацию того, как они жуют его. Экстраординарные движенья его скул создали впечатление, что он реально жевал всю птицу целиком, прямо с костями.
"Я действительно думаю, что у тебя талант к охоте," сказал он, уставившись на меня. "А мы занимались не тем, чем надо. Может быть ты захочешь поменять свой образ жизни, чтобы стать охотником." Он напомнил мне, что я выяснил для себя с небольшим усилием c моей стороны, что в мире есть хорошие и плохие места; он добавил, что я также нашёл особые цвета, сопутствующие им. "Это значит, что у тебя есть способность к охоте," объявил он. "Не каждый, кто пробует, найдёт свои цвета и свои места в то же самое время." Быть охотником звучало привлекательно и романтично, но для меня это абсурдно, так как меня особо не заботила охота. "Необязательно любить или не любить охоту, охотиться или не охотиться," ответил он на мою жалобу. "У тебя естественная склонность. Я думаю, что самые лучшие охотники вообще не любят охотиться; они это просто делают, вот и всё." У меня было ощущение, что Дон Хуан был способен победить в любом споре, и всё же, он утверждал, что он вовсе не любил болтать. "Это как то, что я сказал тебе об охотниках," сказал он. "Я особо не люблю разговаривать. У меня просто способность к этому, я хорошо это делаю, вот и всё." Я нашёл его ментальное проворство по настоящему смешным. "Охотники должны быть исключительно аккуратными индивидуалами," продолжал он.  "Охотник оставляет шансу очень немного. Я пытался всю дорогу убедить тебя, что ты должен научиться жить по другому. Успеха я до сих пор не имел: ничего не было, что могло бы тебя захватить. Сейчас по другому: я вернул назад твой старый дух охотника, возможно с помощью этого ты поменяешься." Я запротестовал, что я не хочу быть охотником. Я напомнил ему, что вначале я просто хотел, чтобы он рассказал мне о медицинских травах, но он заставил меня отклониться так далеко от этой цели, что я больше не мог ясно вспомнить, действительно ли я хотел изучать растения. "Хорошо, правда хорошо. Если у тебя нет такой ясной картины того, что ты хочешь, ты может быть станешь более скромным. Давай посмотрим на это так. Для твоих целей это реально не имеет значения, изучишь ли ты растения или охоту. Ты сам мне это сказал. Ты заинтересован во всём, что кто-нибудь может тебе рассказать. Правда?" Я сказал это ему, пытаясь определить масштаб антропологии и чтобы иметь его как учителя. Дон Хуан спокойно рассмеялся, явно осознавая свой контроль ситуации. "Я - охотник," сказал он, как-будто он читал мои мысли. "Шансу я оставляю очень немного. Наверно, мне следует объяснить тебе, что я научился быть охотником.

72-73
Я не всегда жил так, как живу сейчас. В какой-то момент моей жизни мне пришлось поменяться, а сейчас я указываю направление тебе, я веду тебя. Я знаю, о чём
я говорю; кто-то научил меня всему этому. Я сам до этого не додумался."
"Ты имеешь ввиду, что у тебя был учитель, Дон Хуан?"
"Скажем, кто-то научил меня охотиться так, как я хочу учить тебя сейчас," сказал он и быстро поменял тему. "Я думаю, что когда-то давно охота была одним из величайших действий, которые мужчина мог исполнить," сказал он. "Все охотники были могучими людьми. Собственно, охотник должен быть могучим, чтобы выдержать трудности такой жизни." Я вдруг заинтересовался. Он говорил о времени может быть до испанского нашествия? Я начал проверять его.
"О каком времени ты говоришь?"
"Когда-либо."
"Когда? Что "когда-либо" значит?"
"Это значит когда-либо или может быть сейчас, сегодня. Это неважно. Одно время все знали, что охотник был лучший из мужчин. Сейчас не каждый это знает, но есть достаточное количество людей, кто знает. Я знаю это и когда-нибудь ты будешь знать. Понимаешь, что я имею ввиду?"
"Это индейцы-Яки так чувствуют об охотниках? Вот это я хочу знать."
"Не обязательно."
"Может быть индейцы-Пима?"
"Не все они, но некоторые."
Я назвал разные соседние группы. Мне хотелось, чтобы он заявил, что охота была общим убеждением и практикой неких особых народов. Но он избегал прямо отвечать мне, поэтому я сменил тему. "Почему ты делаешь всё это для меня, Дон Хуан?" спросил я. Он снял свою шляпу и почесал виски в притворном удивлении.
"Я делаю тебе жест," сказал он тихо. "Другие люди делали тебе жест; когда-нибудь ты сам будешь иметь такой же жест с другими. Скажем, сейчас моя очередь.
Однажды я выяснил, что если я хочу быть охотником, стоющего уважения, то мне придётся поменять мою жизнь. Я бывало много скулил и жаловался. У меня на это были хорошие причины. Я - индеец, а к индейцам относятся как к собакам. Я ничего не мог сделать, чтобы исправить это, так что всё, что мне осталось, была моя печаль. Но потом моя судьба пощадила меня и кто-то научил меня охотиться. Я понял, что так как я жил, не стоило жить и я поменялся."
"Но я счастлив своей жизнью, Дон Хуан. Почему я должен менять её?"
Он начал очень тихо петь мексиканскую песню, а затем мурлыкал мелодию. Его голова опускалась и поднималась, следуя ритму мелодии.
"Ты думаешь, что ты и я - равны?" сказал он резким голосом. Его вопрос обезоружил меня. Я испытал странный тон в ушах, как-будто он реально выкрикнул свои слова, хотя он этого не сделал; однако, в его голосе появился металлический звук, который эхом раздавался у меня в ушах. Я почесал мизинцем левой руки внутри моего левого уха. Мои уши всё время чесались и я разработал нервозный ритмический способ растирать внутри них мизинцем обоих рук. Движение больше походило на тряску всей моей руки. Дон Хуан наблюдал за моими движениями с явным восхищением.
"Ну? Мы - равны?" спросил он.
"Конечно, мы равны," сказал я и, естественно, показал своё превосходство. Я был очень тепло к нему настроен, хотя временами я не знал, что с ним делать; и всё же я всё ещё в душе, хотя никогда не говорил это, верил что я, будучи студентом университета, человек сложного Западного мира, был выше индейца.
"Нет, мы - не равны," спокойно сказал он.
"Но почему? Конечно мы - равны," запротестовал я.
"Нет, мы - не равны. Я - охотник и воин, а ты - доносчик." Я разинул рот, не мог поверить, что Дон Хуан реально это сказал.

74
Я уронил блокнот и по-дурацки уставился на него и затем конечно, я закипел. Он смотрел на меня спокойными собранными глазами. Я избегал его взгляда. И затем он начал говорить, чисто произнося свои слова. Они плавно и смертельно выливались наружу. Он сказал, что я сводничал для кого-то ещё. Что я не сражался с моими собственными битвами, а с битвами каких-то незнакомых людей. Что я не хотел изучать ни растения, ни охоту, ничего другого. И что его мир точных действий, чувств и решений был намного более эффективный, чем немыслимое идиотство, которое я называю "моей жизнью". Когда он закончил говорить, я онемел. Он говорил без агрессивности или превосходства, а с такой силой, и всё же с таким спокойствием, что я больше не сердился. Мы молчали. Я сгорал от стыда и не мог ничего подходящего придумать, что сказать. Я ждал, когда он заговорит. Пршли часы. Дон Хуан стал совершенно неподвижным, пока его тело не приобрело странную, почти пугающую несгибаемость; его силуэт стало трудно различить, когда стемнело, и, наконец, когда стало черным-черно вокруг нас, он, казалось, слился с темнотой валунов.


Его состояние неподвижности было таким тотальным, что это было как-будто он больше не существовал. Была полночь, когда я, наконец, понял, что он мог и останется там неподвижным в этой дикой природе, в тех скалах, наверно навсегда, если ему придётся. Его мир точных действий, чувств и решений и в самом деле был выше. Я Я спокойно дотронулся до его руки и слёзы рекой полились из моих глаз.


75
Четверг, 29 июнь 1961. Снова Дон Хуан, как он делал каждый день почти неделю, держал меня зачарованным своими знаниями особых деталей поведения дичи. Сначала он объяснил и затем показал ряд приёмов, основанных на том, что он называл "странности перепёлок". Я стал настолько втянут в его объяснения, что прошёл весь день, а я этого не заметил и даже забыл пообедать. Дон Хуан комментировал шуточки, что это было очень необычно для меня: пропустить обед.
К концу дня он поймал 5 перепёлок в незамысловатый капкан, который он научил меня сделать.
"Две для нас достаточно," сказал он и освободил три из них. Затем он научил меня как зажарить перепёлку. Я хотел нарезать кустов и сделать barbecue яму, так как делал мой дед, устлать зелёными ветками и листьями, и закрыть глиной. Но Дон Хуан сказал, что нужды нет ранить кусты, раз мы уже ранили перепёлок. После еды мы прошлись к скалистому району. Сели на песчанную сторону холма и я в шутку сказал, что если бы он предоставил это мне, то я бы пожарил все пять перепёлок, и моё barbecue было бы ещё вкуснее, чем его жареное. "Не сомневаюсь, но если бы ты это сделал, мы может быть никогда из этого места целыми не выбрались бы," ответил он.
"Что ты имеешь ввиду? Что бы нам помешало?" спросил я.
"Кусты, перепёлки, всё вокруг было бы брошено сюда."
76-77
"Я никогда не знаю, когда ты говоришь серьёзно," сказал я. Он сделал жест притворной нетерпеливости и чмокнул губами.
"У тебя странное понимание того, что означает "говорить серьёзно". Я много смеюсь, потому что я люблю смеяться, однако, всё, что я говорю, абсолютно серьёзно, даже если ты не понимаешь этого. Почему мир должен быть таким, каким ты думаешь он должен быть? Кто дал тебе право так говорить?" сказал он.
"Доказательств нет, что мир - другой," ответил я. Темнело, я не знал, было ли время возвращаться в его дом, но он, похоже, не торопился и я получал удовольствие. Ветер был холодным. Вдруг он встал и сказал мне, что нам придётся залесть на холм и встать на месте, свободном от кустов.


"Не бойся, я - твой друг и я позабочусь, чтобы ничего плохого с тобой не случилось," сказал он.
"Что ты имеешь ввиду?" спросил я встревоженный. Дон Хуан имел неимоверно коварную лёгкость перекинуть меня от настоящего удовольствия к реальному страху. "Мил - очень странный в это время дня, вот что я имею ввиду. Неважно что ты будешь видеть - не бойся," сказал он.
"Что я собираюсь видеть?"
"Я ещё не знаю," ответил он, вглядываясь в даль в направлении юга. Он не казался обеспокоенным. Я также продолжал смотреть в том же направлении. Вдруг,
он повеселел и указал левой рукой в тёмное место пустынных кустов. "Вот оно, смотри! смотри!" повторил он, как-будто он ждал чего-то, и что вдруг появилось.
"Что это?" спросил я.
"Вот оно, смотри! смотри!" повторил он, но я ничего не видел, только кусты. "Оно сейчас здесь, оно здесь," торопливо бросил он. Неожиданный порыв ветра ударил меня в этот момент и обжёг мне глаза. Я уставился в сторону указанного района. Там абсолютно не было ничего необычного.
"Я ничего не вижу," сказал я.
"Ты только что это почувствовал. Прямо сейчас. Оно попало в твои глаза и не дало тебе посмотреть."
"О чём ты говоришь?"
"Я нарочно привёл тебя на холм, мы здесь очень заметны и что-то идёт на нас," сказал он.
"Что? Ветер?"
"Не только ветер, тебе это может показаться ветром, потому что всё, что ты знаешь, это ветер."
Я напряг глаза, уставившись на кусты в пустыни. Какой-то момент Дон Хуан молча стоял возле меня, потом пошёл в ближайшие кусты и начал отрывать большие ветки от окружающих кустов; он собрал их восемь и связал их вместе. Он велел мне сделать то же самое и громко извиниться перед растениями за их изувечение. Когда у нас получилось две связки, он заставил меня бежать с ними на холм и лечь на спину между двумя большими валунами. С невероятной скоростью он распределил ветки моей связки, чтобы закрыть всё моё тело, затем он закрыл ветками себя в той же манере и прошептал через ветки, чтобы я наблюдал как, так называемый ветер, прекратит дуть, как только мы станем незаметными. В какой-то момент, к моему полному удивлению, ветер реально перестал дуть, как предсказал Дон Хуан. Это произошло постепенно и я мог бы не заметить перемены, если бы я специально не ждал этого. Какое-то время ветер шипел через листья сверху моего лица, и затем постепенно стало спокойно вокруг нас. Я прошептал Дон Хуану, что ветер остановился, и он прошептал мне, чтобы я не делал никакого явного шума или движения, потому что то, что я называл ветром, был совсем не ветер, а то, что имело свои желания и реально могло нас узнать. Я нервно рассмеялся. Приглушоным голосом Дон Хуан привлёк моё внимание к тишине вокруг нас.
78-79
Он прошептал, что он собирается встать и я должен следовать за ним, сложив очень тихо ветки в сторону моей левой рукой. Мы встали одновременно. Дон Хуан на момент уставился в темноту в южном направлении, потом резко повернулся и посмотрел на запад. "Хитрый, реально хитрый," пробормотал он, указывая на место по направлению юго-запада. "Посмотри! Посмотри!" торопил он меня. Я пристально вглядывался со всей своей интенсивностью. Мне хотелось видеть то, на что он ссылался, но я вообще ничего не заметил. Или скорее я не заметил ничего такого, чего не видел раньше; были только кусты, которые казались взволнованными мягким ветром; они ходили волнами. "Это здесь," сказал Дон Хуан. В этот момент я почувствовал удар ветра в моё лицо. Похоже, что ветер реально начал дуть, после того, как мы встали. Я не мог этому поверить; здесь должно быть логическое объяснение этому. Дон Хуан посмеялся самому себе и сказал мне не напрягать мои мозги, пытаясь это понять. "Давай пойдём снова собирать ветки, я ненавижу делать это маленьким растениям, но мы должны остановить тебя." сказал он. Он поднял ветки, которые мы использовали , чтобы покрыть себя, собрали горкой небольшие камни и покрыли их землёй. Потом повторили те же самые движения, которые мы делали до этого, каждый из нас собрал 8 новых веток. Тем временем ветер продолжал дуть беспрерывно. Я мог чувствовать, как он ерошил мои волосы вокруг ушей. Дон Хуан прошептал, что как только он покроет меня, мне не следует делать никаких, даже лёгких, движений или звуков. Он очень быстро положил ветки на моё тело и потом лёг сам и закрыл себя ветвями. Мы оставались в таком положении 20 минут и в течение этого времени самый экстраординарный феномен произошёл; опять ветер поменялся от упорных продолжительных порывов до мягких вибраций. Я сдерживал дыхание, ожидая сигнала Дон Хуана. В какой-то момент он мягко стряхнул ветки, я сделал то же самое и мы встали. Вершина холма была спокойна, только небольшая мягкая вибрация листьев в кустарнике вокруг. Глаза Дон Хуана уставились в район кустов к югу от нас. "Там оно снова!" воскликнул он громким голосом, я невольно подпрыгнул и чуть не потерял баланс. Он громким властным голосом велел мне посмотреть.
"Что я должен увидеть?" спросил я в отчаянии. Он сказал, что ветер, или что-угодно, был как облако или как спираль-вихрь (Неорганическое Существо, ЛМ), который был довольно высоко над кустарником, раскручивая свой путь к вершине холма, где мы были. Я увидел как формируется рябь на кустах вдали.
"Он движется сюда," сказал Дон Хуан мне в ухо. "Смотри как оно ищет нас." Тут же сильный и продолжительный порыв ветра ударил мне в лицо, как он сделал до этого. Однако в этот раз моя реакция была другой: ужас овладел мной. Я не видел то, что Дон Хуан описал, но я видел жуткую, сверхестественную волну ряби на кустах. Я не хотел поддаваться страху однако и специально искал любое подходящее объяснение. Я сказал себе, что там наверно, постоянное завихрение воздуха, а Дон Хуан, будучи хорошо знакомым с районом, не только осознавал это, но и был способен ментально устроить такой феномен. Всё, что ему нужно было сделать, это - лечь, посчитать и ждать, когда утихнет ветер; и как только он встал, ему нужно было только снова подождать следующего появления ветра. Голос Дон Хуана перебил мои ментальные упражнения. Он говорил мне, что пора уходить. Я замешкался: мне хотелось остаться, чтобы быть уверенным, что ветер стихнет.
"Дон Хуан, я ничего не вижу," сказал я.
"Но ты хотя бы заметил что-то необычное."
"Наверно, тебе нужно снова сказать мне, что я должен видеть."
"Я уже сказал тебе," сказал он. "То, что прячется в ветре и выглядит как вихрь, как облако, как туман, как лицо, которое крутится вокруг." Дон Хуан сделал жест руками, изображая горизонтальное и вертикальное движение.
80-81
"Оно движется в определённом направлении," продолжал он. "Оно или катится, или крутится. Охотник должен знать всё это, чтобы правильно двигаться."
Я хотел подшутить над ним, но он, похоже, упорно старался убедить меня, что я не посмел. Какой-то момент он смотрел на меня и я отвёл глаза. "Верить, что мир только такой, как ты думаешь, глупо," сказал он. "Мир - мистическое место, особенно в сумерках." Он указал в сторону ветра движением подбордка. "Оно может следовать за нами, оно может сделать нас усталыми или даже убить нас."
"Что, ветер?"
"В это время дня, в сумерках нет ветра. В это время существует только СИЛА." Мы час посидели на вершине холма. Ветер всё это время дул с силой и беспрерывно.
Пятница, 30 июня 1961.
В конце дня, после еды Дон Хуан и я перебрались в район перед его входной дверью. Я сел на "моё место" и начал работать над своими записями. Он лёг на спину и сложил руки на животе. Мы оставались в доме весь день из-за "ветра". Дон Хуан объяснил, что мы взбудоражили "ветер" нарочно и что лучше не искать приключений на свою голову. Мне даже пришлось спать, закрытым ветвями. Неожиданный порыв ветра заставил Дон Хуана встать невероятно лёгким, проворным прыжком.
"Проклятье! Ветер ищет тебя." сказал он.
"Ну это уже слишком, Дон Хуан, я так не могу," сказал я, смеясь. Я не был упрям, я просто нашёл это невозможным одобрить идею, что ветер имел свою собственную волю, и что он искал меня, или что он реально заметил нас и помчался к нам на вершину холма. Я сказал, что идея "своенравного ветра" было взглядом на мир, который был довольно упрощённым.
"Тогда, что такое ветер?" спросил он вызывающе. Я терпеливо объяснил ему, что массы горячего и холодного воздуха производят разное давление, и что давление заставляет массы воздуха двигаться вертикально или горизонтально. Это взяло мне довольно долго, чтобы объяснить основы метеорологии.
"Ты думаешь, что всё, что ветер значит, это горячий и холодный воздух?" спросил он тоном изумления.
"Боюсь, что так," ответил я и молча испытывал удовольствие от своего триумфа. Дон Хуан похоже обалдел. Но потом посмотрел на меня и начал громоподобно хохотать.
"Твоё мнение - окончательное мнение," сказал он с ноткой сарказма. "Это - твоё последнее слово, не так ли? Однако, для охотника твоё мнение - настоящая чепуха. Никакой разницы нет если давление 1, 2 или 10; если бы ты жил здесь, в дикой природе, ты бы знал, что в течение сумерек ветер становится СИЛОЙ. Охотник, кто чего-то стоит, знает это и действует согласно этому."
"Как он действует?"
"Он использует сумерки и эту СИЛУ, спрятанную в ветре."
"Как?"
"Если это ему удобно, то охотник прячется от СИЛЫ, покрывая себя и оставаясь неподвижно, пока сумерки не закончатся. Сила завернула его в защитный кокон."
Дон Хуан сделал жест завёртывания своими руками. "Его защита как..." он остановился, ища слово и я подсказал "кокон". "Правильно," сказал он. "Защита СИЛОЙ сохраняет тебя как кокон. Охотник может оставаться в открытой местности и никакая пума, койот или скользкий жук не побеспокоют его. Горный лев может подойти к носу охотника и понюхать его, и если охотник не двигается, то лев уйдёт. Я гарантирую тебе это. С другой стороны, если охотник хочет быть замеченным, всё, что он должен сделать, это - встать на вершине холма в сумерках и СИЛА начнёт искать и беспокоить его всю ночь. Поэтому, если охотник захочет путешествовать ночью или, если он захочет бодрствовать, он должен сделать себя открытым ветру. В этом заключается секрет великих охотников. Быть открытым и быть закрытым на точном  повороте дороги."


82-83
Я чувствовал себя немного смущённым и попросил его напомнить его точку. Дон Хуан терпеливо объяснил, что он использовал сумерки и ветер, чтобы указать на критическую важность игры между тем, чтобы быть доступным или недоступным. "Ты должен научиться быть намеренно доступным или недоступным," сказал он.
"Как сейчас твоя жизнь проходит: ты и не подозреваешь, что доступен всё время." Я запротестовал. У меня было такое чувство, что моя жизнь становилась всё более и более секретной. Он сказал, что я не понял его, и что недоступный это не значит прятаться или быть мистическим, а быть недоступным.
"Дай мне сказать это иначе," он терпеливо продолжал. "Нет смысла прятаться, если все знают, что ты прячешься. Твои проблемы сейчас исходят из этого. Когда ты прячешься, все знают, что ты прячешься, и когда ты не прячешься, ты доступен всем." Я начал чувствовать угрозу и поспешил защитить себя. "Не оправдывайся," сухо сказал Дон Хуан. "В этом нет нужды, все мы - глупцы и ты такой же. В какой-то момент в моей жизни, я как и ты, делал себя доступным снова и снова до тех пор, пока от меня ничего не осталось ни для ничего, кроме как плакать. И я плакал, как и ты." Дон Хуан какой-то момент осматривал меня и потом громко вдохнул.
"Я был моложе тебя," продолжал он, "но в один прекрасный день мне всё надоело и я поменялся. Скажем, однажды, когда я становился охотником, я научился секретам как быть доступным и недоступным." Я сказал ему, что его точка зрения мне непонятна. Я реально не мог понять, что он имел ввиду под "быть доступным". Он использовал испанские слова. "Ты должен убрать себя оттуда," объяснил он. "Ты должен вернуть себя с проезжей части. Всё твоё существо там, поэтому нет смысла прятаться; ты только вообразишь, что ты спрятан. Быть посреди дороги означает, что каждый прохожий наблюдает все твои появления и исчезновения."
Его метафора была интересной, но в то же время неясной. "Ты говоришь загадками," сакзал я. Он пристально и надолго уставился на меня и затем начал напевать  мелодию. Я выпрямил спину и сел - весь внимание. Я уже знал, когда Дон Хуан напевал мексиканскую мелодию, то собирался ударить меня.
"Эй," сказал он, улыбаясь и посмотрел на меня. "Что случилось с твоей подружкой-блодинкой? Та девушка, которая тебе когда-то реально нравилась." Я должно быть глядел на него как отъявленный идиот. Он хохотал с великим удовольствием. Я не знал, что и сказать. "Ты рассказал мне про неё," сказал он убеждающе.
Но я не помнил, чтобы когда-нибудь говорил ему о ком-то, тем более о девушке-блондинке. "Я никогда не упоминал ничего такого тебе," сказал я.
"Конечно ты говорил," сказал он, как-будто не обращая внимания на мои слова. Я уже хотел запротестовать, но он меня остановил, сказав, что это неважно, как он о ней узнал, а важным являлось то, что она мне очень нравилась. Я почувствовал, как прилив настоящей враждебности по отношению к нему, нарастал внутри меня.
"Не прикидывайся," сухо сказал Дон Хуан. "Это момент, когда тебе следует отбросить своё чувство важности. Однажды у тебя была женщина, очень дорогая женщина, и затем, однажды ты её потерял." Я начал сомневаться, мог ли я когда-нибудь говорить о ней с Дон Хуаном. Я пришёл к заключению, что такой возможности никогда не было. Однако, такое могло быть: каждый раз, когда он ездил со мной, мы всегда бесперестанно разговаривали обо всём. Я всё не помнил,
о чём мы говорили, потому что не мог делать записи пока ехал. Я чувствовал себя как-то успокоенным своими заключениями. Я сказал ему, что он был прав.
Что действительно была в моей жизни очень важная девушка-блондинка.
"Почему она не с тобой?" спросил он.
84-85
"Она ушла."
"Почему?"
"Было много причин."
"Немного было причин, а только одна. Ты сделал себя слишком доступным." Я правда хотел знать, что он имел ввиду. Он снова дотронулся до меня. Я правда хотел знать, что он имел ввиду. Он снова дотронулся до меня, он казалось, осознавал влияние его прикосновения и прикусил губу, чтобы скрыть озорную улыбку.
"Все знали о вас обоих," сказал он с несгибаемым убеждением.
"Это было неправильно?"
"Это было смертельно неправильно. Она была прекрасным человеком." Я выразил искреннее чувство, что эти его попытки были неприятны мне, особенно тот факт, что он всегда делал свои заявления с уверенностью того, кто был при этом и всё видел. "Но это правда," сказал он с обезоруживающим беспристрастием.
"Я всё это видел, она была надёжным человеком." Я знал, что спорить - бесполезно, но я был зол на него за то, что он разбередил старую рану моей жизни и сказал, что эта девушка не была уж такой хорошей, и что по-моему, она была слишком слабой. "Также как и ты," спокойно сказал он. "Но это неважно. Что засчитывается это то, что ты её везде искал; это делает её особым человеком в твоём мире, а для особого человека нужно иметь только прекрасные слова." Я смутился: мной овладела огромная печаль.
"Что ты со мной делаешь, Дон Хуан? Тебе всегда удаётся делать меня печальным. Почему?" спросил я.
"А сейчас ты потакаешь своей сентиментальности," упрекнул он меня.
"Какой смысл во всём этом, Дон Хуан?"
"Быть недоступным - в этом смысл," объявил он. "Я вызвал воспоминание этого человека только как предлог: прямо показать тебе то, что я не мог показать тебе с  помощью ветра. Ты потерял её, потому что ты был доступным, ты был всегда в её распоряжении и твоя жизнь стала рутиной."
"Нет! Ты неправ, моя жизнь никогда не была рутиной." сказал я.
"Она была и есть рутина," сказал он авторитетным тоном. "Это - необычная рутина и она даёт тебе впечатление, что это не рутина, но уверяю тебя - это так."
Я хотел скандалить и утонуть в самом мрачном, но он каким-то образом, своими глазами заставил меня почувствовать себя беспокойным; казалось, они толкали меня сильнее и сильнее. "Искусство охотника это - стать недоступным," сказал он. "На примере этой девушки-блондинки, это бы означало, что ты стал охотником и встречаешься с ней только иногда. Не так как ты это делал: ты оставался с ней день за днём до тех пор, пока чувство не превратилось в скуку. Правильно?"
Я не ответил, чувствовал, что мне не нужно: он был прав. "Быть недоступным означает, что ты трогаешь мир вокруг себя слегка. Ты не ешь пять перепёлок, а только одну. Ты не разрушаешь растения, только чтобы сделать  мангал для жарки перепёлок. Ты не подставляешь себя силе ветра, если это не обязательно. Ты не используешь и не выжимаешь из людей всё до тех пор, пока они не превращаются в ничто, особенно те, кого ты любишь."
"Я никогда никого не использовал," искренне сказал я, но Дон Хуан настаивал, что я использовал, и таким образом, я мог прямо утверждать, что я устал и мне скучно с людьми.
"Быть недоступным означает, что ты нарочно избегаешь лишать энергии себя и других," продолжал он. "Это значит, что ты не голоден и не в отчаянии, как тот бедный глупец, который думает, что уже никогда не поест и съедает всю еду, какую только может, все пять перепёлок!" Дон Хуан определённо бил меня ниже пояса. Я засмеялся и это, похоже, ему понравилось. Он слегка дотронулся до моей спины. "Охотник знает: он всегда заманит дичь в свой капкан снова и снова, поэтому он не беспокоится. Беспокоиться - это становиться доступным и не сознавать этого. И как только ты забеспокоишься, ты прилипнешь к чему угодно от отчаяния; и как только ты прилипнешь, ты наверняка измучишься или измучишь того, к кому прилипаешь." Я сказал ему, что в моей ежедневной жизни было невозможно быть недоступным. Моё мнение было: чтобы функционировать, мне нужно было быть в общении со всеми, кто имел дело со мной. "Я уже сказал тебе, что быть недоступным не значит прятаться или быть таинственным," спокойно сказал он.
86
"Это также не значит, что ты не можешь иметь дело с людьми. Охотник использует свой мир слегка и с нежностью, независимо от того, что мир может быть вещами или растениями, животными или людьми, или силой. Охотник имеет дело лично со своим миром и всё же, он недоступен тому самому миру."
"Это - противоречие,"сказал я. "Он не может быть недоступным, если он там в своём мире час за часом, день за днём."
"Ты не понял," терпеливо продолжал Дон Хуан. "Он - недоступен, потому что он не выжимает мир из своей формы. Он постукивает его слегка и остаётся там только, сколько ему нужно, а потом быстро двигается прочь, едва оставляя следы."

87
Воскресенье, 16 июля 1961. Мы провели всё утро провели всё утро, наблюдая за грызунами, которые были похожи на толстых белок; Дон Хуан называл их  водяными крысами. Он указал, что они очень проворны избегать опасность, но после того, как они убегали от преследователей, у них была ужасная привычка: останавливаться или даже взбираться на камень, вставать на задние лапы, осматриваться вокруг и прихорашивать себя.
"У них очень хорошее зрение," сказал Дон Хуан. "Ты должен двигаться только, когда они на бегу, поэтому ты должен научиться предугадывать когда и где они остановятся, так чтобы ты тоже остановился." Я полностью погрузился в наблюдение за ними и у меня были, что называется, полевые заметки для охотников, когда я обнаружил так много их. И наконец, я мог предугадать их движения почти безошибочно. Тогда Дон Хуан показал мне как делать капканы, чтобы их ловить.
Он объяснил, что охотнику необходимо время, чтобы наблюдать, как они едят, гнездятся, чтобы определить, где ставить капканы. Тогда он поставит их ночью и всё, что ему нужно будет делать на следующий день, это - напугать их так, чтобы они разбежались по его капканам. Мы собрали несколько палок и начали конструировать охотничьи ловушки. Свою я почти закончил и взволнованно предполагал, будет ловушка работать или нет, когда неожиданно Дон Хуан остановился и посмотрел на своё левое запястье, как-будто он проверял часы, которых у него никогда не было, и сказал, что согласно его часам, было время обеда.
88-89
Я держал длинную палку, которую я старался согнуть в обруч, я машинально положил её вниз с остальной частью моего охотничьего снаряжения. Дон Хуан посмотрел на меня с любопытством, затем изобразил звук воющей фабричной сирены. Я хохотал: звук сирены был неподражаем.  Я подошёл ближе к нему и заметил, что он уставился на меня. Он качал головой из стороны в сторону. "Будь я проклят," сказал он.
"Что происходит?" спросил я, он снова изобразил длинный воющий звук фабричной сирены.
"Обед закончился," сказал он. "Возвращайся к работе." На момент я смутился, но потом подумал, что он шутил, наверно потому что у нас реально ничего для обеда не было.  Я был настолько поглощён грызунами, что я забыл: у нас не было продуктов. Я снова подобрал палку и попытался согнуть её. Секундой позже Дон Хуан снова свистнул. "Время идти домой," сказал он, посмотрел на свои воображаемые часы, потом на меня и подмигнул. "Пять часов," сказал он по секрету. Я подумал, что ему вдруг наскучила охота и он решил на этом закончить. Я просто положил всё и начал готовиться уходить. Я не смотрел на него, полагая, что он тоже готовит своё снаряжение. Когда я закончил, то посмотрел вверх и увидел его сидящим, скрестив ноги, в нескольких метрах от меня.
"Я закончил, мы можем идти в любое время," сказал я. Он встал и залез на валун. Он стоял там 5-6 футов над землёй и смотрел на меня. Он положил руки по обеим сторонам рта и проделал очень долгий и пронзительный звук. Он был как увеличенная фабричная сирена. Он повернулся на полный круг, имитируя воющий звук.
"Что ты делаешь Дон Хуан?" спросил я. Он сказал, что сигналил всему миру идти домой. Я был реально поражён. Я не мог понять: он шутил или просто сошёл с ума. Я внимательно наблюдал за ним и старался найти связь между тем, что он делал и тем, что он может быть говорил до этого. Мы почти не разговаривали всё утро и я не мог вспомнить ничего важного. Дон Хуан всё ещё стоял на вершине валуна и смотрел на меня, улыбаясь и снова подмигивая. Вдруг меня это встревожило. Дон Хуан положил руки по обеим сторонам рта и проделал ещё один долгий и пронзительный звук, похожий на свист. Он сказал, что было 8 часов утра и что мне придёться подготовить моё снаряжение снова, потому что у нас был целый день впереди. К тому моменту, я пришёл в полное замешательство. Через минуту мой страх увеличился до нестерпимого желания бежать оттуда. Я подумал, что Дон Хуан сошёл с ума, и уже собрался бежать. Тут Дон Хуан соскользнул с валуна и подошёл ко мне улыбаясь. "Ты подумал, что я сумасшедший, не так ли?" спросил он. Я сказал ему, что он досмерти напугал меня своим неожиданным поведением. Он сказал, что сейчас мы - в расчёте. Я не понял, что он имел ввиду. Я был глубоко обеспокоен тем, что его поведение казалось реально ненормальным. Он объяснил, что он нарочно пытался напугать меня досмерти тяжестью его необычного поведения, потому что я сам сводил его с ума тяжестью своего ожидаемого поведения. Он добавил, что мои рутины были такими же ненормальными, как и его свист. Я был шокирован и подтвердил, что у меня реально никаких рутин не было. Я сказал ему, что убеждён: моя жизнь на самом деле была хаосом из-за отсуствия здоровых рутин. Дон Хуан рассмеялся и указал мне на место рядом с ним. Вся ситуация снова мистически поменялась. Мой страх испарился как только он начал говорить.
"Какие мои рутины?" спросил я.
"Всё, что ты делаешь - рутина."
"А разве мы не все такие?"
"Не все. Я не делаю вещи как рутину."
"Что послужило причиной всего этого, Дон Хуан? Что я сделал или что я сказал, что заставило тебя вести себя так, как ты себя вёл?"
90-91
"Ты беспокоился об обеде.""Я ничего тебе не говорил; откуда ты узнал, что я беспокоился об обеде?"
"Ты беспокоишься о еде каждый день около 12 дня, 6 вечера и 8 утра," сказал он с ехидной улыбкой. "Ты беспокоишься о еде в то время даже когда ты не голоден. Всё, что мне нужно было сделать, чтобы показать твои рутины духу, это - свиснуть в свисток. Твой дух натренирован работать с сигналом." Он уставился на меня с вопросительным взглядом. Я не мог защитить себя. "Сейчас ты готовишься сделать охоту - рутиной," продолжал он. "Ты уже установил свой темп в охоте; ты говоришь/ешь/спишь в определённое время." Мне нечего было сказать. Как Дон Хуан описал мои привычки принятия пищи, было рутиной, которую я использовал во всём в своей жизни. Однако я твёрдо верил, что моя жизнь была меньше рутиной, чем у большинства моих друзей м знакомых. "Ты знаешь много об охоте сейчас," продолжал Дон Хуан. "Тебе будет легко понять, что хороший охотник признаёт одну вещь выше всего: он знает рутины его жертвы. Вот, что делает его хорошим охотником. Если бы ты запомнил путь, каким я следовал, уча тебя охоте, ты бы наверно понял, что я имею ввиду. Сначалаа, я учил тебя как сделать и установить капканы, затем я учил тебя рутинам дичи, за которой ты охотился, и потом мы проверили капканы во время этих рутин. Те части - внешние формы охоты. Сейчас мне придёться учить тебя окончательную и намного более трудную часть. Наверно пройдут годы, прежде чем ты сможешь сказать, что ты это понимаешь и что ты - охотник." Дон Хуан сделал паузу, как бы дать мне время. Он снял свою шляпу и имитировал движения прихорашивающийся грызунов, которых мы наблюдали. Мне это было очень смешно. Его круглая голова делала его похожим на одного из тех грызунов. "Быть охотником это не только ловить дичь в капканы," продолжал он. "Охотник, который чего-то стоит, не ловит дичь, потому что он устанавливает свои ловушки или потому что он знает рутины своей жертвы, а потому что он сам не имеет рутин. Это его приемущество. Он совсем не как животные, на которых он охотится, кто придерживается тяжёлых рутин и предугадывает странности; он - свободен, переменчив, непредсказуем." То, что Дон Хуан говорил, звучало для меня как случайная, нерациональная идеализация. Я не мог себе представить жизнь без рутин. Мне хотелось быть с ним очень честным, а не просто соглашаться или не соглашаться с ним. Я чувствовал, что то, что у него было на уме, мне  или кому-то другому невозможно было осуществить. "Мне неважно как ты себя чувствуешь," сказал он. "Чтобы быть охотником, ты должен прекратить рутины в своей жизни. Ты приуспел в охоте. Ты быстро научился, и сейчас ты можешь видеть, что тебя, как и твою жертву, легко предсказать." Я попросил его быть точным и дать мне конкретный пример. "Я говорю об охоте," сказал он спокойно. "Поэтому я обращаю внимание на вещи, которые делают животные; места, где они едят; время, когда они засыпают; где они гнездятся; как они ходят. Эти рутины я передаю тебе, так чтобы ты мог осознать их в своё время. Ты наблюдал привычки животных в пустыне. Они едят и пьют в определённых местах, они гнездятся в особых местах, они оставляют свои следы по особому; собственно говоря, всё, что они делают, может быть предугадано хорошим охотником. Как я тебе говорил раньше, на моих глазах ты ведёшь себя как твоя жертва. Однажды в моей жизни кто-то указал то же самое мне, так что ты в этом не уникален. Все мы ведём себя как жертвы, за которой мы гоняемся. Это тоже конечно, делает нас жертвой для кого-то или чего-то. Сейчас забота охотника, кто знает всё это, самому не стать жертвой. Видишь, что я имею ввиду?" Я снова выразил своё мнение, что его рекоммендации были невыполнимыми. "Это берёт время," сказал Дон Хуан. "Ты можешь начать с того, чтобы не есть обед каждый день в 12 часов." Он посмотрел на меня и улыбнулся  доброжелательно. Его выражение лица было до того смешным, что я расхохотался. "Однако, есть некоторые животные, которых невозможно проследить,"
92-93
продолжал он. "Существуют типы оленей, например, которого по счастью, удачный охотник может способен встретить раз в жизни." Дон Хуан сделал драматическую паузу и пристально посмотрел на меня. Похоже, он ожидал вопроса, но у меня его не было. "Что , ты думаешь, делает их такими уникальными и настолько трудными, чтобы их встретить?" спросил он. Я вздёрнул плечи, так как не знал, что сказать. "У них нет рутин," выдал он мне тоном открытия. "Вот что делает их магическими."
"Оленю нужно спать ночью, разве это не рутина?" сказал я.
"Конечно, если олень спит каждую ночь в определённое время и в определённом месте. Но те магические существа так себя не ведут. Собственно, когда-нибудь
ты сможешь сам удостовериться в этом. Может быть, это будет твоя судьба преследовать одного из них до конца своей жизни."
"Что ты этим хочешь сказать?"
"Тебе нравится охота; может быть когда-нибудь, в каком-то месте мира, твою дорогу может пересечь магическое существо и ты может быть начнёшь его преследовать. Магическое существо - зрелище, стоющее посмотреть. Мне здорово повезло столкнуться с таким. Наша встреча произошла после того, как я много изучал и практиковал охоту.


Однажды я был в густом лесу в горах Центральной Мексики, когда вдруг я услышал сладкий свист. Мне он был незнаком; никогда, во все годы скитаний на природе, я не слышал такой звук. Я не мог определить его на территории; казалось, он звучал из разных мест. Я думал, что наверно, я был окружён стадом каких-то незнакомых животных. Я снова услышал дразнящий свист; казалось, он выходил отовсюду. Тогда я понял, как мне повезло. Я знал: это было магическое существо - олень. Я также знал, что магический олень знает рутины обычных людей и рутины охотников. Очень легко выяснить, что обычный человек сделает в такой ситуации. Прежде всего, его страх сразу же превратит его в жертву. Как только он станет жертвой, у него останется два выхода из положения: или он сбежит, или постоит за себя. Если он не вооружён, он обычно, убегает в открытое поле, чтобы или застыть на месте, или упасть на землю. Охотник, с другой стороны, когда бродит в дикой природе, никогда не идёт в какое-то место, не продумав свою защиту, поэтому он тут же уйдёт в укрытие. Он может бросить своё панчо на землю или он может свесить его с ветви, чтобы ввести в заблуждение, и затем он спрячется и будет ждать, пока дичь не сделает движение первой. Поэтому в присуствии магического оленя, я никак себя не вёл. Я быстро встал на голову и начал тихо выть; я реально проливал слёзы и всхлиповал так долго, что чуть не потерял сознание. Вдруг я почувствовал лёгкий бриз; Что-то обнюхивало мои волосы за правым ухом. Я пробовал повернуть голову, чтобы увидеть, кто это был, и упал вниз, а сел как раз в тот момент, чтобы видеть как сияющее существо уставилось на меня. Олень смотрел на меня и я сказал ему, что не причиню ему никакого вреда. И олень заговорил со мной." Дон Хуан остановился и посмотрел на меня. Я невольно улыбнулся: идея говорящего оленя была совершенно невероятной, если мягко выразиться. "Он говорил со мной," сказал Дон Хуан с ухмылкой.
"Олень говорил?"
"Да, говорил." Дон Хуан встал и поднял свою связку охотничьего снаряжения.
"Он реально разговаривал?" спросил я тоном изумления. Дон Хуан покатился от смеха. "Что он сказал?" спросил я полушутя: я был уверен, что он меня разыгрывает. Какой-то момент Дон Хуан был спокоен, как-будто он пытался вспомнить, затем его глаза засияли, когда он сказал мне, что ему поведал олень.
"Магический олень сказал "Привет, приятель"," продолжал Дон Хуан. "И я ответил, "Привет". Потом он спросил меня, "Почему ты плачешь?" и я сказал, "Потому что мне тяжело." Затем магическое существо подошло к моему уху и сказало также ясно, как я говорю сейчас, "Не расстраивайся."
94
Дон Хуан, с озорным огоньком, уставился мне в глаза. Он начал громоподобно хохотать. Я сказал, что его диалог с оленем был в своём роде тупым.
"А что ты ожидал?" спросил он, всё ещё смеясь. "Я - индеец," его чувство юмора было таким диковенным, что всё, что я мог сделать, это - смеяться вместе с ним.
"Ты ведь не веришь, что магический олень разговаривает, не так ли?"
"Я извиняюсь, но я просто не могу поверить, что такие вещи могут происходить," ответил я.
"Я тебя не виню," сказал он с готовностью. "Это - одна из чертовских вещей."

95
Понедельник, 24 июля 1961.
Около 12 дня, после того, как мы часами бродили в пустыне, Дон Хуан выбрал место для отдыха в тени. Как только мы сели он начал говорить. Он сказал, что
я многому научился в охоте, но сам я нисколько не изменился, как он бы хотел.
"Этого недостаточно только знать, как делать и устанавливать ловушки," сказал он. "Охотник должен жить как охотник, чтобы выжать всё из своей жизни.
К сожалению, перемены трудны и происходят очень медленно; иногда берёт годы для человека стать убеждённым в необходимости перемены. Мне взяло годы, но может быть у меня не было способностей для охоты. Я думаю для меня самым трудным было реально желать перемены."
Я убедил его, что понял его. Собственно, с тех пор как он начал учить меня охотиться, я также начал пересматривать свои действия. Наверно, самое сильное открытие для меня было то, что мне нравились приёмы Дон Хуана, мне нравился сам Дон Хуан как человек. Было что-то прочное в его поведении; то как он вёл себя, не оставляло никаких сомнений в его мастерстве и всё же он никогда не использовал своё приемущество, чтобы требовать что-то для себя. Его интерес к переменам в моей жизни, я чувствовал был похож на неличные предположения или возможно, это было похоже на авторитетный комментарий на мои провалы.
Он заставлял меня сильно осознавать мои провалы, и всё-таки, я не мог видеть, как его советы могли вылечить что-то во мне. Я искренне верил, что то, что я хотел делать в своей жизни, его путь принесёт мне только трудности, страдания и несчастье.
96-97
Однако, я научился уважать его мастерство, которое всегда выражалось в формах красоты и точности.
"Я решил поменять мою тактику," сказал он. Я попросил его объяснить; его заявление было туманным и я не был уверен: оно относилось ко мне или нет.
"Хороший охотник меняет свои приёмы так часто, как ему нужно," ответил он. "Ты сам это знаешь."
"Что у тебя в голове, Дон Хуан?"
"Охотник должен не только знать привычки его жертвы, , он также должен знать, что на этой Земле существуют силы, которые руководят человеком, животным и всем, что живёт." Он прекратил говорить. Я ждал, но он, похоже, подошёл к концу того, что хотел сказать.
"О каких силах ты говоришь?" спросил я после долгой паузы.
"Силы, которые руководят нашей жизнью и смертью." Дон Хуан остановился и, похоже, был в очень затруднительном положении, решая что сказать. Он потёр руки и потряс головой, выдвинув скулы. Он дважды посигналил мне утихомириться, когда я начинал просить его объяснить мне его загадочные заявления.
"Ты не сможешь легко себя остановить" наконец сказал он. "Я знаю, что ты упрямый, но это неважно, чем ты более упрямый, тем лучше будет, когда ты наконец поменяешь себя."
"Я делаю всё, что в моих силах," сказал я.
"Нет, я не верю, ты не делаешь всё, что в твоих силах, ты только говоришь, потому что это хорошо для тебя звучит; по правде, ты говоришь то же самое обо всём, что делаешь. Ты старался делать годами всё, что в твоих силах, но без всяких результатов. Что-то нужно сделать, чтобы это исправить."
И, как обычно, я почувствовал, что вынужден защитить себя. Как правило, Дон Хуан, похоже, целеустремлялся в мои самые слабые точки. Тогда я вспомнил, что каждый раз, когда я пытался защищать себя  от его критики, я заканчивал тем, что чувствовал себя как дурак, и остановился в середине длинной объяснительной речи. Дон Хуан посмотрел на меня с любопытством и засмеялся, он сказал очень добрым тоном, что он мне уже сказал, что мы все - дураки. Я - не был исключением.
"Ты всегда чувствуешь себя вынужденным объяснять свои поступки, как-будто ты - единственный человек на Земле, кто неправ," сказал он. "Это говорит твоё старое чувство важности; у тебя его слишком много; у тебя также слишком много персональной истории. С другой стороны, ты не берёшь ответственность за свои поступки; ты не используешь смерть, как своего советника и, самое главное, ты - слишком доступен. Другими словами, твоя жизнь - это такая же полная неразбериха, как и до нашей встречи." И снова  у меня появилось искреннее желание, гордость, я хотел доказать ему, что он неправ. Он жестом велел мне замолчать.  "Необходимо взять на себя ответственность за существование в этом странном мире, мы - в странном мире, ты знаешь." сказал он и я утвердительно кивнул головой. "Мы не говорим о том же самом," сказал он. "Для тебя мир странен, потому что если тебе в нём нескучно, то ты к нему приспособился. Для меня мир странен, потому что он таинственный, устрашающий, изумительный, громадный, огромной важности, бездонный, непостижимый, неизмеримый. В моих интересах было убедить тебя, что ты должен взять на себя ответственность за своё пребывание здесь, в этом прекрасном мире, в этой красивой пустыне, в это удивительное время." Я настаивал, что быть скучным в этом мире или приспособиться к нему было естественно для человека. "Так поменяй это," сухо сказал он. "Если ты не отреагируешь на этот вызов, считай что ты мёртв." Он подзадорил меня назвать ту вещь в моей жизни, которая занимала все мои мысли. Я сказал - искусство. Я всегда хотел быть художником и годами я старался практиковаться в этом. Я всё ещё с болью вспоминал о своём провале. "Ты никогда не брал на себя ответственность за своё существование в этом непостижимом мире," сказал он обвинительным тоном. "Поэтому ты никогда не стал художником и наверно, ты никогда не будешь охотником."
"Это всё, что в моих силах, Дон Хуан."
"Нет. Ты не знаешь, что в твоих силах."
"Я делаю всё, что могу."
98-99
"Снова неправ: ты на большее способен. Одна простая вещь не так с тобой: ты думаешь, что у тебя много времени." Он сделал паузу и посмотрел на меня, как бы ожидая моей реакции. "Ты думаешь, что у тебя полно времени," повторил он.
"Много времени для чего, Дон Хуан?"
"Ты думаешь, что твоя жизнь будет продолжаться вечность."
"Нет, я так не думаю."
"Тогда, если ты не думаешь, что твоя жизнь будет продолжаться вечность, чего ты ждёшь? Почему ты нерешителен к переменам?"
"Ты когда-нибудь думал, что может быть я не хочу меняться?"
"Да, это приходило мне в голову. Я тоже не хотел меняться, также как ты. Однако, моя жизнь мне не нравилась, от неё я устал, также как и ты. Сейчас, мне её не хватает." Я страстно доказывал, что его давление, в отношении перемены в моей жизни, была настораживающей и непредугаданной. Я сказал, что я реально в чём-
то был с ним согласен, но тот факт, что он должен быть всегда моим диктующим хозяином, делает ситуацию непригодной для меня. "У тебя нет времени для подобного шоу, глупец," сказал он серьёзным тоном. "То, что ты сейчас делаешь, может быть твоим последним действием на Земле. Это очень может быть твоей последней битвой. Нет той сила, которая может гарантировать, что ты будешь жить ещё одну минуту."
"Я знаю это," ответил я, сдерживая гнев.
"Нет, ты не знаешь, если бы ты знал, то уже был бы охотником." Я спорил, что знаю о моей надвигающейся смерти, но бесполезно говорить или думать об этом, так как я не мог её предотвратить. Дон Хуан засмеялся и сказал, что я был похож на комедианта, механически повторяющего рутину. "Если это была твоя последняя битва на Земле, я бы назвал тебя идиотом," спокойно сказал он. "Ты зря тратишь свой последний акт на Земле в дурацком настроении." Какой-то момент мы были спокойны: мои мысли пробегали с одного на другое. Он конечно был прав. "У тебя нет времени, мой друг, нет времени. Ни у кого из нас нет времени," сказал он.
"Я согласен, Дон Хуан, но..."
"Не просто соглашайся со мной," отрезал он. "Вместо того, чтобы так легко соглашаться со мной, действуй, прими вызов, поменяйся!"
"Прям вот так?"
"Правильно. Перемена, о которой я говорю, никогда не происходит постепенно; это происходит неожиданно. И ты не готовишь себя к этому неожиданному действию, которое принесёт полную перемену." Я думал, что он противоречит самому себе, и объяснил ему: если я должен подготовить себя к перемене, то я определённо быстро менялся. "Ты вообще не поменялся," сказал он. "Поэтому ты веришь, что ты понемногу меняешься. И всё же, наверно, когда-нибудь ты удивишь самого себя внезапной переменой и без какого-либо предупреждения. Я знаю это точно и поэтому я не теряю надежды убедить тебя." Я не мог продолжать спорить, не был уверен, что я реально хотел сказать. После минутной паузы Дон Хуан продолжил объяснять свою точку зоения. "Наверно, я должен сказать это иначе," сказал он.
"Что я советую тебе сделать это - запомнить, что у нас нет никакой гарантии, что наши жизни будут продолжаться бесконечно. Я только что сказал, что перемена приходит неожиданно, также как и смерть. Что ты думаешь мы можем сделать в этом направлении?" Я подумал, что он задал вопрос неискренне, но он добавил к этому движение бровями, поторапливая меня с ответом.
"Жить так счастливо, как только можно," сказал я.
"Правильно! Но знаешь ли ты того, кто живёт счастливо?" Первая мысль была сказать - да; я думал, что мог назвать несколько человек, которых я знал как примеры. Однако подумав, я понял, что мои попытки бесполезны. "Нет, я действительно не знаю," сказал я.
"Я знаю," сказал Дон Хуан. "Есть некоторые люди, кто очень осторожны в отношении своих действий. Их счастье это - действовать с полным осознанием, что у них нет времени; поэтому их действия имеют необычную силу; их действия имеют чувство..." Казалось, Дон Хуан не мог найти слова. Он почесал виски и улыбнулся. Затем вдруг встал, как-будто он закончил наш разговор.
100-101
Я упрашивал его закончить то, что он говорил. Он сел и прикусил губы. "Действия имеют силу," сказал он. "Особенно, когда человек действия знает, что те действия  - его последняя битва. Появляется странное поглощающее счастье в действии с полным знанием того, что чтобы человек не делал, очень может быть последним актом на Земле. Я советую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и выполнял свои действия в этом свете." Я с ним не соглашался: счастье для меня было предположить, что существует наследственная продолжительность в моих действиях и что я смогу продолжать делать по желанию то, что я делал в тот момент, особенно если я получал от этого удовольствие. Я сказал ему, что моё несогласие не банально, а происходит от убеждения, что мир и я имеем определённую продолжительность. Дон Хуан похоже развлекали мои усилия разобраться. Он рассмеялся, покачал головой, почесал волосы и наконец, когда я заговорил об "определённой продолжительности", он бросил свою шляпу на землю и наступил на неё. Я закончил тем, что расхохотался над его клоунадой.
"У тебя нет времени, мой друг," сказал он. "Это - людское несчастье, никто из нас не имеет достаточно времени и твоя продолжительность не имеет значения в этом огромном мистическом мире. Твоя продолжительность только делает тебя застенчивым," сказал он. "Твои действия никак не могут иметь значения, сила, принудительная сила действий, исполненных человеком, кто знает, что он воюет своё последнее сражение на Земле. Другими словами, твоя продолжительность не делает тебя ни счастливым, ни могущественным." Я признался, что боялся думать о смерти, и обвинил его в том, что он возбуждает во мне нехорошие предчувствия своим постоянным разговором о смерти. "Но мы все умрём," сказал он и указал на какие-то холмы вдали. "Там есть то, что явно ждёт меня; и я присоединюсь к этому обязательно. Но может быть ты другой и смерть тебя совсем не ждёт." Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
"Я не хочу об этом думать, Дон Хуан."
"Почему нет?"
"Это бессмысленно. Если оно там меня ожидает, почему я должен об этом беспокоиться?"
"Я не говорил, что тебе нужно об этом беспокоиться."
"Тогда, что мне нужно делать?"


"Используй её. Сфокусируй своё внимание на связи между собой и твоей смертью без сожаления, печали или беспокойства. Сфокусируй своё внимание на факте, что у тебя нет времени и позволь своим действиям течь соответственно. Позволь каждому из своих действий быть твоей последней битвой на Земле. Только в тех условиях твои действия приобретут свою настоящую силу. Иначе, они останутся на всю твою жизнь только действиями робкого человека."
"Это разве плохо быть робким человеком?"
"Нет. Неплохо, если ты собираешься быть бессмертным, но если ты собираешься умирать, времени для застенчивости нет, просто потому что робкость заставляет тебя примкнуть к тому, что существует только в твоих мыслях. Это успокаевает тебя, пока всё в спячке, но затем грандиозный, таинственный мир откроет тебе свою пасть, как он открывает её каждому из нас, и тогда ты поймёшь, что твои уверенные шаги были совсем не уверенными. Быть робким останавливает наши исследования и использования нас как мужчин."
"Это неестественно - всё время жить и постоянно думать о смерти, Дон Хуан."
"Наша смерть ждёт и этот акт, который мы исполняем сейчас, очень может быть нашей последней битвой на Земле," ответил он торжественным тоном. "Я называю это битвой, потому что это - борьба. Большинство людей двигаются от действия к действию без всякой борьбы или мысли. Охотник напротив, оценивает каждое движение и, так как он близко знаком со своей смертью, он продвигается с умом, как-будто его каждое движение - это последняя битва. Только глупец не заметит приемуществ, которые имеет охотник над обычными людьми, охотник даёт свою последнюю битву с уважением. Это - вполне естественно, что его последний акт на Земле должен быть его самым лучшим. Так приятнее, он притупляет его страх."
"Ты прав, просто к этому трудно привыкнуть," признал я.
"Тебе возьмёт годы, чтобы убедить себя и затем, тебе возьмёт годы, чтобы действовать согласно этому. Я только надеюсь, что у тебя ещё осталось время."
102-103
"Меня пугает, когда ты это говоришь," сказал я. Дон Хуан осмотрел меня с серьёзным выражением лица. "Я говорю тебе: это - странный мир," сказал он. "Силы, которые руководят людьми, непредсказуемы, грандиозны, и всё-таки их великолепие стоит увидеть." Он остановился и снова посмотрел на меня. Похоже, он вот-
вот раскроет мне что-то, но он проверил себя и улыбнулся.
"Есть что-то такое, что руководит нами?" спросил я.
"Конечно. Существуют Силы, которые нас ведут."
"Ты можешь описать их?"
"Не совсем, кроме как называть их Силы, Дух-spirits, ветры, воздух или что-то в этом роде."
Я хотел проверить его дальше, но прежде чем я мог спросить его что-нибудь, он встал. Я уставился на него ошеломлённый. Он встал одним движением; его тело просто подпрыгнуло и он был на ногах. Я всё ещё удивлялся удивительной способности, которая необходима, чтобы двигаться с такой скоростью, и тут он приказал мне сухим тоном поймать зайца, убить его, снять шкуру и поджарить его до сумерков. Он посмотрел на небо и сказал, что у меня может быть достаточно времени. Я механически начал делать то, что делал много раз. Дон Хуан шёл со мной и следил за моими движениями испытующим взглядом. Я был очень спокоен, двигался осторожно и без проблем поймал зайца-самца.
"А сейчас убей его," сухо сказал Дон Хуан. Я залез в капкан, чтобы схватить зайца. Я взял его за уши и вытянул оттуда, и тут вдруг ощущение ужаса заполнило меня. Впервые, с тех пор как Дон Хуан начал учить меня охоте, до меня дошло, что он никогда не учил меня как убивать дичь. Много раз мы бродили по пустыне и он сам убил только одного зайца, двух перепёлок и одну гремучую змею. Я уронил зайца и посмотрел на Дон Хуана.
"Я не могу убить его," сказал я.
"Почему не можешь?"
"Я никогда это не делал."
"Но ты убил сотни птиц и других животных."
"Ружьём, а не голыми руками."
"Какая разница? Время этого зайца истекло." Тон Дон Хуана шокировал меня; он был настолько осведомлённым и повелевающим, что он не оставил никакого сомнения в моей голове, что он знал: этому зайцу придётся умереть. "Убей его!" скоммандовал он со свирепым взглядом в глазах.
"Я не могу." Он крикнул мне, что заяц должен убить. Он сказал, что его похождения в этой прекрасной пустыне подошли к концу. И что я не должен этому мешать, потому что Сила или spirit, который руководит зайцами, привёл именно этого зайца в мой капкан как раз в конце сумерков. Серия путанных мыслей и чувств обуяла меня, как-будто чувства там ждали меня. Я ясно чувствовал, как агония трагедии зайца попала в мой капкан. За несколько секунд мой ум прошёл самые критические моменты моей собственной жизни: много раз я был в положении этого зайца. Я посмотрел на него и он посмотрел на меня. Заяц попятился назад к задней стенке клетки; он почти сжался в клубок, стал очень спокойным и неподвижным. Мы обменялись меланхолическими взглядами, и этот взгляд, который я вообразил как молчаливое отчаяние, установил полное решение с моей стороны.
"Чёрт с ним," я громко сказал. "Я никого не собираюсь убивать. Этот заяц свободен." Глубокая эмоция заставила меня задрожать. Мои руки дрожали, когда
я пытался схватить зайца за уши; он быстро отскочил и мне не удалось. Я снова нервно попробовал, и снова не удалось. Я был в отчаянии, чувствовал тошноту и быстро откинул капкан, чтобы разбить его и дать свободу зайцу. Клетка оказалась неожиданно очень крепкой и не сломалась, как я ожидал. Моё отчаяние переросло в невыносимое чувство муки. Со всей своей силой, я ударил правой ногой на край клетки. Палки громко хрустнули. Я вытащил зайца из клетки, на момент  почувствовав облегчение, которое разбилось вдребезги в следующий момент. Заяц повис безжизненно на моей руке: он был мёртв.

104
Я не знал что делать, стал озабочен тем, как заяц мог умереть. Я повернулся к Дон Хуану: он уставился на меня. Чувство ужаса холодом пронизало моё тело. Я сел на какие-то камни, ужасно болела голова. Дон Хуан положил свою руку на мою голову и прошептал мне в ухо, что я должен снять шкуру с зайца и поджарить его до окончания сумерек. Меня тошнило. Он очень терпеливо разговаривал со мной, как с ребёнком. Он сказал, что Силы, которые руководят людьми и животными, направили этого зайца ко мне, и таким же путём они направят на меня мою собственную смерть. Он сказал, что смерть зайца было подарком мне и, таким же образом моя собственная смерть будет для чего-то или для кого-то. Я ошалел. Простые события этого дня просто разбили меня. Я хотел думать, что это был только заяц; однако я не мог стряхнуть с себя жуткое ощущение, связанное с ним. Дон Хуан сказал, что мне нужно поесть мяса этого зайца, даже немного, чтобы оправдать мои усилия.
"Я не могу это сделать," слабо запротестовал я.
"Мы просто отстой в руках тех сил," бросил он мне. "Так что заканчивай со своей манией величия и используй этот подарок как следует." Я подобрал зайца: он был тёплый. Дон Хуан нагнулся и прошептал мне в ухо, "Твой капкан был его последней битвой на Земле. Я говорил тебе: у него больше не осталось времени блуждать по этой прекрасной пустыне."



105
Четверг, 17 августа 1961. Как только я вылез из моей машины, я пожаловался Дон Хуану, что не так хорошо себя чувствую.
"Сядь, сядь," сказал он тихо и почти повёл меня за руку к своей террасе. Он улыбнулся и потрепал меня по спине. Две недели до этого, 4 августа, Дон Хуан, как он сказал, поменял свою тактику со мной и позволил мне проглотить немного кружки peyote. В течение пика моих галюцинаций я играл с собакой, которая жила в доме, где происходили сессии peyote. Дон Хуан понял мою игру с собакой, как особое событие. Он спорил, что в минуты силы, такие как те, в которых я жил тогда, обычный мир не существует и ничего даром не даётся, что собака реально не была собакой, а перевоплощение Mescalito, сила существа, содержащегося в peyote.
Обычные эффекты такого опыта были чувство усталости и меланхолии, плюс случаи особенно живых снов и кошмаров.
"Где твои принадлежности для письма?" спросил Дон Хуан, когда я сел на террасе. Я оставил свои блокноты в машине. Дон Хуан пошёл назад к машине, осторожно вытащил мой портфель и принёс его мне. Он спросил, носил ли я обычно с собой портфель, когда ходил. Я сказал - да. "Это - сумасшедствие," сказал он. "Я сказал тебе никогда ничего не носить в руках во время ходьбы. Купи рюкзак."
106-107
Я засмеялся. Идея ношения моих записей в рюкзаке была абсурдной. Я сказал ему, что обычно я носил костюм и рюкзак сверху полного костюма будет выглядеть нелепо. "Одень костюм сверху рюкзака," сказал он. "Лучше пусть люди думают, что ты горбатый, чем разрушать своё тело, таская всё это." Он настоял, чтобы я вытащил блокнот и писал. Похоже, он намеренно пытался расслабить меня. Я снова пожаловался на чувство неудобства и странное ощущение несчастья, которые я испытывал. Дон Хуан засмеялся и сказал, "Ты начинаешь познавать." Потом у нас был долгий разговор, он сказал, что Mescalito, разрешив мне играть с ним, указал на меня, как на "избранника", и что хотя он был изумлён этим знаком, потому что я не был индейцем, он собирается передать мне секретные знания. Он сказал, что у него самого был "бенефактор", кто научил его как стать "Человеком Знаний". Я почувствовал, что что-то ужасное вот-вот случится. Откровение, что я был его избранником, плюс явная странность его выходок и сокрушающий эффект, который peyote имел на меня, создали состояние невыносимого беспокойства и нерешительности. Но Дон Хуан не обращал внимания на мои чувства и посоветовал, что мне следует думать о чуде Mescalito, играющего со мной.
"Ни о чём больше не думай," сказал он. "Остальное придёт само собой." Он встал, мягко потрепал меня по голове и сказал тихим голосом, "Я собираюсь учить тебя как стать воином в той же манере, в которой я учил тебя охоте. Однако я должен предупредить тебя: учиться как охотиться - не делает из тебя охотника, также как учиться как стать воином - не делает тебя воином." Я физически расстроился, что граничило с пыткой. Я пожаловался на живые сны и кошмары, которые я испытывал. Он обдумывал какой-то момент и снова сел.
"Это странные сны," сказал я.
"У тебя всегда были странные сны," ответил он.
"Говорю тебе, в этот раз они ещё более странные, чем когда-либо."
"Не морочь себе голову. Это только сны. Как сны любого обычного спящего, в них нет силы. Какой смысл о них беспокоиться или говорить?"
"Они меня беспокоят, Дон Хуан. Мог бы я сделать что-то, чтобы остановить их?"
"Ничего. Пускай они сами пройдут," сказал он. "Сейчас для тебя наступило время стать доступным для Силы, и ты собираешься начать осваивать Полёты."
Тон его голоса, когда он сказал "Полёты", заставил меня подумать, что он использовал это слово как-то особенно. Я обдумывал спросить подходящий вопрос, когда он начал снова говорить. "Я никогда не говорил тебе о Полётах, потому что до сегодняшнего дня я был только заинтересован учить тебя охоте," сказал он.
"Охотник не заинтересован в манипулировании Силы, поэтому его сны - только обычные сны. Они могут быть привлекательны, но они не Полёты. С другой стороны, воин ищет Силу, и один из путей к Силе - Полёты. Ты можешь сказать, что разница между охотником и воином в том, что воин - на своём пути к Силе тогда, как охотник ничего не знает или совсем немного об этом. Решение: кто может быть воином и кто может быть только охотником - не зависит от нас. Это Решение в области Сил, которые руководят людьми. Вот почему твоя игра с Mescalito была таким важным Знаком. Те Силы направили тебя ко мне; они направили тебя в то автобусное депо, помнишь? Какой-то клоун привёл тебя ко мне. Совершенный Знак: клоун указывает тебе меня. Поэтому я учил тебя быть охотником. А потом другой Совершенный Знак: сам Mescalito играл с тобой! Видишь, что я имею ввиду?" Его странная логика подавляла. Его слова создали видения меня, покоряющемуся чему-то грандиозному и непостижимому, тому, чего не добивался и существование чего не представлял себе даже в моих дичайших фантазиях.
"Что ты предлагаешь, я должен делать?" спросил я.
108-109
"Стань доступным Силам; борись с проблемой," ответил он, "Ты называешь их сны, потому что у тебя нет Силы. Воин, будучи мужчиной, кто ищет Силу, не называет их снами, а называет их реальными."
"Ты имеешь ввиду, что он принимает свои сны как реальность?"
"Он не понимает одно за другое. Что ты называешь сны - реальны для воина. Ты должен понять, что воин - не дурак. Воин - безукоризненный охотник, кто охотится за Силами; он не пьяница или ненормальный, и у него нет времени, желания обманывать, врать самому себе или делать неправильный шаг. На карту поставлено слишком много для этого. Ставки - это его упорядочная жизнь, которую ему пришлось так долго упрощать и совершенствовать. Он не собирается выбросить это на ветер, делая глупую ошибку, принимая одно за что-то другое. Полёты - реальны для воина, потому что в этом он может действовать по своему, он может выбрать и отвергнуть, может выбирать из множества предметов, тех, что ведут к Силе, и затем он может манипулировать ими и использовать их; тогда как находясь в обычном сне, он не может действовать по своему."
"Дон Хуан, ты имеешь ввиду тогда, что Полёты - реальны?"
"Конечно они реальны."
"Такие же реальные как то, что мы делаем сейчас?"
"Если ты хочешь сравнивать вещи, то я могу сказать, что Полёты наверно более реальные. В Полётах у тебя есть сила, ты можешь менять вещи; ты можешь выяснить бесконечное множество скрытых фактов; ты можешь контролировать всё, что хочешь."
Темы Дон Хуана всегда нравились мне на определённом уровне. Я мог легко понять, почему ему нравилась идея, что в Полёте можно делать всё, что угодно, но я не мог относиться к нему серьёзно. Разница между нами была огромной: какой-то момент мы смотрели друг на друга. Его заявления были безумными и всё же он был, по моему мнению, одним из самых рассудительных мужчин, которых я когда-либо встречал. Я сказал ему, что не мог поверить, чтобы он принимал сны за реальность. Он тихо посмеивался, как-будто он знал масштабы моего бесполезного положения, потом он встал, не говоря ни слова, и вошёл в свой дом. Долгое время я сидел в ступоре, пока он не позвал меня в заднюю часть дома. Он приготовил кукурузную кашу и протянул мне миску с кашей. Я спросил его о том времени, когда человек просыпается. Я хотел знать, называет ли он это как-то. Но он не понял или не хотел отвечать.
"Как ты назовёшь то, что мы делаем сейчас?" спросил я, имея ввиду что то, что мы делали, было реальностью, а не сном.
"Я называю это - поедание," сказал он и сдержал свой смех.
"Я называю это - реальность, потому что наше поедание реально происходит," сказал я.
"Полёты тоже происходят," ответил он, посмеиваясь. "А также охота, прогулки, смех." Я не настаивал на споре. Однако я не мог, даже если я растянусь больше моего лимита, принять его взгляды. Он, похоже, был доволен моим отчаянием. Как только мы покончили с едой, он просто объявил, что мы собираемся на прогулку по пустыне в той же манере, в какой мы бродили раньше. "В этот раз - по другому," сказал он. "С сегодняшнего дня мы собираемся в места Силы; ты собираешься научиться, как сделать себя доступным Силам." Я снова выразил своё беспокойство и сказал, что не подхожу для такого. "Да, ладно - ты потакаешь своим глупым страхам," сказал он низким голосом, потрепав меня по спине и доброжелательно улыбнувшись. "Я надеюсь на твой дух охотника. Тебе нравится бродить со мной по этой прекрасной пустыне. Слишком поздно для тебя бросить." Он начал идти в кусты пустыни, он посигналил мне своей головой следовать за ним. Я мог пойти к своей машине и уехать, только я любил бродить с Дон Хуаном по этой изумительной пустыне. Я любил ощущение, которое я только испытывал в его компании, что это и в самом деле, грандиозный, мистический и всё же красивый мир. Как он и подчеркнул: я был на крючке. Дон Хуан вёл меня в холмы к востоку. Это был долгий поход. День был жаркий; однако жара, которая обычно была нестерпима для меня, каким-то образом была незаметна.


110-111
Мы прошли достаточно большую дистанцию в каньон, пока Дон Хуан не остановился и не сел в тени валунов. Я вытащил печенье из моего рюкзака, но он сказал мне не есть их и сесть на выпуклом, выступающем месте. Он указал на одинокий, почти круглый валун на расстоянии 10-15 футов и помог мне залезть на него. Я подумал, что он тоже сядет со мной, но вместо этого он залез наполовину, чтобы передать мне несколько кусков сухого мяса. Он объяснил мне с чрезвычайно серьёзным видом, что это было мясо Силы и должно прожёвываться очень медленно, а также не должно смешиваться ни с какой другой пищей. Потом он вернулся к месту в тени и сел спиной к валуну. Он какзался отдохнувшим, почти спящим. Он оставался в этом положении пока я не покончил с едой. Потом он сел прямо и склонил свою голову вправо. Похоже, он внимательно слушал. Он посмотрел на меня 2-3 раза, резко встал и начал глазами сканировать район, как это делает охотник. Я тут же оцепенел на месте и только двигал своими глазами, чтобы следовать его движениям. Очень осторожно он прошёл за какими-то скалами, как-будто он ожидал дичь появиться в том районе, где мы были. Тогда я понял, что мы были в круглом пещерном изгибе сухого водяного каньона, окружённого песчанными валунами.
Вдруг Дон Хуан вышел из-за скал и улыбнулся мне. Он потянулся, зевнул и пошёл к валуну, где я был. Я расслабился и сел.
"Что случилось?" спросил я шёпотом. А он ответил мне, крикнув, что вокруг не было ничего такого, чтобы беспокоиться. Я сразу почувствовал встряску в своём желудке. Его ответ несоответствовал ситуации и мне не верилось, чтобы он кричал, если бы на то не было веской причины. Я начал сползать вниз с валуна, но он закричал, что я должен там оставаться ещё немного. "Что ты делаешь?" спросил я, Он сел и скрыл себя между двумя валунами на основании скалы, где был я,
и затем он сказал очень громким голосом, что он только смотрел вокруг , потому что он думал, что что-то слышал. Я спросил слышал ли он большое животное.
Он приставил руку к уху и крикнул, что не мог меня слышать и что я должен кричать мои слова. Мне было противно выкрикивать слова, но он настаивал, чтобы я говорил громким голосом. Я выкрикнул, что хотел знать, что происходит, и он выкрикнул в ответ, что ничего вокруг реально не происходило. Он крикнул, спрашивая если я мог видеть что-нибудь необычное с вершины валуна. Я сказал нет и он попросил меня описать ему местность к югу. Некоторое время мы перекрикивались туда-сюда, и потом он посигналил мне спуститься вниз. Я присоединился к нему и он прошептал мне в ухо, что кричать было необходимо, чтобы было видно наше присуствие, потому что я должен сделать себя доступным Силам именно той водяной дыре. Я посмотрел вокруг, но не увидел водяной дыры. Он указал, что мы стояли на ней.
"Здесь есть вода," шёпотом сказал он, "а также Сила. Здесь есть Дух и мы должны привлечь его наружу; может быть он последует за тобой."
Мне хотелось знать больше о якобы духе, но он настаивал на полном молчании. Он посоветовал мне оставаться совершенно неподвижным, не шептать или делать малейшие движения, чтобы не обнаружить своё присуствие. Веороятно ему это легко - оставаться совершенно неподвижно часами; однако для меня это было невыносимо, настоящая пытка. Мои ноги заснули, моя спина болела, напряжение росло вокруг шеи и плечей. Всё моё тело онемело и стало холодным. Я был в жутком состоянии, когда Дон Хуан, наконец, встал. Он просто прыгнул на свои ноги и протянул мне руку, чтобы помочь встать. Когда я старался оживить свои ноги, то не понял невероятную лёгкость, с которой Дон Хуан прыгнул после часов неподвижности. Это взяло довольно много времени моим мускулам восстановить пластичность, нужную для ходьбы. Дон Хуан направился к себе домой. Он шёл очень медленно, установив длину, которую я должен был держать, следуя за ним.
112-113
Он следовал окружным путём вокруг обычного маршрута и пересёк его 4-5 раз в разных направлениях. Когда он наконец, добрался до своего дома, был уже конец дня. Я пытался задать ему вопросы о событиях дня. Он объяснил, что в болтовне нет необходимости. На сегодняшний день мне придёться отказаться от задавания вопросов, когда мы находимся в месте Силы. Мне до смерти хотелось знать, что он этим имел ввиду и пытался шёпотом спросить, но он напомнил мне холодным серьёзным взглядом, что он говорит дело. Мы сели на веранде его дома. Я работал над своими записями. Время от времени он давал мне кусок сухого мяса; в конце концов стемнело чтобы писать. Я старался думать о новых событиях, но какая-то часть меня отказывалась и я заснул.


Суббота, 19 августа 1961
Вчера утром Дон Хуан и я поехали в город и позавтракали в ресторане. Он посоветовал мне не менять мои привычки в еде слишком сильно.
"Твоё тело не привыкло к мясу Силы," сказал он. "Ты заболеешь, если не будешь есть свою еду." Сам он ел - от души. Когда я пошутил на эту тему, он просто сказал, "Моё тело всё любит."


Около 12 дня мы пошли назад к водяному каньону. Мы продолжали выставлять себя на показ Духу "громким разговором" и вынужденым молчанием, которое продолжалось часами. Когда мы покинули это место, вместо того чтобы идти назад домой, Дон Хуан направился к горам. Сначала мы достигли некоторых низких холмов, а затем мы забрались на вершины некоторых холмов повыше. Там Дон Хуан выбрал место для отдыха на открытом незатенённом месте. Он сказал мне, что нам придётся подождать до сумерков, и что я должен держать себя наиболее натурально, что включало в себя: задавать все вопросы, какие я хотел.
"Я знаю, что Дух там блуждает," сказал он очень низким голосом.
"Где?"
"Вон там, в кустах"
"Какой это Дух?" Он лукаво посмотрел на меня и ответил, "Как много видов существует?" Мы оба рассмеялись. Я задавал вопросы из-за нервозности. "Он выйдет наружу в сумерки," сказал он. "Мы просто должны подождать." Я оставался спокойным и вопросов у меня больше не было. "Сейчас время, когда мы должны продолжать разговор." Я почувствовал идиотское ощущение вакуума. Я не мог ничего придумать, что сказать. Он расхохотался и похлопал меня по спине.
"Ты реально - таблетка," сказал он. "Когда тебе приходиться говорить, ты проглатываешь язык, давай начинай." Он сделал уморительный жест, стуча дёснами друг об друга, открывая и закрывая свой рот с огромной скоростью. "Существуют определённые вещи, о которых с сегодняшнего дня мы будем говорить только в местах Силы," продолжал он. "Я привёл тебя сюда, потому что это - твоя первая проба. Это - место Силы и здесь мы можем говорить только о Силе."
"Я действительно не знаю, что Сила из себя представляет," сказал я.
"Сила - это то, с чем воин имеет дело," сказал он. "Сначала, это невероятно натянутая, искусственная вещь; даже трудно думать об этом. Это то, что происходит с тобой сейчас. Потом Сила становится серьёзным делом; можно это не иметь или можно даже не полностью понять, что это существует, и всё же знать, что что-то там есть, что не было заметным раньше. Следующее, Сила выражается как что-то неконтролируемое, которое приходит к кому-то. Мне невозможно сказать, как оно приходит или что это такое. Это - ничто и всё же оно заставляет чудеса появляться перед твоими глазами. И, наконец, Сила - это что-то в тебе, то, что контролирует твои действия и всё же подчиняется твоим командам." Наступила короткая пауза. Дон Хуан спросил меня, понял ли я. Я был не в своей тарелке, но сказал, что понял. Он, похоже, заметил моё замешательство и усмехнулся. "Я собираюсь учить тебя прямо здесь первый шаг к Силе," сказал он, как-будто он диктовал письмо мне. "Я собираюсь учить тебя, как организовать Полёт."
114-115
Он посмотрел на меня и снова спросил, знаю ли я, что он имеет ввиду. Я не знал и вообще едва следил за ним. Он объяснил, что "организовать Полёт" означает, иметь сжатый прагматичный контроль над основной ситуацией в Полёте, по сравнению с контролем любого выбора в пустыне, который человек имеет, например, взобраться на холм или оставаться в тени водяного каньона. "Ты должен начать делать что-то с простого," сказал он. "Сегодня ночью, во сне ты должен посмотреть на свои руки." Я громко рассмеялся. Его тон был таким обыденным, как-будто он говорил мне сделать что-то ординарное.
"Почему ты смеёшься?" спросил он удивлённо.
"Как я могу смотреть на руки в моих снах?"
"Очень просто, сфокусируй свои глаза на них, вот так." Он нагнул голову вперёд и уставился на свои руки с открытым ртом. Картина была настолько смешной, что
я не удержался от смеха.
"Я - серьёзно, как ты можешь ожидать от меня сделать это?" спросил я.
"Так, как я тебе показал," отрезал он. "Конечно ты можешь, смотреть на всё что угодно: свои ноги, живот, свой член, если хочешь. Я сказал твои руки, потому что это было самое лёгкое для меня, на что смотреть. Не думай, что это - шутка. Полёты - это так же серьёзно, как ВИДЕТЬ, умирать или любая другая вещь в этом таинственном, грандиозном мире. Подумай об этом, как о чём-то развлекательном. Представь все немыслемые вещи, которые ты можешь достигнуть. Человек,  ищущий Силу, почти не имеет лимита в своём Полёте." Я попросил его дать мне какие-нибудь детали. "Нет никаких деталей, просто смотри на свои руки," сказал он.
"Должно быть больше, чего ты мог бы мне рассказать," настаивал я. Он тряхнул головой и прищурил глаза, смотря на меня короткими взглядами.
"Мы все разные," наконец сказал он. "То, что ты называешь деталями, будет только то, что я сам делал, когда я учился. Мы - неодинаковы; мы даже совсем не похожи."
"Может что-нибудь ты скажешь поможет мне."
"Для тебя будет проще начать смотреть на свои руки." Казалось, он собирался с мыслями и качал головой вверх и вниз. "Каждый раз когда ты смотришь на что-то в своих снах, оно меняет форму, сказал он после долгого молчания. "Трюк в том, чтобы научиться организовать Полёт, это явно не просто смотреть на вещи и удерживать их вид. Полёт - реален, когда ты способен на всём сконцентрироваться. Тогда уже нет разницы между тем, что ты делаешь, когда ты спишь, и что ты делаешь, когда не спишь. Видишь, что я имею ввиду?" Я признался, что хотя я понимаю, что он сказал, я был неспособен согласиться с его взглядами. Я начал говорить, что в цивилизованном мире были группы людей, у кого были обманчивые фантазии и кто не мог отличить то, что происходит в настоящем мире от того, что происходит в их фантазиях. Я сказал, что такие люди несомненно были не в своём уме. Моя скованность увеличивалась каждый раз, когда он рекоммендовал, чтобы я действовал как ненормальный. После моего долгого объяснения, Дон Хуан сделал комический жест отчаяния, положив свои руки на щёки и громко вздохнув. "Оставь свой цивилизованный мир в покое,  сказал он. "Пускай существует. Никто не просил тебя вести себя как ненормальный. Я уже сказал тебе: воин должен быть совершенным, чтобы иметь дело с Силами, за которыми охотится; как ты можешь думать, что воин не сможет разобраться в вещах? С другой стороны, ты, мой друг, кто знает, что такое реальный мир, будешь нервно обращаться и мигом отдашь концы, если тебе придётся зависеть от своей способности рассказаывать, что реально, а что нет." Я явно не выразил то, что у меня было на уме. Каждый раз, когда я протестовал, я просто выражал невыносимую досаду, что всё время нахожусь в состоянии оправдывать себя. "Я не стараюсь сделать из тебя больного, ненормального человека," продолжал Дон Хуан. "Ты это и сам можешь сделать без моей помощи. Но Силы, которые ведут нас, привели тебя ко мне, и я отважился научить тебя поменять свой тупой образ жизни и жить чистой, сильной жизнью охотника. Затем Силы снова привели тебя и сказали мне, что тебе следует научиться жить безукоризненной жизнью воина. Наверно ты не сможешь, кто знет? Мы такие же таинственные и грандиозные, как и этот непостижимый мир, так что, кто может угадать, на что ты способен?"


116-117
В голосе Дон Хуана проскальзывала печаль. Я хотел извиниться, но он снова начал разговор. "Тебе необязательно смотреть на свои руки," сказал он. "Как я уже сказал, выбери что угодно. Но выбери вещь заранее и найди её в своих снах. Я выбрал руки, потому что они всегда будут с тобой. Когда они начнут менять форму, ты должен отвести взгляд от них и выбрать что-то ещё, а затем снова посмотреть на свои руки. Берёт много времени, чтобы овладеть этим приёмом."
Я настолько увлёкся своей писаниной, что не заметил, как стемнело. Солнце уже ушло за горизонт, небо стало облачным и надвигались сумерки. Дон Хуан встал и показывал скрытно на юг. "Пошли," сказал он. "Мы должны двигаться на юг до тех пор, пока Дух Воды не покажется."
Мы шли наверно полчаса, местность резко поменялась и мы вышли на пустое пространство.Там был большой, круглый холм, где были сожжёные кусты. Выглядело как лысая голова и мы шли прямо к ней. Я подумал, что Дон Хуан собирался залезть на пологий склон, но вместо этого он остановился и оставался очень внимательным. Всё его тело, казалось, напряглось и задрожало на мгновенье. Затем он снова расслабился и мягко встал. Я не мог понять, как его тело могло оставаться вертикально, когда его мускулы были так расслаблены. В этот момент очень сильный порыв ветра встряхнул меня. Тело Дон Хуана повернулось к ветру, на запад. Он не использовал мускулы, чтобы повернуться или, по крайней мере, он не использовал мускулы так, как я использую свои, чтобы повернуться. Тело Дон Хуана, казалось, скорее было выдернуто снаружи. Выглядело так, как-будто кто-то ещё поставил его тело лицом в новом направлении. Я продолжал наблюдать за ним. Он посмотрел на меня краем глаза. Выражение на его лице была сама решимость, цель. Всё его существо было само внимание и я уставился на него с удивлением. Я никогда не был в подобной ситуации, которая требует такой странной концентрации. Вдруг его тело задрожало, как-будто его окатил внезапный душ холодной воды. С ним произошла ещё встряска и потом он пошёл, как-будто ничего не произошло, я следовал за ним. Мы с двух сторон обошли голые холмы на восточной стороне, пока не оказались в середине его; там он остановился, повернув лицо на запад. Там, где мы стояли, вершина холма не была такой круглой и гладкой, как ой она казалась издалека. Там, ближе к вершине была пещера или дыра. Я внимательно посмотрел на неё, потому что Дон Хуан делал то же самое.
Ещё один сильный порыв ветра обдал холодом мою спину. Дон Хуан повернулся к югу и глазами сканировал район. "Там!" шёпотом сказал он и указал на предмет на земле. Я напряг зрение, чтобы увидеть. На земле, на расстоянии 20 футов было что-то. Оно было светло-коричневым и, пока я разглядывал его, оно дрожало.
Я сфокусировал всё своё внимание на нём. Предмет был почти круглый и, казалось, свернулся клубком; по правде, оно было похоже на лежащую собаку.
"Что это?" прошептал я Дон Хуану.
"Я не знаю," прошептал он мне, пока рассматривал предмет. "На что он похож, как ты думаешь?" Я сказал ему, что оно похоже на собаку. "Слишком большой для собаки," сказал он в сущности. Я сделал пару шагов к нему, но Дон Хуан мягко остановил меня. Я снова уставился на существо. Это явно было какое-то животное, которое или спало, или было мёртвым. Я почти мог видеть его голову; его уши торчали, как уши волка. К тому времени, я был абсолютно уверен, что это было свёрнутое животное. Я подумал, что это был коричневый телёнок.  Я прошептал это Дон Хуану. Он ответил, что оно было слишком компактным для телёнка, кроме этого - его торчащие уши. Животное снова задрожало и затем я заметил, что оно было живым. Я реально мог видеть, что дышало, однако, оно не дышало ритмично. Его вдохи скорее были похожи на нерегулярные дрожания. В тот момент меня осенило.
"Это - умирающее животное," прошептал я Дон Хуану.
"Ты прав, но какое животное?" прошептал он мне.
118-119
Я не мог разглядеть его особые детали. Дон Хуан сделал к нему пару осторожных шагов, я следовал за ним. Было уже темно к тому времени и нам пришлось сделать ещё два шага, чтобы иметь животное на виду. "Берегись!" прошептал Дон Хуан мне в ухо. "Если это умирающее животное, оно может напасть на нас из последних сил." Животное, что бы оно ни было, казалось было на своих задних ногах; прерывистое дыхание, тело спазмотически тряслось, но оно не меняло своё свёрнутое положение. Однако в какой-то момент, колоссальная спазма реально подняла животное с земли. Я услышал нечеловеческий вопль и животное потянуло свои ноги; его клыки были более, чем устрашающими, они вызывали тошноту. Животное повернулось на бок после растягивания своих ног и затем перевернулось на спину. Я услышал грозное рычание и голос Дон Хуана крикнул, "Спасайся!" И это то, что я сделал: помчался прямо к вершине холма с невероятной скоростью и проворством. Когда я был на полпути к вершине, то посмотрел назад и увидел, что Дон Хуан стоит в том же месте. Он посигналил мне спуститься и я спустился с холма.
"Что случилось?" спросил я, полностью потеряв дыхание.
"Я думаю животное мертво," сказал он. Мы осторожно двигались к животному, оно развалилось во все стороны на своей спине. По приближении ближе к нему,
я почти закричал от страха: оно было не совсем мёртвым. Его тело всё ещё дрожало, его, поднятые вверх, ноги дико тряслись. Животное явно было на последнем издыхании. Я шёл впереди Дон Хуана. Новая встряска двинула тело животного и я мог видеть его голову. В ужасе, я повернул свою голову к Дон Хуану. Судя по его телу, животное явно принадлежало к млекопитающимся, однако, у него был клюв, как у птицы.


Я уставился на него в состоянии абсолютного ужаса. Мой мозг отказывался в это верить, я был ошарашен, не мог сказать ни слова. Никогда в своей жизни, я не видел ничего подобного. Что-то невероятное было там, перед моими глазами. Мне хотелось, чтобы Дон Хуан объяснил мне это невероятное животное, но я мог только мямлить непонятное ему. Он уставился на меня, а я на него и на животное, и затем что-то во мне организовало мир и я тотчас знал, какое это было "животное". Я подошёл к нему и поднял его: это была большая сухая ветка дерева. Она частично сгорела и, наверно, ветер сдул пепел с неё, и таким образом, создавалось впечатление большого торчащего, круглого животного. Цвет сгоревших остатков делало его светло-коричневым на фоне зелёной растительности.
Я расхохотался над моей глупостью и взволнованно объяснил Дон Хуану, что ветер, дующий сквозь неё, создал впечатление живого животного. Я думал, что ему понравится, как я разобрался в этой тайне, но он повернулся и пошёл на вершину холма. Я следовал за ним. Он залез внутрь углубления, которое выглядело как пещера. Это не была дыра, а неглубокая вмятина в песчанные скалы. Дон Хуан набрал несколько небольших веток и использовал их смести сор, который скопился на дне вмятины.
"Нам нужно избавиться от клещей," сказал он и посигналил мне сесть, устроиться поудобнее, потому что мы собирались провести ночь там. Я начал говорить о ветке, но он прервал меня. "То, что ты сделал - не триумф," сказал он. "Ты растранжирил прекрасную силу, силу, которая дала жизнь этой сухой ветке."
Он сказал, что настоящий триумф для меня был бы, оставить это и следовать за Силой, пока мир не перестанет существовать. Он не сердился на меня или разочаровывался моим выходом из положения. Он повторял заявлять, что это было только начало, что берёт время приручить Силу. Он потрепал меня по плечу и пошутил, что раньше этим днём я был человеком, кто знал, что было реально и что не было. Я почувствовал стыд и начал извиняться за мою склонность всегда быть уверенным в своей правоте. "Неважно," сказал он. "Та ветвь была настоящим животным и была живой в тот момент, когда Сила дотронулась до неё. Так как то, что делало её живой, была Сила, трюк был как в Полёте: удерживать её вид. Понимаешь, что я имею ввиду?" Я хотел спросить его что-то ещё, но он поторопил меня и сказал, что мне необходимо сохранять абсолютное молчание, но не спать всю ночь, и что он один собирается разговаривать какое-то время. Он сказал, что Дух, кто знал его голос, может подчиниться звуку его голоса и оставить нас в покое.


120
Он объяснил, что идея стать доступным Силам, имеет серьёзные ньансы. Могущество было разрушительной силой, которая легко могла привести любого к смерти, и к ней нужно относиться с огромным вниманием. Чтобы стать доступным Могуществу, придётся делать это систематически с огромной осторожностью.
Это включает в себя: делать своё присуствие явным, содержащим в себе, показом громкого разговора, или любым другим типом шумной деятельности, и затем, было обязательным следить за длительным и полным молчанием. Контролируемая шумная деятельность и контролируемое спокойствие были знаком воина.
Он сказал, что, если честно, мне нужно было держать образ живого монстра немного дольше. В контролируемой манере, не теряя головы, или становясь ненормальным от волнения или страха, мне нужно прилагать все усилия "Остановить Мир". В комбинацию этого состояния входили: страх, восхищение,обожание, могущество и смерть. Он сказал, что такое состояние будет очень трудно повторить. Я прошептал ему в ухо, "Что ты имеешь ввиду под "Остановить Мир"?"
Он свирепо посмотрел на меня, прежде чем ответить, что это был приём, практикуемый теми, кто охотился за Силой; приём, с помощью которого  мир, каким мы его знаем, рушится.