ДОМАШНЯЯ СТРАНИЦА - HOME PAGE

ANNOUNCEMENT: This page has been modified to be viewable on Mobile devices

Важное Сообщение - эта Страница теперь может быть просмотрена на мобильных телефонах!






https://zen.yandex.ru/
Почему Вселенная хочет, чтобы каждый из нас не боялся оставаться один: что такое одиночество на самом деле.
Мне всегда так переживательно за людей, которые бояться одиночества… У них грустные глаза даже при упоминании этого слова. Они идентифицирует одиночество с вселенской катастрофой и каким-то диким ужасом, если честно. Иногда я спрашиваю, а почему ты, человек, так боишься быть один? А в ответ слышу примерно такое: «Ну, одному скучно. Одному тоскливо. Когда кто-то рядом, значит, что есть человек и тебя кто-то любит, ты можешь кого-то любить, заботиться, общаться». Если так сократить всю философию, то одиночество для многих – равно отсутствие любви. Для них быть с кем-то рядом - это как чёткое подтверждение своей нужности, своей важности, своей значимости и определённости на этой планете. Мол, если ты один, значит, ты какой-то бракованный оказался. Раскрою великий секрет: одиночество – это никакое не отсутствие любви. Одиночество – такая штука, когда нет интереса к самому себе. И точка. Миллионы людей, которые горят идеей, живут чем-то интересным, ежедневно что-то делают, копошатся, пробуют, достигают и при этом находятся в статусе одинокого человека, - они совершенно шикарно себя чувствуют. Еще бы, у них шикарная компания в лице самого себе, им с самим собой интересно! Момент одиночества необходимо любить, принимать его с благодарностью от Вселенной. Она не зря даёт такие периоды. Это время, когда ты можешь наслаждаться собой, открывать себя, полюбить себя, баловать себя, узнать, что тебе нужно и нравиться, сделать то, что невозможно было раньше. И многое, многое другое. Снова окунемся в детство. Помнишь, были такие дети, которые не умели играть сами с собой? Им не интересно было своё общество, обязательно надо было найти компанию, каких-то персонажей рядом, чтобы было весело. Почему Вселенная хочет, чтобы каждый из нас не боялся оставаться один: что такое одиночество на самом деле. Они не могли остаться на пару часов одни, чтобы поиграть в доктора и делать уколы игрушкам. Они не играли в школу с куклами и теми же игрушками. Постоянно в обществе, постоянно в народе. Если вдруг во дворе начинался дождь и дети разбегались по домам, становилось грустно - ведь дома же нечем заняться, получается. Такие дети с детства привыкают идентифицировать веселье и интересное времяпрепровождение с наличием второго, третьего и двадцать пятого ребенка. И как только у человека появляется интерес, у него загораются глаза, к нему поступает энергия жизни, он заполняет своим желанием пространство, начинается чудо! Недаром же я в миллионный раз сейчас повторю, что всё надо начинать с самого себя. Потому что не придёт волшебник, как и не приходил в детстве, не махнёт палочкой, не устроит тебе идеальную весёлую жизнь, где тебе останется только улыбаться и развлекаться. Ты за всё это дело несешь ответственность. Ты сам себе волшебник, в руках которого и есть та самая палочка. Когда люди говорят, как не понимают претензий некоторых о собственном пространстве, мне сразу понятно: человек ничем своим не занимается, ему шикарно быть в народе, ибо иначе он сойдет с ума от одиночества. Все несчастливые грустные женщины, боящиеся расставаться, уходить или даже отпускать на выходные своего человека – бояки одиночества. Они просто не представляют себе даже в кошмарных снах, как будут жить без человека. Точнее, они человеком этим прикрываются. На самом деле они не представляют, как будут жить с самими собой, чем заниматься, как проживать день. Всё это из-за банального отсутствия интереса к самим себе. Поэтому, если есть в тебе такой страх этого самого одиночества, пожалуйста, скорее призадумайся об этом, скорее спохватись и начни искать встречу с собой, интерес к себе. Ужасно же вдруг осознать, что ты сам себе неинтересная личность. Логично же, что если ты не интересен сам себе, то вряд ли уж ты так интересен кому-то еще. В любой момент тебя могут оставить, и живи, как хочешь. Кому нужна неинтересная квашня рядом? Никому. Все мы так устроены, что живём по интересам. Это не я придумала. Чудо в том, что как только ты становишься интересным для самого себя, тут же у тебя исчезает страх одиночества. Когда исчезает страх одиночества, испаряются из головы мысли о нём, как о страхе. Как только испаряются мысли о нём, так сразу мозг запускает другие мысли и настроения.


А на другие мысли и настроения всегда встретится кто-то или что-то, что обязательно будет тебе нравиться, как дело или человек. Такая простая и в то же время сложная история про одиночество. А если копнуть глубже, то слово «одиночество» изобрели люди, чтобы обозначить как-то ситуацию. Природа слов не придумывала. Вселенная словарей не издавала. Изначально любое состояние задумано для развития каких-то важных целей. Всюду одиночество – признак какой-то слабости же – у зверей, у тех же людей. Раз это слабость, то почему бы не поработать над этим и не превратить её в силу? Ты же человек, а не раненый капканом зверь, которому просто деваться некуда, кроме как уйти умирать подальше от стаи…Руки в ноги, голову на место, мысли в сторону интересных для себя затей, идей и дел, - и вперёд. Счастье – это когда слово «одиночество» перестанет являться для тебя одним из самых кошмарных на планете. Если ты подружишься с одиночеством, ты познаешь себя.  Это - ПРИНЦИП ВСЕЛЕННОЙ, ЕДИНСТВО ВСЕЛЕНСКОГО СОЗНАНИЯ, ВАШЕ ЕДИНЕНИЕ СО ВСЕМИ ! Распространение Знаний вами, также помогает вам расти. Наши человеческие тела - это удивительное изобретение - каждое, само по себе - Вселенная - содержащее в каждой клетке все Знания и несущее образец всей ПОЛНОТЫ, всего ЦЕЛОГО. Побывать в роли и женщины, и мужчины символически означает необходимость Души вернуться к БАЛАНСУ и к ЕДИНСТВУ своего Высшего Существа. Это - две части ЦЕЛОГО. Вибрации Земли расходятся кругами по всем Уровням Вселенной; всё во Вселенной имеет родство со всем остальным. Наша Земля также имеет свою другую часть на более высоком уровне Вселенной - положительную часть. Наша Земля - медленных и низких негативных вибраций, но её противоположная часть - быстрых и высоких позитивных вибрационных волн, которые помогают нам сохранять БАЛАНС. Помимо нашей позитивной Земли, помогающей сохранять наш БАЛАНС, для этого также существуют и другие энергетические системы. Никто ничем не владеет во Вселенной. Ни один человек не может владеть другим, не создавая негативных энергий внутреннего разрушения. Течение и вливание своего опыта во Вселенную и есть секрет роста человека. Нет необходимости держаться за что-то в физическом уровне Вселенной, на физическом уровне ничего реального нет и всё скоро исчезнет. Жадные и эгоистичные Души будут продолжать возвращаться в эту суровую школу энергетических ситуаций, где они будут терять всё, что имеет значение для них. Это будет происходить снова и снова до тех пор, пока Душа не научится освобождаться от всего. Души, у которых вибрация низкая, тяжёлая и медленная, будут возвращаться в более низкие и плотные уровни Планетарных Игр на Планетах Новой Вселенной (и на Планетах Старой Вселенной, пока она ещё существует). Более низкие и плотные уровни создают тяжёлую атмосферу, ускоряющую развитие Души. И Душа возвращается только на тот уровень, до которого она доросла (не выше).
После получения опыта на более высокой вибрации, такая Душа может вернуться в район Земли низких вибраций только для того, чтобы найти и поднять выше свои остальные (когда-то утерянные) части. Это работает ритмически: Душа постоянно прыгает то вверх, то вниз, с высокого уровня на низкий и наоборот. По мере развития Души, её вибрация ускоряется. Чем выше вибрация существа, тем больше ответственности. Рост Души обозначается достижением Баланса. Всё во Вселенной это - Ритм и Баланс.
Кора Земли это - физическое сознание, вода - ментальное, воздух - духовное; я чувствую, что огонь это - эмоциональный уровень сознания. Всё, что изучено, должно влиться обратно во Вселенную. Миры Земли - это только одна, очень маленькая капля в океане уровней, вибраций и типов сознания, которые существуют во Вселенной. Причиной, почему нет ни начала, ни конца, является полное отсуствие Времени как понятия. 'Начало' - это сознание Времени.
"Я вижу, что на Земле также присуствует другая вибрация. Это вроде как смотреть в зеркало. Всё, что на Земле, имеет своё отражение. У каждого цветка, дерева, человека существует отражение или вибрация в Мире-Двойнике. Это - часть его, которая более ускорена, то есть более быстрой вибрации, мир не такой плотный, как наши Земные Миры. Как-будто всё имеет оба состояния соединёнными: и плотное, и более лёгкое, чистое, воздушное состояние, так, чтобы работать над уровнями сознания вместе. Там находятся Групповые Души, их называют: учителя, помощники, гиды, ангелы (там же находятся и Неорганические Существа более низкой, негативной вибрации! ЛМ). Как бы их не называли, каждая Душа на Земле имеет отражение своего Высшего Существа, на которое она может настроиться за помощью, советом, поддержкой. Это относится ко всему, что живое - и всё во Вселенной - живое."
Голографическая Материя Времени выглядит как серая, старая , вся в дырах, рыболовная Сеть и я её видела в небе над рекой в нашей деревне в Австралии! ЛМ

https://zen.yandex.ru/
С некоторых пор я и моя жизнь начали меняться. Не могу сказать, что это произошло неожиданно. Я шел к этому неосознанно, постепенно. События, происшедшие со мной этим летом, ускорили наметившиеся перемены. О нескольких летних днях, может быть главных днях в моей жизни, я и хочу рассказать.

Август. Жара. Душный город. Спасает только искусственная прохлада, спускающаяся с потолка офиса, где чуть слышно трудится кондиционер. Наконец наступила пятница, долгожданный конец недели, есть и еще одна приятная новость - с понедельника начинается мой отпуск. Выпросил, вымолил его у директора, который с тяжелым вздохом подписал мне заявление на две недели. Пришлось попотеть, доказывая, что без меня в отделе ничего плохого не произойдет, работа отлажена, а старший менеджер отлично справится. Не могу сказать, что наш директор такой уж жмот, наверное, как и большинство хороших руководителей, просто переживает за план, выручку и тому подобную, по большому счету, ерунду. Так рассуждать, конечно, нельзя, но что–то поменялось во мне в последнее время. Исполняю свои обязанности добросовестно, но отношусь к работе без прежнего огонька, как к добыванию средств на хлеб насущный. Надо сказать, зарабатываю я немало, а радуюсь результатам только тогда, когда приходит сообщение о зачислении денег на счет. Чувствую, долго я так не протяну, придется что–то менять, может работу, а может и саму жизнь. Чем закончится моя перестройка, пока не знаю. Но об этом не сегодня. Эх, знать бы - до поворотной точки оставалось не так много времени, всего несколько часов. 12 часов дня. Пришло подтверждение, еще одна сделка на бирже завершилась с хорошей прибылью, а мой процент составил внушительную сумму. Давалась мне это легко, я не пользовался заключениями аналитиков, графическим анализом. Решение о покупке, либо продаже приходило само, без видимых усилий, ошибался редко. Не раз коллеги просили меня открыть секрет, а сказать было просто не о чем, секрета не было. Со временем к этому привыкли и не докучали мне, оставив в покое и прозвав везунчиком. Все, компьютер выключен, отпросился уйти пораньше. Директор, видя мое нетерпение и отпускное настроение, махнул рукой - иди. Обхожу коллег и прощаюсь. Слышу искренние пожелания хорошего отдыха и скорого возвращения. Что, что, а момент выхода на работу, я бы оттянул как можно дальше. Это как темная тучка на горизонте, но пока она еще далеко и маленькая, моего хорошего настроения испортить не может. На вопросы коллег, куда я собираюсь поехать на этот раз, отвечаю неопределенно: «Пока не знаю, не решил, думаю. Хочу просто отдохнуть, отоспаться». Что удивительно и неожиданно, я не лукавлю ни коллегам, ни себе. Планов нет. Вернее, не было идей ехать далеко, поэтому билеты на самолет и место в гостинице я не заказывал. Зато на работе в гардеробе меня ждал прихваченный из дома небольшой рюкзачок со сменой белья, туалетными принадлежностями и нехитрой снедью. Выбрав момент, чтобы меня никто не видел, я выскочил из нашей конторы, завернул за угол, закинул рюкзак за спину и скорым шагом отправился к ближайшей станции метро.


Не хотел лишних распросов знакомых, привыкших видеть меня начальником, соблюдавшим определенный дресс-код, за рулем дорогой иномарки. И так я за сегодняшний день выслушал массу недоуменных вопросов по поводу рубашки, джинсов и кроссовок. Все это осталось позади. Словно ненужная шелуха слетела с меня, я вздохнул полной грудью.


Свободен! Неожиданное решение. Метро, станция Комсомольская, Ярославский вокзал, электричка до города Александрова. Наконец-то сбудется моя мечта – побывать на моей родине. Всего сто километров, но как порой могут затянуться сборы в такое близкое и такое далекое путешествие. И еду я туда на электричке, как когда-то ездил вместе с моими родителями, дедушкой и бабушкой. По перрону течет шумный поток людей. Разъезжается по своим пригородам усталый люд, работающий в Москве. Торопятся дачники, с тележками, рюкзаками, сумками, ведрами, строительными материалами. Кого только нет в этой пестрой толпе. В какой же вагон сесть? Чем дальше от вокзала, тем меньше людей. Но есть еще одна хитрость, по крайней мере была раньше: надо не попасть в моторный вагон.
В моторном шумно от работающего двигателя, компрессора, нагнетающего воздух в систему открывания дверей. Раньше такие вагоны высчитывали. Точно помню, второй от начала состава – моторный. Сажусь в четвертый, на удачу. Занимаю место у окна справа по ходу поезда. Рюкзак забрасываю на верхнюю багажную полку. Вагон постепенно заполняется пассажирами. Свободных мест нет, несколько человек даже стоят в проходе - пятница. Шуршит динамик. Сквозь треск слышен монотонный мужской голос, объявляющий скороговоркой, куда следует поезд, на каких станциях останавливается, чтобы кто–то не проехал мимо, предупреждает о закрытии дверей. Шипит воздух, мягко закрываются двери, перрон начинает проплывать мимо, заканчивается, электричка набирает ход. Едем. Я не пользовался электричкой много лет. Из окна вагона Москва, ее окраины выглядят совсем по-другому, не парадно. Заборы, гаражи, склады, производство, депо, ржавые вагоны, автопарки – все это изнанка столицы.


Колеса электрички весело постукивают на стрелках. Параллельно нам, то удаляясь, то приближаясь, словно не желая расставаться, движется еще одна электричка. Постепенно отходит дальше и наконец круто отворачивает вправо, на прощание свистнув нам. Наш машинист отвечает протяжным гудком: «Прощай!». Пролетает встречный пассажирский поезд, от мелькающих окон рябит в глазах. В нем тоже люди, едут издалека, но их путешествие уже подходит к концу, Москва ждет. Семафоры дают нам зеленый свет, первые платформы пролетаем без остановок – преимущество Александровской электрички, все едут далеко, пока останавливаться не надо. Вместе с нами, постоянно переплетаясь между собой, бегут параллельные железнодорожные пути, их много, невозможно сосчитать. Постепенно они сливаются друг с другом, на что колеса электрички откликаются беспокойным стуком. Наконец остаются два пути – наш и встречный. Москва и пригороды остались позади, вырвались на простор, замелькали перелески, поселки, деревни. Людей в вагоне становится все меньше, они постепенно выходят на своих остановках, названия которых всплывают в моей памяти по ходу нашего движения, что-то еще помню. А мой дедушка знал все их наизусть. Много лет он ездил электричкой в Москву, а на кухне у него висело расписание поездов. Замечаю, не стало Загорска, вернулось историческое название Сергиев посад. Дорога пролетела незаметно, скоро должна быть и конечная станция – Александров, город, где я родился. Родни раньше здесь было много, но так уж получилось, старшее поколение умерло, а родственные связи у потомков оборвались. Осталась одна единственная ниточка, связывающая меня с большой рассеявшейся семьей – двоюродная тетка. К ней и еду. Перед одной из предпоследних остановок, обозначенной только порядковым километровым номером, зашевелилась последняя партия московских дачников, загремели ведрами, надели тяжелые рюкзаки, заранее понесли в тамбур садовые инструменты, стройматериалы.


Электричка начала тормозить и скоро остановилась у платформы. Люди потянулись в тамбур, к выходу. Я так и не понял, что произошло со мной. Ощутив внутренний толчок, неожиданно вскочил с места, схватил свой рюкзак и бросился на выход. Выскочил из электрички последним, за моей спиной захлопнулась дверь, загудел двигатель, раздался прощальный свисток, и электричка унеслась дальше вдаль. Я оторопело смотрю ей в след, красные огни последнего вагона мигнули мне на прощанье, электричка скрылась за поворотом. Пока так стоял, разошлись и дачники.


Я прошел по пустой платформе, посмотрел на противоположную сторону, Московское направление - там тоже никого. В довершение ко всему, в моей памяти всплыло расписание электричек, которое я изучал на вокзале перед отъездом, в этот день электричек в Александров и обратно в Москву больше не было! Что я наделал? Екнуло сердце. Страх, почти забытое чувство, обдал холодком, страх жителя мегаполиса, постоянно находящегося в толпе людей, даже в своей квартире в многоэтажке, где стены условны, и вдруг впервые за много лет оказавшегося в одиночестве, в сельской местности, в незнакомом месте. Наконец мои чувства немного улеглись, и я услышал тишину, особую живую тишину. Это не была глухая мертвая тишина замкнутого пространства. Сначала я уловил легкий звон в ушах, потом услышал стрекот насекомых в траве, наверное, кузнечиков, где-то рядом защебетали невидимые птицы, зашелестели листья деревьев, мир наполнялся для меня новыми звуками. Как разительно все живое, окружавшее меня, отличалось от постоянного городского шума, который мы научились не замечать. В городе масса людей окружена мертвым камнем и металлом, отгораживающими от живой планеты. Даже здесь, на платформе, рядом с железной дорогой улавливалось напряжение, доходящее сюда от мегаполиса. Гигантский город словно раскинул свои длинные щупальца на сотни километров, соединился с такими же островами цивилизации, пытающимися охватить всю Землю и зажать ее в оковы. Мое восприятие вырвалось на свободу из того вечно угнетенного состояния, в котором мы, жители городов, находимся большую часть своей жизни. Словно в ответ на это движение окружающий мир чуточку приоткрылся с другой стороны. Это был неизведанный первозданный мир, удивительный и привлекательный. Находясь в состоянии приподнятого настроения, захотелось уйти подальше от единственного, протянувшегося сюда стального щупальца цивилизации, до сих пор продолжающего незримо держать меня в своей власти. Надев рюкзак, я быстро спустился по лестнице с железнодорожной платформы и пошел прочь, в сторону.

Вдоль железной дороги тянулась неширокая лесополоса, ее пересекала узкая асфальтовая дорожка, последняя примета цивилизации, по которой и ушли дачники с электрички. Я быстро пересек березовую рощицу и вышел на край обширного открытого пространства, на котором раскинулся необъятный, бескрайний луг. Налево, между лесополосой и лугом, уходила проселочная дорога, над которой стояла пыль, поднятая прошедшими людьми. Спины последних я еще мог видеть через это серое облако. Так и шли они все вместе, нестройной толпой, инстинктивно стремясь не отстать, быть рядом. Мне невольно тоже захотелось догнать их, но сделав над собой усилие, остался стоять на месте - наверняка они идут на свои дачи, что мне там делать, ничего интересного не будет. Словно поддержав мое решение, со стороны луга повеяло легким теплым ветерком, принесшим давно забытые ароматы трав и полевых цветов. Луг будто приглашал к себе в гости, я увидел узкую тропинку, начинавшуюся передо мной и вьющуюся к далекой полосе леса у горизонта. Тропинка виднелась только до ее ближайшего поворота, дальше ее направление угадывалось по темному следу, теряющемуся в высокой траве, слегка колышущейся от движения воздуха. С некоторой опаской вступил я на тропинку, - куда она меня заведет? Близился вечер, отправляясь в неизвестном направлении, в преддверии не такой далекой ночи, можно было запросто остаться под открытым небом. Для меня, городского жителя, это было абсолютно дико и неприемлемо. Я все еще размышлял, а ноги сами уже несли меня вперед, - ладно, раз что–то вытолкнуло меня из электрички, то не бросит вот так в чистом поле, поведет дальше, - опрометчиво понадеялся я на провидение. Все же остановился и оглянулся назад, начала тропинки не было видно, оно скрылось за изгибом, отрезая мне возможность вернуться. Застучали колеса, пролетающего мимо скорого поезда, послышался гудок, как последнее предупреждение оставляемого мной мира, однако, я пошел дальше. Путеводная тропинка приятно пружинила под ногами. Я все убыстрял шаг и готов был сорваться на бег, но решил поберечь силы, сколько еще идти, не известно. Повинуясь желанию, снял кроссовки, носки, закатал повыше джинсы и пошел босиком свободной походкой, размахивая руками. Кроссовки, привязанные за шнурки к рюкзаку, болтались в такт моим шагам. Как оказывается приятно ступать по земле, чувствуя ее тепло, загребая ногами сухой песок, играя, подбрасывать его вверх. Там, где трава была невысокой, сойдя с тропинки, шел по ней, ощущая приятную живую прохладу. Все мои заботы остались очень далеко, подумалось, - эх, не видят сейчас меня коллеги, знакомые, вот удивились бы. Я и сам не переставал себе удивляться, своему неожиданному поступку, но не жалел о нем. Радость от вновь открытого мира вошла в мое сердце и создавала прекрасное настроение. А сколько лет я сбросил с себя, почувствовав себя опять мальчишкой, беззаботно гуляющим под открытым небом! Яркое солнце катилось своим путем по небесному своду, даря жизнь всему живому на Земле. От него не было той жары, которая мучает горожан. Здесь, на вольном просторе, обдуваемом ветром, хотелось впитывать и поглощать божественное солнечное тепло, солнечный ветер. Солнце начало клониться к западу, тропинка пролегала в том же направлении. Я закрыл глаза, поймал лицом солнечный ветер, развел руки в стороны, обратив ладони к солнцу и шел медленно, полагаясь на ощущение тропинки босыми ногами, не боясь сбиться с нее и упасть. Сверху в меня вливалась энергия, пробегала по телу и уходила в землю, унося с собой накопившийся нелегкий груз прожитой жизни. Сколько я так прошел, не знаю. Время остановилось. Начало ослабевать солнечное свечение, изменился его оттенок. Я остановился, открыл глаза. Близился вечер. Полоса леса, к которому я шел, немного подросла, приблизилась. Обернулся назад, железная дорога скрылась за горизонтом. Влево и вправо также раскинулось безбрежное травяное море. Стена леса, виднеющаяся впереди, была единственным ориентиром, берегом, к которому я медленно продвигался, словно плыл. Пришло ощущение себя, стоящего на планете Земля, почувствовалась ее округлость, Я стоял на шаре! Закружилась голова, сделав несколько неуверенных шагов в сторону, упал раскинув руки лицом вниз в высокую траву. Я обнял Землю и лежал, вдыхая запахи подмятой травы, цветов, сквозь которые пробивался и запах нашей планеты, насыщенный и сильный.


Масса оттенков, неразрешимых противоречий ощущались в этом запахе, а может это был и не запах. Растворившись в нем, я перестал ощущать свое тело, лежал, вцепившись в огромный шар, и боялся сорваться и улететь, упасть в бездну! Земля приняла меня, поддержала и притянула к себе словно заботливая мать свое дитя. Тысячи невидимых нитей связали нас. Из ее глубин меня достигло еле уловимое движение, сопровождающееся подобием вздоха.


Я опять стал маленьким, чуть ли не точкой. Жалость к самому себе захлестнула, дрожь пробежала по телу, задрожали губы, слезы покатились из глаз, окропив землю. Прожитая жизнь искрой сверкнула передо мной – хорошее и плохое, победы и поражения, радости и горести, обиды, нанесенные мне, и обиды, причиненные мной, и много еще всего другого, что я уже забыл, на что не обращал внимания, вдруг теперь это стало важным. Всей моей жизни, каждому прожитому дню была дана оценка и такая оценка, с которой невозможно не согласиться. Исчезли пустые оправдания неприглядных поступков, появились ответы на, казалось, сложные, неразрешимые вопросы, изменилось мое отношение к прошлому, многое стало понятным. Это было настоящим потрясением для меня, величайшим откровением, пришедшим неизвестно откуда. Как теперь с этим жить? Можно ли вообще с этим жить? Меня окатило мягкой и ласковой волной, - успокойся, не бойся, не волнуйся, все будет хорошо. Мышцы расслабились, и постепенно пришло состояние покоя. Я освободился от рюкзака и не глядя зашвырнул его в сторону, продолжая лежать на дне глубокого травяного колодца. Надо мной было чистое небо, ни облачка. Его цвет постоянно менялся, перебирая все оттенки от бледно-голубого до темно-синего, даже фиолетового, менялось и ощущение глубины пространства надо мной, но теперь не было страха сорваться в эту пропасть. Земля прикрыла меня незримым покрывалом, вокруг царила живая тишина. Небо надо мной не бездна, это мантия Земли, защищающая от мрака космоса. Оказывается, на небо тоже можно смотреть бесконечно…Неожиданно ощущение бездонной глубины неба исчезло, надо мной проплывали облака. Хотя увиденное трудно было назвать облаками, кто–то огромной метлой махнул по небу, разгоняя тучи и наводя порядок, но не закончил начатое, остались тонкие и длинные белые перья, прочерченные прутиками гигантской метлы. Что произошло со мной? Испытал ли я пережитые ощущения наяву? Может я только спал, и мне все пригрезилось? Ответа не было, да и кто, или что могло мне его дать. Лежал бы так и лежал в раздумьях. Все же надо было вставать, идти дальше, определяться с ночлегом. От земли потянуло холодком. Вечерело. Пора. Поднявшись на ноги, я оглянулся по сторонам, казалось, что мир изменился вокруг меня. Нет, мир тот же, просто дополнилось мое восприятие окружающего. В чем были эти перемены, я не мог уловить и, тем более, понять. Вот беда, где мой рюкзак? Трава распрямилась, скрыв его в своих недрах. Я в душевном порыве не заметил, куда его забросил. Что ж, надо искать. Пошел наугад, раздвигая перед собой высокую траву, чуть отклонился вправо и споткнулся о рюкзак, вот он! Подумал, что мои поиски займут много времени, а нет, произошло маленькое, но чудо. Я вышел опять на тропинку, перекусил, из припасенной бутылки попил воды, обулся. Дальше в путь скорым шагом в сторону леса. Солнце приближалось к его кромке. Наконец, я достиг опушки леса, это была светлая березовая роща. Травяное море волной накатило на нее, но не в силах победить отхлынуло назад и успокоилось, и так захватило огромное пространство. Тропинка же ныряла дальше под сень берез, через ячеистую крону которых пробивался вечерний солнечный свет, играя тоненькими лучиками, бегающими между деревьями. Сюда уже пришла вечерняя прохлада, в нее приятно было окунуться после насыщенного солнечным ветром открытого пространства. Березы стояли далеко друг от друга, но все равно в перспективе сливались в одну сплошную пеструю пелену, от которой рябило в глазах. Земля в роще была сплошь затянута шелковистой невысокой травой, по которой можно свободно гулять меж редких тонких стволов с трепещущими на легком ветерке завитушками белой бересты. Сверху свешивались длинные тонкие ветки, усеянные резными остроконечными листьями, между ними проглядывали длинные желтые сережки. Ветки раскачивались, словно распущенные волосы, слышался тихий шепот: Чужой, чужой, чужой, чужой… Человек, человек, человек, человек… Враг, враг, враг, враг… Страх, страх, страх, страх…Летело от одного дерева к другому и разносилось по всему лесу. Невольно я остановился. Лес насторожился, притих и ощетинился, не ощущалось движения воздуха, смолк и птичий гомон. Сделав над собой усилие, я подошел к ближайшей тоненькой березке, затрепетавший при моем приближении. Прикоснулся ладонью к ее стволу, - не бойся, я не принесу вреда, постараюсь не нарушить покой, просто пройду через лес. Это были даже не слова, скорее мой эмоциональный настрой, я попытался передать его дереву. Некоторое время ничего не менялось. Вдруг, я ощутил движение воздуха, словно вздох облегчения пронесся по лесу. Качнулась ветка моей березки и мягко прикоснулась к моей голове, - мы верим, проходи. Тропинка чувствовала себя здесь вольготно, беспрестанно петляла, изменяя направление, бежала от одной березки к другой. Наверное, люди, околдованные красотой рощи, не спешили уходить из этого места и гуляли меж стволами, стремясь продлить очарование. Так и тропинка пролегла без определенного направления, под ногами шуршала перепревшая листва, изредка хрустели тонкие сухие прутики, упавшие с деревьев. Я шел не спеша, дышал лесным воздухом, особым грибным запахом, касался руками тонких прохладных стволов. Деревья успокоились и больше не трепетали. Я ощущал пульс соков, протекающих от корней к вершинам, громадную силу растительного мира. Скоро я окончательно потерял направление движения. Впереди наметилась небольшая ложбинка, тропа спускалась вниз. Здесь было прохладно и сыро, рос папоротник, а по сторонам примостились небольшие елочки, случайные гости.


Внизу блеснула вода, мелкая темная лужа, и я увидел следы пребывания человека, кто-то заботливо перекинул доску через это препятствие, доска была еще светлой, не прогнившей. Воодушевленный таким открытием, люди были близко, я смело пошел по доске. Она прогибалась под моим весом, даже скрывалась под водой. Потревоженная черная жижа, пузырясь, хлюпала и не желала отпускать доску обратно. Поднявшись по противоположному краю ложбинки, я остановился. Впереди между березами появились просветы, лес заканчивался. Но пройти пришлось еще с полкилометра, пока стена деревьев не расступилась. Лес остался за спиной, я обернулся и попрощался с ним.
Неширокая опушка леса, на которую березки не смели вступить, уходила в обе стороны и терялась, а передо мной земля неожиданно обрывалась, синяя даль вечернего неба занимала все видимое пространство, путеводная тропинка убегала вперед и пропадала за краем. Я сделал несколько шагов до края высокого обрыва, крутой склон которого уходил далеко вниз, и, словно, оказался на гигантском балконе над обширной долиной. Только через несколько километров опять начинался плавный подъем к горизонту, на его линии скорее угадывалась темная полоса леса. Дыхание перехватило, мне никогда не приходилось видеть таких огромных открытых пространств, сразу охватить взглядом открывшуюся картину было просто невозможно. Пространство засасывало в необъятную даль, возникло чувство полета, даже скорее парения в воздухе, при этом не было головокружения и страха. На краю обрыва, очень кстати, стояла деревянная лавочка, на которую я присел, оперся на спинку и замер на балконе зрительного зала, а впереди разворачивалось действие – наш мир, планета Земля. Когда–то здесь протекала река, но теперь сильно обмелела, может нашла себе другой путь, ее лоно, по берегам обросшее кустарником и склонившимися деревьями, осталось.


У нижнего края склона, чуть правее от меня, прилепилась деревенька. Часть деревянных домов были в неплохом состоянии, но виднелись и давно брошенные, с провалившимися крышами, а в буйствовавшей растительности можно было и угадать вообще развалившиеся остатки срубов, печей и дворовых построек. Никакой явной дороги к этой деревне не вело, света в окнах не было, ни один звук не нарушал тишины, и можно было подумать, что здесь уже никто не живет. Все же из нескольких труб вился дымок, но не в силах подняться опускался обратно и растекался по долине белесыми полосами, плавающими над землей. А может это уже был туман, вестник скорых ночных холодов и не такой далекой осени, спешащей на смену лету. Где-то в деревне скрипнула и хлопнула дверь, слышались слабые металлические удары, разносящиеся эхом по округе, донесся обрывок разговора. Да, люди здесь жили. Левее деревни на противоположном берегу пересохшей реки на небольшой возвышенности стояла деревянная церковь, с чудом сохранившейся покосившейся маковкой, увенчанной крестом. За церковью виднелись крестики заросшего кладбища. От деревни до церкви скорее угадывалась дорога, и виднелся остов моста, перекинутого когда-то через пропавшую речку. По долине, тут и там росли небольшие лиственные рощицы, а правее, вниз по склону почти до самой деревни спускался густой хвойный лес, сливающийся наверху с моей березовой рощей. Левее церкви перспектива казалась бесконечной и терялась в наступавших сумерках. Можно было долго сидеть и смотреть на кажущийся вечным умиротворяющий пейзаж. Все новые и новые детали открывались передо мной, это созерцание завораживало и могло продолжаться бесконечно. Так и Создатель мог остановиться здесь после своих трудов праведных, придирчиво осматривая результаты, и задуматься о сущности бытия, - услышал я свой тихий голос, словно со стороны. Эти слова, непроизвольно произнесенные вслух, были не моими, они пришли извне. Я не только не удивился им, но и сама их суть, сейчас и здесь, не вызывала сомнений. Все мои прежние знания о нашем мире тоже никуда не делись, но отошли назад и пока затаились. Позже пришла и еще одна мысль, уже моя, - это место находится в ста километрах от столицы, в центре европейской части России, и на таком огромном пространстве нет никого, и нет никаких примет современной цивилизации, лишь есть остатки небольшой деревушки.


Я отмахнулся - не для таких размышлений меня привело сюда провидение, и вдруг понял, - совсем не случайно я выскочил из электрички и пошел, как сначала показалось в неизвестность, нет я шел не наугад. В деревне меня ждали, я точно теперь знал об этом. Тени сделались предельно длинными, солнце уже цеплялось за далекую линию горизонта, вечер близился к концу. Я с сожалением встал, подошел к краю обрыва и шагнул вперед. Метра два проехал по крутому склону и отыскал продолжающуюся тропинку, она делала круг и, как оказалось, выходила наверх в нескольких метрах левее, через более пологий подъем. По склону до деревни оставалось около километра, и я заспешил, чтобы успеть до темноты.

Туман сгущался, занимая все пространство пересохшего русла и, казалось, медленно тек, словно некая белая вязкая и невесомая субстанция. Деревня стояла на берегу этой сказочной реки. Холм с церковью превратился в остров, окруженный туманом, и словно оторвавшись от земли, слегка покачивался. Тропинка подвела меня к деревне со стороны огородов, нырнула в узкую щель между покосившимися заборами, провела мимо заброшенного дома с пустыми глазницами окон и наконец, вывела на единственную улицу. Хотя улицей ее можно было назвать условно, здесь не осталось даже никакой колеи от машин, время все сравняло и затянуло вездесущей травой. Исчезла и моя путеводная нить, тропинка, она выполнила свое предназначение. Выйдя на середину улицы, я растерянно оглянулся по сторонам, и только в крайнем доме увидел светящиеся окна. В сумерках я и пошел к этому единственному маячку. Подойдя ближе, увидел, что у дома на скамейке сидит человек и внимательно меня разглядывает. Из-за забора раздалось рычание, потом громкий лай и его сразу подхватило еще несколько собак в других домах.
- Мишка! Фу! Нельзя! Тихо! – строго прикрикнул на невидимого пса хозяин. Подчиняясь, тот замолчал, но продолжал тихонько ворчать, поскуливая при этом.
- Здравствуйте! - произнес я.
- Доброго здоровья, - неожиданным приветствием отозвался бородатый мужчина. – Ищите кого?
- Да, нет... Ехал в Александров, решил выйти с электрички и пройти пешком… Заблудился. Думал, в лесу придется ночевать. Но повезло, набрел на вашу деревню, – объяснил я свое появление.
- Садись, - дружелюбно отозвался бородач, хлопая рукой справа от себя по скамейке. Устало выдохнув, я уселся рядом.


- Еще на обрыве тебя приметил, - добавил он, переходя на «ты», хитро глядя на меня смеющимися прищуренными глазами. Немного помолчали, приглядываясь друг к другу. Рядом со мной сидел пожилой человек с вьющимися седыми волосами, переходящими в такую же коротко остриженную бороду. Глаза прятались за нависшими бровями, лицо было испещрено сеткой морщинок, рот скрывали усы и борода. Теплая красная рубашка в крупную клетку, вылинявшие джинсы, шлепанцы на босу ногу создавали образ явно не сельского мужика, а человека, давно живущего в деревне, крепкого и здорового.
- Иван Степаныч, - произнес он, протягивая мне руку, - Степаныч.
- Александр… Саша.
Мы пожали друг другу руки. Я невольно поморщился, не ожидая такого твердого пожатия шершавой руки. Сам в последнее время ничего кроме карандаша и мышки от компьютера, в руке не держал.
- Из Москвы?
- Угу.
- Давно не бывал. А как решился с электрички сойти?
- Да сам не знаю. Люди пошли, я за ними. А до Александрова еще далеко?
- Километров двадцать.
- Ничего себе.
- И от железки километров семь.
- Семь? Да-а-а, прилично я отмахал.
- И не к Александрову, а в сторону, - засмеялся Степаныч, - для москвича серьезно, - подтрунивал он надо мной.
- А я не москвич, александровский, - начал оправдываться я.
- Ладно, ладно, шучу.
Опять помолчали. Стемнело окончательно.
- Переночевать пустите? – чувствуя неловкость, решился, наконец, спросить я.
- Ночуй. Сеновал устроит? – Степаныч ободряюще похлопал меня по колену.
- Устроит.
- Есть хочешь?
- Можно перекусить, с утра ничего толком не ел, – признался я.
- Пошли. Сейчас попросим хозяйку собрать на стол.
Степаныч встал и пошел вперед. Я, замешкавшись, тронулся за ним, с опаской выглядывая из-за его плеча.
- Не бойся, Мишка добрый, для острастки лает, не дергайся и руками не маши, - угадал Степаныч мою нерешительность, открыл калитку и зашел во двор. - Осторожно, ступенька."
Я следом переступил порожек. Нам навстречу, гремя длинной цепью, бросился огромный лохматый черный пес.
- Тихо, тихо, - повелительно обратился к нему хозяин.
Пес подбежал ко мне, я замер. Мишка обнюхал меня, неожиданно уткнулся холодным мокрым носом в ладонь, головой подлез под руку, требуя, чтобы его погладили.
- Хороший, хороший, Мишка, - ласково обратился я к нему, с опаской провел рукой по его голове, почесал за правым ухом. Пес часто задышал, прижался к моей ноге. Из его открытой пасти свешивался длинный розовый язык, капала слюна, хвост выделывал радостные пируэты. Пес поднял голову и, улыбаясь, добрыми глазами посмотрел на меня, выражая удовольствие, искоса поглядывая на хозяина, следя за его реакцией.
- А ты молодец, не боишься, - заметил Степаныч, поднимаясь на крыльцо и открывая дверь в сени.
- Боюсь, просто Мишка добрый, - я с трудом вырвался из объятий пса, поднялся на крыльцо и вслед за хозяином зашел в темные сени.
- Шура, встречай гостей, - крикнул Степаныч, открывая вторую дверь в дом, и обращаясь, видимо, к своей хозяйке. Сени осветились, мы переступили через порог и оказались внутри дома. Добрые люди. Нам навстречу выбежала худенькая кудрявая женщина в спортивных штанах и ярко красной футболке с непонятной надписью на груди. Видимо не разглядев, кто вошел, она бросилась ко мне с радостным возгласом: Леша, Леша приехал! - Но увидев чужого человека, отпрянула назад, явно расстроившись.
- Нет мать, не Алексей, прохожий со станции, переночевать попросился, - тень пробежала по лицу Степаныча.
- Здравствуйте, - обратился я к замершей хозяйке, замялся у порога, чувствуя неловкость, связанную с неведомым мне Алексеем.
- Заходи, чего стоишь, - стряхивая печаль, обратился ко мне Степаныч и легонько подтолкнул меня к центру комнаты.
- От Алексея? - испуганно и с надеждой спросила хозяйка, переводя вопросительный взгляд с меня на мужа.
- Да что заладила, от Алексея, от Алексея! – раздраженно ответил Степаныч, - не от Алексея. Ты хоть поздоровайся с человеком!
- Ой, что это я! Здравствуйте! Проходите, извините, - со вздохом произнесла хозяйка, видимо подальше загоняя давнюю боль. Приходя в себя, улыбнулась и, не спрашивая, добавила: Сейчас, на стол соберу. Тут же убежала на кухню, загремела посудой.


- Вань, а ты давай самовар подкипяти, да обмыться с дороги человеку предложи. Чего стоишь! – послышался ее голос.
- Ну, пошли команды, - добродушно проворчал Степаныч. - Сполоснешься? Вода в бане еще теплая, я подтапливал.
- Можно, - неуверенно ответил я. - Хотя, я бы перекусил, да спать - устал.
- А ты помойся, сразу легче станет, пошли. – Он, не ожидая от меня возражений, вышел в сени.
- Сейчас. Чистую одежду возьму, - отозвался я, снимая рюкзак.
- Ваня, полотенце чистое возьми, в спальне, в комоде, – вдогонку донесся до нас голос хозяйки.
- Ладно.
Степаныч вернулся, неся сложенное белое полотенце. В сенях разжег керосиновую лампу, спустился с крыльца во двор, я за ним. Мишка не давал нам проходу, крутился под ногами, привставал на задние лапы, обнюхивая, видимо ожидал съедобного гостинца. Степаныч отмахивался от него:
- Не лезь, не мешай, ел сегодня. Мы прошли наискосок по дощатому двору, окруженному постройками, тут и сарай, и какие-то помещения для животных, от них шел характерный запах, а при нашем появлении, кто-то задвигался, зашуршал внутри.

Степаныч открыл низкую дверь, ведущую в баню и, сбросив галоши, нагнувшись, зашел внутрь. Я снял кроссовки и последовал за ним. Мы оказались в небольшом предбаннике, из него вторая дверь, еще более низкая, вела в саму баню. Переступив высокий порог, зашли туда. Неповторимый и неописуемый дух русской бани окружил нас. В углу расположился очаг из камней с большим котлом без трубы. Бревенчатые стены и потолок были покрыты сажей, в маленькое оконце заглядывала луна. Ровное приятное тепло ласково окутало нас.
- Баня по-черному? – спросил я.
- Да, – ответил Степаныч, ставя лампу на лавку.
- Ни разу в такой не был. Пар еще есть?
- Должен быть, не остыло.
- А поддавать куда?
- Прямо сверху, на камни, но осторожно, сам почувствуешь.


- Вот горячая вода, - продолжал Степаныч, снял крышку с котла, потрогал воду и отдернул руку, - горячая. Кадушка с холодной, - указал он на другой угол.
- Тут, тазики, ковшик, мочалка, мыло - разберешься. Мы ждем. Ужинать будем. И вышел. Я разделся и зашел в баню. Сначала просто посидел на лавочке, осмотрелся. Темно, света от лампы маловато, фитиль горит не ровно, от моих движений мелькают тени, даже жутковато. Провел пальцем по бревну над маленьким оконцем, там остался след, а палец стал черным - сажа. Воздух здесь особый, целебный, не как в обычной бане. Привыкнув, встал, зачерпнул ковшиком немного горячей воды и вкруговую осторожно вылил ее на каменку. Где-то в глубине послышалось шипение – пар поднимался от горячих камней. Я влез на отдраенный добела полок и лег на спину, подложив под голову руки. Сначала осторожно, потом все глубже задышал полной грудью, ровно и свободно. Легкие окончательно очистились от городского смрада и наполнились целебным воздухом. Жара не ощущалась, но от тепла, мягкого и сильного, на мне выступил пот и стекал на полок. Сейчас бы еще веник, да попариться как следует. Оцинкованный таз, мочалка из лыка, простое мыло да вода. Как приятно помыться в горячей бане. Вода была удивительно мягкой, остатки мыла смывались с трудом, и я несколько раз облил себя теплой водой из таза, поднимая его над головой и приседая, чтобы не зацепить низкий потолок. Вытерся жестким полотенцем, сделанным чуть ли не из домотканого полотна, и почувствовал себя заново родившимся. Оделся во все чистое, пробежал с лампой бегом через двор, поднялся на крыльцо. Мишка не успел отреагировать на мой маневр и обескураженный остался стоять посередине двора. Я же, чистый и раскрасневшийся, предстал перед хозяевами.

- С легким паром! - почти вместе, не сговариваясь, приветствовали они меня и, переглянувшись, засмеялись.
- Фу-у-у! Спасибо. Отлично помылся, - искренне поблагодарил я хозяев.
- Давайте за стол, - пригласила меня хозяйка. Мы со Степанычем сели за круглый стол. Свет от керосиновой лампы падал вниз на белоснежную скатерть. На круглом подносе стоял большой пузатый самовар, что-то в нем попискивало, постепенно затихал шум кипятка, и волны цвета весело пробегали по медным бокам. Самовар жил своей особой жизнью и был здесь главным. За пределами светового круга комната была погружена в полумрак. Угадывались два окна, их нижняя часть была задернута белыми занавесками, с вышитыми на них красными петухами. Сверху на каждое окно спускался короткий тюль, через который с улицы просачивалась густая тьма. Углом выступала в комнату огромная беленая печь, из ниши который торчали залатанные валенки. От окна до печи протянулась дощатая перегородка с закрытой дверью, ведущей, наверное, в хозяйскую спальню.


Где-то была еще кухня, куда постоянно убегала хозяйка, принося тарелки, чашки, вилки, еду, и откуда доносились шипение и аппетитный запах. Городскому человеку очень трудно разобраться в деревенском быте и постройках: перегородки, двери, шторки, коридорчики, лестницы, ведущие неизвестно куда. Не забыть спросить, где туалет, а то потом придется искать укромное местечко, неудобно, сделал я отметку в памяти. На полочке, накрытой белым полотенцем, стояли три иконы, перед ними теплилась желтым огоньком лампадка. В мерцающем свете были видны только строгие глаза святых. «Ты кто? Зачем сюда пришел?», словно вопрошали они. В простенке между окнами умиротворяюще тикали ходики с гирьками. Стрелки показывали двенадцатый час, а сколько точно, здесь было не важно. Качался маятник, мелькали задорные кошачьи глаза за циферблатом с нарисованной кошкой, за маленькой дверкой пряталась кукушка, оглашающая каждый час. На перегородке в рамках висели фотографии Степаныча, Шуры, часть их пожелтела, разные годы, возраст, одежда, целая жизнь прошла на стене. Были и фото неизвестных мне людей, висящих отдельно, и вставленных в большую рамку, где лица тревожно выглядывали друг из-за друга, боясь затеряться, потерять связь с этим миром. В центре помещалась большая фотография молодого парня, весело, бесшабашно улыбающегося со снимка. Может это и есть Алексей, которого всегда ждет хозяйка? Так же фотографии висели и в доме моего дедушки. Теперь они хранятся у меня. Надо повесить их на стене в квартире, тогда моя родня всегда будет на виду, со мной.
- Значит, понравилось? – начал разговор Степаныч.
- Здорово, пар хорош.
- Так оно. В обычной бане все в трубу вылетает, да и топить дольше, дров больше. В этой - дым, сажа, но это мелочи, зато здоровья больше.
- Это я уже понял.
Не успел заметить, как хозяйка принесла с кухни большую чугунную сковороду и стала накладывать в мою тарелку жареную картошку с грибами. Сковорода еще шипела, поднимался вкусный пар, я невольно, сглотнул слюну, живот в ожидании отозвался урчанием.
- Хватит, хватит, теть Шур, - запоздало среагировал я. В тарелке дымилась гора вкуснятины. – Ой, извините, - смущенно вырвалось у меня.


- А что такое? - удивилась она.
- Да, назвал вас…
- Ой, да что ты! Вот как назвал, так и будешь называть теперь, так на сердце легло, - довольно подвела итог хозяйка. - А я только рада буду.
Примостив сковороду на деревянной подставке, тетя Шура тоже уселась за стол.
- А вы что же не едите? – спросил я с набитым ртом.


- Да мы недавно ужинали, чай только попьем, - ответил Степаныч. Хозяйка в это время наливала заварку из расписанного в красный горох чайника в такие же чашки, подставляла их под носик самовара, поворачивала резной медный краник и доливала кипяток. Запах смородины, малины, мяты наполнил комнату. Из чашек хозяева наливали чай в блюдца, брали их двумя руками, подносили ко рту и шумно втягивали обжигающий напиток. Закусывали чай медом из стеклянной вазочки. Я даже перестал жевать и завороженно смотрел на эту картину.
- Ты че? – спросил Степаныч, ставя блюдце на стол и доливая чай из чашки.
- Хорошо у вас, - признался я и неожиданно добавил, - душевно.
- Ты нажимай, нажимай, не стесняйся, - как будто не услышав мои слова и кивая на тарелку, заметил Степаныч.
- Вот огурчики и свежие, и малосольные, помидорки, зелень, - добавила тетя Шура. Я с прежним рвением принялся за еду. Тарелка пустела.
- Картошки еще подложить? - предложила хозяйка.
- Ой нет, все. Спасибо. Наелся до отвала. – Я отодвинул тарелку и расслабленно откинулся на спинку стула.
- На здоровье, - тетя Шура смотрела на меня светящимися, добрыми глазами. Степаныч тоже довольно кивнул и улыбнулся. Мы еще долго пили душистый чай. По примеру хозяев, я наливал его в блюдце, осторожно, чтобы не расплескать, двумя руками подносил ко рту, и медленно втягивал в себя ароматную жидкость. Пар от горячего чая поднимался вверх, очертания комнаты колебались, становилось еще уютней. Из стеклянной вазочки ложкой брал светлый липовый мед, он тянулся за ложкой, обрывался, и я быстро отправлял его в рот. Мед приятно растекался внутри, наполняя меня вкусом липового цвета. Неловкость от встречи с новыми людьми прошла. Казалось, я знал Степаныча и тетю Шуру давно, был у них не первый раз. Мы почти не говорили.
Я чувствовал симпатию хозяев к себе. Сам я будто, оказался дома, в своем далеком детстве, у своего дедушки. Может они тоже видели во мне кого-то другого, а может истосковались в одиночестве и надо было излить накопившуюся, неистраченную доброту и ласку. Как такое могло произойти?
Я, случайный гость, чужой для них человек, но нас притянуло и связало друг с другом. Каждый нашел то, чего ему не хватало. Было далеко за полночь. Глаза начали слипаться. Тетя Шура, заметив мое сонное состояние, спросила: Ну, что, спать?
- Да, давайте. Устал.


- Ложись здесь, - предложил Степаныч, показывая на диван за моей спиной.
- Нет, я на сеновал, на свежий воздух.
- Ну, как хочешь.
Тетя Шура достала матрас, подушку и пестрое одеяло, сшитое из множества разноцветных лоскутков. Степаныч с фонариком в руках пошел проводить меня. При нашем появлении во дворе звякнула цепь, но Мишка не подошел к нам, видел свои собачьи сны. По приставной лестнице я залез на сеновал. Степаныч подал мне фонарик, спальные принадлежности: Устраивайся.
- Спокойной ночи, - отозвался я, пролезая вглубь. Вдруг в свете фонарика сверкнули два желтых глаза и, не мигая, уставились на меня. Я вздрогнул.
- Ой, Степаныч, кто здесь? – крикнул я вдогонку, уже поднявшемуся на крыльцо хозяину.
- А, это, наверное, Манька - кошка наша. Ну пока.


Хлопнула дверь. Кошка сидела в дальнем конце сеновала и пристально смотрела на меня. Чего пришел? Это мое место.
- Маша, не бойся, - примирительно обратился к ней я, - пусти переночевать.
Кошка продолжала настороженно смотреть на меня, следила за моими действиями, оставаясь на безопасном расстоянии. Между тем, я приготовил себе постель, разделся и забрался под одеяло, оказавшееся на удивление мягким и уютным, выключил фонарик и оказался в полной темноте. Только в прореху крыши было видно далекую звезду, пробивающуюся ко мне тонким лучиком. Она светила ярко и уверенно, и нас разделяло расстояние, не поддающееся осмыслению. А может никакого расстояния не существует вовсе и до звезды можно просто дотянуться рукой, оказавшись в другом, неведомом нам мире. Мои глаза постепенно смыкались, и я начал засыпать, но вдруг откуда-то возник тонкий писк, к нему добавился еще один, потом еще и еще, и вот уже заиграл целый комариный оркестр, уснуть под который было невозможно. За его звучанием скоро последовала и атака назойливых исполнителей. Этого я не учел, надо спасаться. Пришлось с головой накрыться одеялом, оставив маленькое отверстие для дыхания. И все же самый сообразительный и смелый комар попытался пролезть ко мне в эту щель. Я несколько раз с силой на него дунул, и комар оставил попытки достать меня. Вскоре послышался слабый шорох. Затем кто-то привалился к моей спине и затих. Машка пришла, признала, от нее исходило успокоительное нежное тепло. Наконец все угомонились. Заканчивался длинный, чуть ли не бесконечный день. Его события заново проплывали передо мною. Мой прежний мир, Москва, моя жизнь остались в самом начале, очень далеко, подернулись дымкой, стали почти нереальными. Зато очень ярко вставали картины моего путешествия: испытанные ощущения на лугу, деревня, Степаныч, тетя Шура, и кто-то еще, пока мне неведомый. Я здесь нужен, меня здесь ждали, я здесь не случайно, вернулась прежняя мысль. Незаметно пришло забытье…

- Сашок, вставай! – издалека долетал сквозь сон голос. Призыв повторялся, постепенно приближаясь, становился громче. Я слышал голос моего дедушки, будившего меня утром. Я сплю, еще бы спал, но зачем-то понадобилось вставать. Наконец я проснулся, открыл глаза, грезы остались позади, но настойчивый голос продолжал звучать наяву. Полумрак. Где я? Кто меня зовет? События вчерашнего дня всплыли в памяти, я узнал голос Степаныча. Но почему темно? Оказывается, меня накрыло упавшим сеном. Маньки нет и в помине – убежала по своим кошачьим делам. Весь в сене пробрался к выходу и выглянул во двор.
- Сашок, привет! – засмеялся Степаныч, глядя на мой заспанный и неопрятный вид. - Выспался? Слезай, завтрак готов.
«Сашок» - так звал меня дедушка. Совпадение? Случайность? Скорее всего, но мне приятно. Мишка опять не дает мне прохода, требует уделить ему внимания – глажу, чешу за ушами, разглядываю: здоровенный пес, похож на кавказца, длинная черная шерсть, светлые подпалины на брюхе, лапах. Характер только не кавказца – добрейшая собака.


- Это что за порода?
- Наша, местная. Умывайся, в бане вода еще теплая. - Между тем Степаныч занимался повседневными делами, вроде мелочами, но из таких мелочей и складывается жизнь в деревне. Через двор на веревке висит выстиранное белье, среди него замечаю и свое, тетя Шура постаралась. В доме меня встречает шипение сковородки, приятный запах блинов, и тетя Шура, бегающая между кухней и комнатой: Выспался?
- Д-а-а! Хорошо отдохнул.


Опять садимся за стол, украшенный большой тарелкой с внушительной стопкой золотистых, маслянистых блинов. В стеклянных вазочках густая сметана, с вертикально замершей в ней ложкой, земляничное варенье, растопленное сливочное масло. В масло можно макать свернутый блин и сразу отправлять его в рот, очень вкусно, как когда-то в моем далеком детстве, у дедушки. Самовара, украшения стола, нет, кипяток в обычном чайнике – проще и быстрее. Но самовар – хозяин, стоит у печки, следя за порядком. Я нахваливаю блины. Тетя Шура рада, угодила.
Едим молча, а надо бы перейти к главному, важному для меня и хозяев. Как быть дальше? Мне, вроде бы, надо уходить, нельзя злоупотреблять гостеприимством, а уходить, ох как не хочется! Да и хозяева рады мне, но молчат. Может проявляя излишнюю деликатность, боятся помешать моим планам? Напряжение повисает в воздухе.
- Ты дальше куда? - все же решившись, спросил Степаныч.
- В Александров, родина там моя, - а в груди екает - неужели намекает уйти? Не похоже.
- Хорошее дело. Родня есть?
- Двоюродную тетку знаю, больше никого, растерялись все. А недавно она позвонила, сказала, что моя крестная умерла, девяносто пять лет ей было. На кладбище хочу сходить, ее помянуть, да и других. Сколько уж не был.
- Д-а-а, надо, - заметил Степаныч. Посидели, помолчали. Каждый задумался о своем.
- А у нас вот с Шурой и того хуже, - решился он. Хозяева переглянулись и грустно опустили головы к своим чашкам. Степаныч посмотрел на меня, видимо ожидая вопроса, но я промолчал. Тогда, тяжело вздохнув, он продолжил.
- Сын у нас, Алексей, вот такой же, как ты.
Тетя Шура всхлипнула. - Не могу, - встала, уткнувшись в платок и вышла.
- Сел по пьяному делу, пять лет дали. Жена, Ольга, дожидаться не стала, да и нас обвинила: – «не так воспитывали». Уехала с Верочкой, дочкой, внучкой нашей. Только и видели. Ничего о ней не знаем.
- Давно было? – решился я поддержать разговор.
- Лет двадцать. А Лешка к нам так и не вернулся больше. Нет, приезжал, конечно, как отсидел, деньги привозил, большие. Сначала часто, потом реже.
- А сидел где?


- Далеко. В Магаданском крае, золото мыл. Там и остался, за шальными деньгами погнался. - Степаныч опять замолчал, помрачнел еще больше и видимо решившись, глядя мне в глаза, продолжил шепотом. - Нет его больше!
- Как? – я оторопел, холодок пробежал по телу.
- Тише! Мать не знает. Смотри, не ляпни.
Я кивнул.
- Года три назад фотография его вдруг упала, стекло треснуло, - Степаныч кивнул за спину. Я перевел взгляд туда. Вот он, Алексей, в центре, его фотография бросилась мне в глаза еще вчера, молодой парень, светлые волнистые волосы, открытое доброе улыбающееся лицо. Только глаза, что–то в них было не так, сквозила бесшабашность. Фотоаппарат вырвал Алексея из стремительного, неудержимого движения. Из него била энергия, но энергия неукротимая и неуправляемая. Трещина на стекле, видимая при дневном свете, перечеркивала лицо наискось.
- Ну и что. Ничего это не значит. Примета только.
- Да, примета … Через месяц, как фотография упала, участковый заехал. Так вроде, посмотреть как дела в деревне, как живем. Выбрал момент, шепнул мне: – «убили сына». Самородок нашел, крупный, да не поделили в артели… вот и все, - Степаныч тяжело вздохнул. - Взял грех на душу, не сказал матери. Для нее Лешка живой, ждет его, весточки хоть какой. Да видно сердце материнское все же подсказывает, встанет перед фотографией и заплачет.
- Да уж, беда, - проникшись горем хозяев, отозвался я. - Но жить-то надо!
- Живем, как можем, что поделать, - выходя из горьких раздумий, подвел итог Степаныч. Хлопнула входная дверь. Зашла тетя Шура с лукошком полным яиц.
- Куры несутся, на всю деревню. Пойду к соседке, поменяю на молоко. Хочешь парного? – спросила она меня.
- Попробую. Смотрю, у вас натуральный обмен.
- Так и есть, так и выживаем, - сказала тетя Шура, откладывая яйца. - Вы что притихли?
- Про Лешку рассказывал.
- Сам себе судьбу выбрал, - неожиданно зло отозвалась хозяйка, - никто не заставлял. Будет о нем. - И убежала.
- Сильная она у меня. Так и живем, держимся друг за друга.
- Хорошо вам, и у вас хорошо. Завидно даже, по-доброму.
- Нашел, кому завидовать!
- А, что. У меня в жизни рядом такого человека и не было. - Теперь Степаныч деликатно замолчал. На меня нахлынули чувства, близкие к тем, что я испытал на луге. Вчера неведомая сила дала мне оценку. Сегодня я сам хотел излить душу этим людям, добрым и искренним, за короткий срок ставших мне близкими.
- И поделиться было не с кем, - продолжил я. Мои последние слова услышала тетя Шура, пришедшая с кувшином молока, налила мне полный стакан и присела за стол. Парное молоко пахло очень необычно, поэтому я с осторожностью поднес стакан ко рту. Молоко было теплое, густое, на наш городской вкус – не молоко. Хозяева, наблюдая за мной, засмеялись: Привыкай. И наш затянувшийся завтрак продолжился. Я же начал рассказывать о своей жизни, достаточно заурядной, изредка отмеченной событиями, оставившими следы в памяти. Но в моем рассказе основное место занимали люди, принявшие участие в моей жизни или просто прошедшие мимо. Отношения, сложившиеся с ними, хорошие и не очень, обиды, причиненные мной и мне. И получалось в моем рассказе так, что радостей было не так уж и много. Большая часть жизни прошла как-то незаметно, а ведь это была моя жизнь, и я, как каждый человек, ощущал себя целой вселенной. Так для чего же я родился, для чего жил до сегодняшнего дня, что сделал полезного? В рождении заслуга не моя, родителей. Учился средне, как все. Женился, как большинство. Развелся, повторив путь многих. Почему развелся? Мы так и не стали близкими. Каждый оставался сам собой, не пускал в свой мир. Да просто не любили друг друга! Поэтому не смогли дальше жить вместе. И надо ли в таких случаях искать виноватого? По крайней мере поступили честно, не стали больше мучить себя. И вот закономерный итог, я один. Близкие ушли из жизни. Друзья? Пожалуй, их и нет, так, знакомые, коллеги. Зато есть работа. Радуюсь, когда деньги получаю. Есть и материальные блага. А что для души? Ничего нет! Караул! Может только вчера я и понял: - «у меня еще есть душа, она живет по своим законам, неподвластна мне, моему разуму, часто не соглашается со мной. Но всегда ли я прислушиваюсь к ней, к ее мольбам? Душа, это все, что останется от меня, и ей держать ответ за прожитую мной жизнь? Вот о чем я думал, о чем рассказывал. Степаныч и тетя Шура внимательно слушали, кивали головами, поддакивали, смеялись, иногда хмурились. Но я чувствовал - для них события моей жизни были не главными. Они понимали, что мне надо выговориться, рассказать о наболевшем, и были внимательными слушателями. Хотя наверняка, не все уловили из моих сбивчивых откровений, моей исповеди. Наконец я замолчал. Этому были рады все, в первую очередь я сам, немало удивившийся своему неожиданному рассказу. Стало тихо, только ходики на стене примирительно стучали.
- Что, загрузил вас? – опомнился я.
- Ничего, - подумав, ответил Степаныч. - Хорошо, что понял, нельзя жить только благами. О душе задумался.
- Не переживай, у тебя впереди жизнь длинная. Все наладится, - добавила тетя Шура, подливая мне молока. Оказывается, я выпил весь стакан.
Мне удивительно просто было разговаривать и легко находиться рядом со Степанычем и тетей Шурой. Скорее это тревожило, чем радовало, я не мог разобраться в своих чувствах. По своей натуре я был нелюдим, плохо сходился с людьми, и отношения с ними складывались большей частью вынужденно. Начавшиеся вчера перемены, оказывается, отразились не только на моем мироощущении, но и на видении людей, отношении к ним. Это прежде всего коснулось моих новых знакомых, Степаныча и тети Шуры. Конечно, в том, как мы быстро сошлись, во многом была их заслуга. Эти любящие друг друга люди, которых невозможно было представить порознь, распространяли любовь вокруг себя, а их открытость и доброжелательность только способствовали этому. Хозяева искренне радовались мне, нашим, чуть-ли уже не семейным, отношениям. Сейчас мне просто страшно было вспомнить тот, другой мир, мир корысти, обмана, интриг, в котором я пребывал еще вчера, и куда мне все равно предстояло вернуться. Пока я оттолкнул от себя эту мысль.
- А вы не всегда жили в деревне, – перевел я разговор на хозяев.
- Заметно? – усмехнулся Степаныч.
- Воспитание и образование не скроешь.
- Я военный. Шура – тоже, военврач. Были когда-то. Сейчас - пенсионеры.
- А здесь давно?
- Лет пятнадцать. Мы ведь тоже лександровские.
- А-а-а, так мы земляки, значит!
- Выходит так. Как стряслось все с сыном, остались мы с Шурой одни. Сноха вон как. Перед знакомыми стыдно. Дослужили до пенсии, продали квартиру в Александрове и подались сюда, с глаз подальше. Так и живем с тех пор.
- Привыкли?
- А куда денешься. Сначала нелегко было. Потом понравилось. Огород, куры, кролики - живем.
- Людей здесь мало, плохих нет, не приживаются, - добавила тетя Шура и вышла в спальню. Скрипнула дверца, что-то тихо звякнуло, она вернулась в комнату, с гордостью неся на вешалке парадный мундир подполковника. Степаныч обернулся, махнул рукой, но было заметно, что ему тоже приятно. На мундире поблескивали два ордена красной звезды, медали, золотой ромб академии, имелась и нашивка за ранение. Вот тебе и Степаныч! Сельский житель!
- Вижу, непростая служба была? – уважительно заметил я.
- Всякое было, и повоевать пришлось. Хватает еще на земле мест, - горько усмехнулся Степаныч, разглядывая награды и, наверное, вспоминая про себя историю каждой. Мне, конечно, очень хотелось услышать о годах службы Степаныча, однако он к такому разговору был не расположен.
- Убирай, - решительно сказал он жене, закончив придирчивый осмотр мундира. Чувствуя мой интерес, добавил - не сейчас, как-нибудь, потом.
Непростые истории стояли за каждой наградой. Наконец, закончился наш затянувшийся завтрак, а я так и не знал, что мне делать дальше. На помощь пришел Степаныч.
- Так ты значит в отпуске.
- Отпустил начальник на две недели.
- Погости у нас, потом и в Александров успеешь.
- Да, да, - отозвалась из кухни тетя Шура, - отдохни тут, и нам веселее.
- Да вам-то, лишние заботы!
- Это не заботы, а приятные хлопоты, - успокоил меня Степаныч, - порыбачим, озеро у нас недалеко. Рыбалку любишь?
- Да, как сказать.
- Понятно. За грибами походим, белых в этом году … Найдем чем заняться.
- Ладно. Я и сам хотел напроситься, да думаю, неловко.
- Вот заладил. Очень даже ловко.
- Отдых отдыхом, а чем помочь-то вам?
- Да чем, чем … Все, вроде, у нас нормально.
- Света нет, - вставила из кухни тетя Шура.
- Да, точно, со светом беда. Ты разбираешься?
- Могу посмотреть. А у вас электричество есть?
- Есть. Генератор на всю деревню. Власти поставили. Столбы-то давно попадали, провода в утиль сдали. За генератором Колька Тракторист следит, да запил, неделю не просыхает. А агрегат дня три как заглох, без Кольки завести не можем.
- Посмотрю, в электричестве разбирался, инженером когда-то был.


Так начался мой первый день в деревне. При дневном свете деревня, утопающая в августовской зелени, выглядела не так мрачно, как мне показалось во вчерашних сумерках. Весело блестели окна домов, улыбаясь резными цветными наличниками. И люди здесь жили такие же добрые и приветливые, что ощущалось в воздухе. Дом Кольки Тракториста стоял на другом конце деревни. Мы со Степанычем шли по улице, здоровались с жителями, с интересом разглядывающими меня. Как же, целое событие - на деревне появился новый человек. Степаныч объяснял, племяш погостить приехал. Меня он заранее не предупредил. Я не возражал - племяш так племяш. Так и стал я родственником. Дом Кольки был похуже остальных, покосился и левым углом врос в землю. Дворовые постройки тоже приходили в упадок, забор местами падал и держался на подпорках. В дальнем углу двора в сарае размещался дизель с генератором, от которого по опорам тянулись провода к домам. Здесь же, во дворе, стояли и два видавших виды трактора: колесный - «беларуська» с прицепом и гусеничный - «дэтэшка». В беспорядке валялось сельскохозяйственное оборудование, отдельно стояли большие сани, сваренные из металлических труб.


- Пьет, - ответил на мой немой вопрос Степаныч. - Хороший мужик, рукастый, все чинит, огороды пашет, в магазин в соседнюю деревню возит. Одна беда - как запьет, словно подменили, дурной. Терпим, куда деваться.


- Нинка, ты дома? - крикнул Степаныч, заходя через открытую калитку во двор, а мне добавил, - жена Колькина, сама стакан замахнет, и хоть бы хны. Так и живут. В доме что–то громыхнуло, и на крыльцо вышла неопрятная непричесанная женщина без возраста, явно навеселе.
- Степаныч? Ты че?
- Мастера привел, племяш мой, Сашка. Колька как?
- А-а-а. Похмелился с утра, дрыхнет.
- Свет будем делать.
- Надо. По стакашку налить? У меня есть.
- Ты ж знаешь, я не пью.
- Саш, ты?
- Я тоже, - и пошел к агрегату. - Инструмент есть какой?


- Там, в сарае, - махнула рукой Нинка и начала о чем-то оживленно рассказывать Степанычу. Разбираться пришлось долго, техника для меня была незнакомая, и судя по виду Колькой не обслуживалась. Работала, пока работала. Аккумулятор заряжен - стартер весело крутит дизель, но просыпаться он явно не хочет, не заводится. Постепенно деревня начала собираться у Колькиного двора - электричество нужно было всем.
- Четвертый день без света. В магазин надо ехать. Нинка, ты Кольку споила. Не давай ему больше, не умрет, - слышалось в многоголосом бабьем гомоне. Нинка огрызалась, отделывалась шутками, предлагала выпить, чтоб унять недовольных - никто не соглашался. Мужики подходили ко мне, давали умные советы, не помогающие ремонту. В технике не разбирались. Вдруг раздался грохот, за ним дружный смех. Колька, услышав голоса, все же встал и хотел выйти на улицу, но упал с крыльца, зацепив за собой пустые ведра. Кое-как поднялся, держась двумя руками за перильца, но дальше идти не мог, боялся опять упасть. Так и стоял в съезжающих длинных цветастых трусах, качаясь, оглядывался вокруг мутными глазами и ничего не понимал. Увидев собравшихся людей, начал жестикулировать рукой, пытаясь что-то сказать. Но у него получались только междометия, да «Нинка, стерва», что вызвало новую волну хохота. Нинка подошла к мужу и со словами «Ах, ты, гад» начала макать его головой в стоящую рядом бочку, какое-то время держа под водой. Колька нахлебался воды, голос у него прорезался, он отчаянно заматерился, но сопротивляться сил не хватало. Все смеялись. Слышалось, - Так его! -
А мне стало жалко бедного Кольку. Нинка тоже была виновата в пьянстве мужа. Но что поделать, по-разному люди живут. Выместив злобу, а, может, просто сработав на публику, Нинка отпустила мужа и ушла в дом, хлопнув дверью. Колька сел на ступеньку крыльца, с его всклокоченных мокрых волос стекала вода, и от этого он выглядел еще более жалким. Кто–то пожалел бедного мужика, прикурил сигарету и вставил Кольке в рот. Тот запыхтел, придерживая ее дрожащей рукой. Немного отпустило. Моя работа тоже двигалась. Как оказалось, из-за Колькиной неряшливости засорился топливный фильтр, который надо было просто промыть. Наступил ответственный момент. Движок несколько раз провернулся вхолостую, затем послышались редкие хлопки, сопровождаемые черным дымом, и наконец дизель набрал обороты и мерно загудел. Я облегченно вздохнул - мотор ожил. Радостный гомон прокатился по толпе, меня хлопали по плечам, а я все еще растерянно стоял, не веря в удачу, вытирая руки тряпкой.
- Мастер, - послышалось людское многоголосище.
- У кого, что включено, выключайте. Через пять минут ток дам, - предупредил я собравшихся. Жители торопливо заспешили по домам. Заторопился и Степаныч, - Саш, закончишь, приходи, ждем.
Улица опустела. Только на крыльце сидел Колька, докуривая сигарету. Вышла и Нинка, пожалела мужа и примирительно накинула на него рубашку, подала штаны, - Не позорься. - И опять ушла в дом. Хмель отступал, Колька начал приходить в себя, на лице появилась какая-то осмысленность, - ну, виноват. - И вдруг с вызовом, - А, че я могу сделать? Жись такая.
Я заглянул в его глаза. За видимой бравадой угадывались слабость, безволие, даже страх, но проглядывало, хотя и слабое, осуждение себя.


Как помочь Кольке? Чувство жалости отошло в моей душе на второй план и уступило место этому новому желанию, редко востребованному в обыденной жизни. Словно легкий ветерок прошел сквозь меня, голова закружилась, я невольно сделал шаг вперед и оперся на плечо Кольки. Окурок выпал у него из руки. Несколько мгновений мы, не мигая, смотрели друг - другу в глаза. У меня заболела голова, я сам почувствовал опьянение, противное послевкусие во рту, давно забытые мной ощущения – погрузился в состояние Кольки. Захочешь, не будешь пить, - так словами можно было описать дуновение, прошедшее сквозь меня. Чудес не бывает, без желания и усилий самого человека ничего не получится, – понял я. Дошло ли это до Кольки, не знаю. Но на его лице сначала промелькнул испуг, затем интерес, возникло слабое проявление воли и надежда на изменение своей жизни, - Не такой уж я пропащий человек.  Ты сможешь, - донеслось напоследок как отклик на Колькину реакцию. Все кончилось. Я пришел в себя, оторвал взгляд от Кольки и увидел притихшую Нинку, выглядывающую из-за двери дома, ей тоже досталось неведомого дыхания. Пора было давать ток. Полыхнул искрами рубильник. Дизель слегка замешкался, почувствовав нагрузку, но быстро пришел в себя и довольно заурчал, - Наконец-то, дам свет и тепло людям. Колька с Нинкой так и замерли на своих местах, провожая меня глазами. Я улыбнулся и помахал им рукой, на душе было хорошо. Деревня преобразилась. Из окон домов слышалась музыка, умные речи дикторов, у кого-то уже весело жужжал рубанок, откликались другие инструменты, повеселела деревня. Мне улыбались, благодарили, хвалили. Мастер! - долетало в спину. Я довольный кивал в ответ. Для меня это было ново, вот так просто, бескорыстно отремонтировать агрегат, помочь людям. Оказывается, это очень приятно. Неожиданно попав ногой в свежую коровью лепешку, я поскользнулся и чуть не растянулся посреди улицы.



Не пиши мне про любовь - не поверю я:
Мне вот тут уже дела твои прошлые.
Слушай лучше: тут - с лавсаном материя, -
Если хочешь, я куплю - вещь хорошая.
Водки я пока не пью, ну, ни стопочки!
Экономлю и не ем даже супу я, -
Потому что я куплю тебе кофточку,
Потому что я люблю тебя, глупая.
Был в балете, - мужики девок лапают.
Девки - все как на подбор - в белых тапочках.
Вот пишу, а слезы душат и капают:
Не давай себя хватать, моя лапочка!
Наш бугай - один из первых на выставке.
А сперва кричали - будто бракованный, -
Но очухались - и вот дали приз-таки:
Весь в медалях он лежит, запакованный.
Председателю скажи, пусть избу мою
Кроет нынче же, и пусть травку выкосют, -
А не то я телок крыть - не подумаю:
Рекордсмена портить мне - на-кось, выкуси!
Пусть починют наш амбар - ведь не гнить зерну!
Будет Пашка приставать - с им как с предателем!
С агрономом не гуляй, - ноги выдерну, -
Можешь раза два пройтись с председателем.
До свидания, я - в ГУМ, за покупками:
Это - вроде наш лабаз, но - со стеклами...
Ты мне можешь надоесть с полушубками,
В сером платьице с узорами блеклыми.
Тут стоит культурный парк по-над речкою,
В ём гуляю - и плюю только в урны я.
Но ты, конечно, не поймешь - там, за печкою, -
Потому - ты темнота некультурная.


- Не гордись, - предупредил меня ветер, и довольная улыбка слетела с моего лица. Все правильно. Только один дом на улице за густыми кустами сирени стоял с закрытыми окнами, тихий и грустный. За темными стеклами угадывалась пустота. Я подошел ближе и остановился у прикрытой калитки.
- Человек ушел отсюда в безвременье, - услышал я и взялся за калитку, чтобы зайти.
- Стой! - прогремело в голове, и мне пришлось отойти назад. Такого грозного оклика я еще не получал, но подчинился и оглядываясь заспешил дальше. Пустой дом словно ожил и строгим взглядом провожал меня. Степаныч ждал меня у своей калитки и хитро улыбаясь прищуренными глазами следил за моими действиями.
- Не решился зайти?
- Не-е-т, не пустило, не по себе как-то стало. А что это за дом?
- Потом расскажу, пошли обедать.
После обеда мы со Степанычем сидели на скамейке за домом. Перед нами был огород, где буйствовала картошка. Молчали. Настроение было благодушное. Хорошо. Солнце смотрело на нас сверху и радовалось вместе с нами. Под его теплом мы разомлели, глаза сами собой закрывались, тянуло в сон.
- Про тот дом-то, - неожиданно продолжил разговор Степаныч, и у меня пробежал холодок по спине, дремота прошла сразу, я насторожился. Не поворачивая головы, уловив мое внимание, Степаныч продолжил, – Марфа там жила, померла этой весной.
- А кто она была?
- Да старушка, как старушка. Травы собирала. Лечила.
- Значит не просто старушка, раз лечить умела.
- Так оно. Жила одна, особо ни с кем не разговаривала, но добрая была, в помощи не отказывала, хорошая память о ней осталась.
Опять помолчали. Затем Степаныч продолжил.
- Бывало пропадала на несколько дней. Говорили, где-то в лесу у нее землянка была, никто не видел. Вернется как копна, травой обвешана. Потом порошки, лекарства готовит. Люди к ней и ходили, даже издалека приезжали, тропинку от станции протоптали.
- Это по которой я пришел?
- По ней самой.
- А весной, снег еще до конца не сошел, нет ее и нет. Думали опять ушла. Потом забеспокоились. Пришли к ней, а она дома, лежит на кровати, как уснула, только одета празднично, платочек на голове повязан. Такой одежды у нее никогда и не видели. Знала, что умрет, сама приготовилась. В комнате полумрак, занавески отдернули, а это словно и не она, лицо молодое, спокойное, руки на груди сложены, белые, девичьи, да и тленом не пахнет.


Холодно, правда, было. Перепугались конечно, пошептались. Но что делать, хоронить все равно надо. Сколько она так пролежала, точно и не знаем. Нашли кое-какой материал по дворам, гроб сколотили.


На кладбище за церковью тяжело пробивались. Колька никакой, вручную на санках везли. А уже распутица, грязь, снег. Потом могилу долбили, земля мерзлая. Но все сделали как надо, молитвы какие надо Петро прочитал, он знает, из монахов. Так и схоронили Марфу нашу. Жалко. Бабы все в голос ревели, и мужики слезу смахивали.  Степаныч опять задумался. Я сидел тихо, не хотел его отвлекать, чувствовал, что рассказ продолжится.


- Как подсохло, участковый заехал, нас после зимы проведать. Узнал про Марфу. Что, да как? А мы что знаем. Рассказали, как было, могилу показали. На том и закончили. Уехал. Потом правда родственники Марфы приезжали, прознали от властей. Сын её тоже был. Мы про них и не знали, не рассказывала она, думали, одинокая. Приехали наследство делить, а делить-то нечего. Дом здесь не продать, кому он нужен. Так и уехали ни с чем. Вот такая история.
А Марфа нам помогает, - Степаныч, предвидя мое недоумение, хитро посмотрел на меня.
- Это как?
- А кто знает? Кому во сне что-то посоветует, на кого руку незримую наложит, полечит. Так вот.
Я что-то хотел еще спросить, но вспомнил свое состояние около дома Марфы, и промолчав, согласно кивнул головой. Так и есть.
- А в дом ее с тех пор так никто и не входил, как отводит что-то. Дверь притворена только, не заперта.
- Мужики, вы где! – вдруг услышали мы громкий требовательный голос тети Шуры.
- Ну, все, не даст покоя, - заворчал Степаныч, но отозвался, - тут, тут, за сараем.
- Ишь, пригрелись коты на солнышке, идите, дрова разберите, - тетя Шура стояла перед нами, руки в боки, и пыталась грозно смотреть на нас сквозь пробивающуюся улыбку. Для нее я уже стал своим, и она, как хозяйка, считала, что может распоряжаться мной. Я не возражал, наоборот, приятно было сознавать свою надобность для таких людей, как мои хозяева. Мы со Степанычем принялись за дрова. Часть была уже наколота, оставалось сложить их в поленницу. Этим занялся я. Но оставалась и немаленькая куча напиленных чурбаков. Степаныч принялся за них. Ловко у него получалось, легко, взмах топора и, казалось, полено само разлетается на части. Попробовал и я, дело пошло медленнее. Степаныч сделал мне несколько подсказок, скоро я приноровился и даже вошел во вкус этой работы под веселый треск разваливающихся чурбаков. Сказывались мои деревенские корни. Тетя Шура вынесла нам квасу в запотевшей трехлитровой банке, и увидев, как споро у нас идет дело, похвалила. А я понял, все работы в деревне такие, что не сделать их нельзя, иначе возникнут серьезные неприятности, если не проблемы. И каждая работа приходит в свое время, не сделаешь – холод, голод, и до смерти недалеко. Все серьезно. С непривычки ломило спину, болели руки. Но после хорошей бани, березового и пихтового веника, все как рукой сняло, ни боли, ни усталости. Степаныч постарался на славу, пропарил меня как надо. Вечером опять долго сидели за столом у самовара, пили чай из блюдец. Правда над нами теперь висел розовый абажур с электрической лампочкой. Стало светлее, но часть уюта от этого ушла. Неспешный разговор то затихал, то продолжался вновь, и шел о деревенской жизни, здешних обитателях, виденных мной, и сам собой перешел на Марфу. Оказалось, что она была словно частью деревни, без нее не решались и простые повседневные и жизненно важные вопросы: какая будет зима, лето, когда пойдет дождь, что и в какое время садить, собирать, и это помимо врачевания, житейских советов, как поступить в той или иной ситуации. Осиротела деревня, жители в растерянности, привыкли во всем полагаться на Марфу, а тут такая беда. И не ко всем Марфа сейчас приходит, да и помогает теперь не часто, видимо, не прост путь из того мира в наш. В эту ночь я увидел Марфу. Стою в ее доме. Она проходит мимо меня, подходит к углу с иконами, стоящими на полочке, крестится и что-то кладет перед иконой Спасителя, поворачивает голову в мою сторону, и ее взгляд пронизывает меня насквозь. Я задыхаюсь, сердце останавливается, но в последний миг просыпаюсь. Жив! На своем сеновале! Не могу отдышаться, сердце колотится, страшно. Начинаю понимать - это только сон. Машка вскочила спросонья, навострила уши и тревожно крутит головой. Внизу заворочался Мишка, громыхнув цепью. Д-а-а, не такой уж это и сон. Я прижал кошку к себе, постепенно мы успокоились и опять уснули. Утром сон не забылся, как это часто бывает, наоборот, приобрел ясность, вспоминались даже отдельные детали. Вот только Марфа представлялась неясной, словно туманной фигурой в отличие от ее бездонных глаз, смотрящих на меня. Что в этом взгляде? Не сказать, не поддается осмыслению, но он точно не пугает и не отталкивает. Это взгляд из другого мира. За завтраком я молчал, сказать - не сказать. Сомнения тяготили меня.
- Ты что смурной? – заметив мое настроение, спросила тетя Шура.
- Да, сон, - делая над собой усилие, ответил я.
- Бывает, - деликатно подытожил Степаныч, - не думай, само забудется. Какое–то напряжение все равно повисло в воздухе, и я все же решился, - Марфа приснилась.
Степаныч и Шура насторожились, но молчали, ждали продолжения, и я на одном дыхании выпалил весь свой сон, не забыл и поразивший меня взгляд. Степаныч неопределенно покачал головой. Тетя Шура, наоборот, уловив женским чутьем суть, сказала, - на полке, перед иконой, надо что–то взять. Марфа знак тебе дала.
- Так-то, оно так. Почему она тебя выбрала? – Степаныч с тревогой посмотрел на меня.
- Не нам это решать и думать нечего, - отозвалась тетя Шура, - идти надо.
- Да пойти-то просто. Куда эта дорожка заведет? Вот о чем я, - Степаныч пытливо всматривался в меня.
- Вон ты куда? Рано об этом говорить. А не пойти нельзя.
- Пойду, - решился я, хотя и не совсем понял намеки хозяев, - а там видно будет.
Что–то неведомое захватило меня, не отпускало и продолжало вести дальше. Сопротивляться было уже бесполезно и даже опасно. В чем эта опасность,
я не знал, но уже хорошо чувствовал. Да и свой выбор я уже сделал раньше, шагнув из дверей электрички.
Мастер
- Степаныч, ты дома? – послышалось с улицы через открытое окно.
- Дома! – ответил он, не вставая из–за стола.
- А мастер?
- Тоже тут, чай пьем.
- Ну, я на лавочке, здесь подожду.
- Саш, это уже тебя, - улыбнулся мне, Степаныч, - хорошее прозвище.
- Да, уж. Это кто? – спросил я, допивая чай.
- Петро, монах, я тебе о нем говорил.
- Аааа….., щас иду, - ответил я в сторону окна.
- Да какой он монах, - отозвалась тетя Шура, - пожил в монастыре несколько лет, да вернулся, не его, а прозвище прилипло.
На улице меня ждал средних лет человек, длинные волосы собраны сзади, косматая, с проседью борода – приметы прежней, монашеской жизни. На меня глянули вдумчивые, пытливые глаза.
- Саш, телевизор не посмотришь? Барахлит че то.
- Давай, твой дом какой?
- А вон, от тракториста через один, - указал рукой Петро.
- Хорошо, приду, - пообещал я. Телевизоры мне, конечно, ремонтировать не приходилось, но что делать, мастер, он и есть мастер, должен все уметь, тем более по деревенским меркам. Теперь надо было оправдывать прозвище, запущенное кем-то с легкой руки. Степаныч сначала посоветовал мне зайти к трактористу, и посмотреть у него какой-нибудь инструмент. Хотя я сомневался, что там можно было найти что–то подходящее, но пошел, выхода не было. Колька был единственным на деревне техническим человеком.
- Ну, как дела, Николай? – уважительно обратился я к нему, застав за починкой забора у дома.
- Ничего, отпускает, - ответил он, вынув гвозди, зажатые во рту, и отложил молоток. Поздоровались за руку, вдобавок, я ободряюще похлопал его по спине, - держись!
- Эх, да хорошо бы.
- А ты не сомневайся, получится.
- Надеюсь.
- Я че зашел. Монах попросил телевизор посмотреть, у тебя инструмент есть какой?
- Пошли, подберем. Видел я тот телевизор, - ухмыльнулся Колька. В огороде копалась Нинка, обернулась, - здрасьте, - и помахала рукой. Мы зашли в сарай. Мерно гудел дизель, светились контрольные лампы. Вот он, с него все началось! Инструмента у Кольки было много. Он выделил мне металлический раздвижной ящичек с ручками, и мы скомплектовали, на удивление, хороший инструментальный набор. Нашелся и паяльник, и даже тестер - по крайней мере, какие то неисправности бытовой техники определить было можно. Вот с ремонтом сложнее, запчасти могут потребоваться.
Монах ждал меня у дома. Мальчишка лет пяти с грустными глазами, что то мастерил из деревянных чурочек во дворе. С затаенной надеждой посмотрел на меня и опять уткнулся в свое дело.
- Внук, Сережка, с дочерью у меня живут, - пояснил Петро. Мы зашли в дом. Нас встретила молодая женщина, пряча глаза, поздоровалась и скользнула в другую комнату, притихла там, прикрыв дверь. Я не успел ее разглядеть, но меня обдало болью, обидой и отчаянием, границ у этих эмоций не было, чувства зашкаливали.
- Ольга, дочь, - поняв мой немой вопрос, прошептал Петро и махнул рукой, – от мужа ушла. Видеть никого не хочет. Беда. Телевизор. Был такой когда-то у моих родителей, и только, наверное, в такой глухой деревне до сих пор мог сохранился. Ламповый!
- И он работал? – недоуменно спросил я.
- Вот представь, показывал, а щас только звук, изображения нет, рябь.
Мы выдвинули тумбочку с телевизором из угла, я снял с него кожух и, примостившись сзади на табуретке, начал копаться в пыльных внутренностях. Порывшись в тумбочке среди старых бумаг, Петро нашел и инструкцию к телевизору с электрической схемой. Чутье, мое чутье. Оно работало и здесь. Это бесполезно пытаться объяснить словами. Конечно, я обладал базовыми знаниями в электронике, помогала схема телевизора, но еще, каким–то образом я чувствовал неисправности. И это была не моя заслуга, нужная информация приходила извне, я только использовал ее. Только теперь до меня дошел смысл выражения: «мастер от бога, ученый от бога, писатель от бога» и тому подобное. Таким людям все дается свыше. Это великий дар. Но вот хорошо ли это? Как распорядиться этим даром? Ладно, если во благо, и не дай бог, во зло. А что такое благо, зло? Кто является мерилом этих понятий? Не все так просто. А на что я растрачивал задатки своего дара, зарабатывая деньги на бирже, ничего не создавая, - пришла, вдруг, за работой и такая мысль. За такими размышлениями телевизор я отремонтировал, почистил, подул, пошевелил лампы, подпаял ветхие проводки, изображение появилось, и семья собралась посмотреть программу. Молчаливая Ольга все же не утерпела, вышла из своей комнаты и устроилась в уголочке с вязанием. Собирая инструмент, я опять уловил волну ее эмоций. В случившейся трагедии не было вины Ольги, и что меня хоть как-то успокоило, в ее чувствах не улавливались безысходность и обреченность, слабый лучик надежды пробивался сквозь темень, окружившую сознание. Тянулась к свету душа Ольги, чистая и добрая, ласковая, с неизрасходованным запасом преданности. Она раскрылась и доверилась своему мужу, а взамен получила зло, которое не смогла пережить и простить. Так словами можно было лишь попытаться объяснить ее душевное состояние. Как ей помочь? Как отогнать прочь беду, чуть не поглотившую ее? Провидение молчало. Видимо здесь оно было бессильно. И я, мастер, был бессилен. Весть о починке телевизора у Монаха быстро разнеслась по деревне. Просьбы посыпались одна за другой. У селян накопилось много сломанной техники, отремонтировать все я физически не мог. Просили оживить и откровенный хлам. Приходилось терпеливо объяснять, что это уже никогда не заработает. Я оборудовал себе рабочее место у Николая в сарае, привлек к ремонту и его.
Он был рад моему частому присутствию, охотно занимался починкой, от выпивки воздерживался. Дела пошли быстрее. Вместе мы сделали профилактику и «Беларуське», прицепили к трактору прицеп, установили в нем доски для сидения. Можно было ехать в соседнее село - кончалась солярка для дизеля, да и жители уже давно просились. Отъезд Николай назначил на следующий день с утра. Людей набился полный прицеп, многим надо было ехать: в магазин, больницу, родственников навестить. Уехала и тетя Шура. Мы со Степанычем остались вдвоем.
За ремонтом, я, честно говоря, совсем забыл о своем ночном видении, о Марфе. Тем не менее, исподволь чувствовал нарастание какого то напряжения и тревоги вокруг себя, но не мог понять, с чем это могло быть связано. На помощь мне пришел Степаныч.
- Ты к Марфе когда собираешься? – с хитрым прищуром вдруг спросил он. Проводив трактор, мы шли к нашему дому по опустевшей деревне.
- Ох, я и забыл совсем, - попробовал отговориться я.
- Ты с этим не шути, - серьезно заметил Степаныч и повел головой и глазами вверх. Затем прямо посмотрел на меня, ожидая ответа.
- Пойду,….. сегодня, - посерьезнев, ответил я, и, не выдержав его требовательного взгляда, опустил глаза. Моя тревога четко связалась с невыполнением требований видения.
- Ну вот, и иди, - останавливаясь подытожил он. Мы стояли у калитки во двор Марфы, - Иди, не бойся, все хорошо будет. Я тебя у нашего дома на скамейке подожду.
Степаныч ободряюще похлопал меня по спине и не оборачиваясь заспешил к своему дому. Незваные гости не могли долго стоять даже у калитки.
Вот он, дом Марфы. Два пустых окна из-за кустов сирени за невысоким забором внимательно разглядывали меня.


Но враждебности, строгости в ответ на мое присутствие, как в прошлый раз, не чувствовалось. Лишь настороженность – как я себя поведу, что буду делать. Вдруг потребуется вмешаться и остановить званного, но незнакомого гостя. Я собрался с силами, решительно выдохнул и потянул калитку на себя. Жалобно скрипнули петли, калитка давно никем не открывалась, но все же подалась и пропустила меня. Я шагнул в неизвестность. За лето сирень сильно разрослась, поэтому пришлось осторожно идти вперед по узкой дорожке, отводя и придерживая руками тонкие, переплетающиеся друг с другом веточки. Как бы их не надломить, не причинить боль и сразу, и непоправимо не испортить отношение к себе. Холодок пробегал по спине, но это был не страх, а скорее волнение от предстоящей встречи с неведомым. Сирень осталась позади, ветки за моей спиной сомкнулись и отрезали меня от внешнего мира. Я оказался на открытом пространстве. К дому вела дорожка, выложенная по краям небольшими камнями и заросшая за лето мягкой травой. Слева и справа от нее благоухали цветы, на удивление не увядшие за лето. Часть растений, названий которых я не знал, уже, видимо, отцвела, другие, наоборот, были в самую пору цветения. Аромат и разноцветье боролись за первенство. Что лучше, наслаждаться красотой осязаемой или зримой? Кто знает. А можно ли, вообще почувствовать и понять гармонию формы, цвета и запаха? Очарование этому месту придавала еще и удивительная композиция цветов друг с другом. Я улыбнулся и стоял так завороженный, не смея двигаться дальше. Создавая этот цветник, Марфа вложила в него свою душу, и, наверное, она до сих пор витала здесь. Осторожно ступая, боясь потревожить и нарушить эту красоту, я все же двинулся к дому. Три ступеньки, невысокое крыльцо, над ним крыша домиком, засов на двери, вместо замка - деревянная палочка. Осторожно достал ее, положил рядом, отодвинул засов и, взявшись за медную ручку, потянул дверь на себя. Она легко открылась, и я, шагнув вперед, оказался в узких сенях. Дверь закрылась, полумрак окружил меня - свет проникал сюда через маленькое оконце на противоположной стене. Но я успел увидеть следующую дверь, ведущую в дом, впереди, слева. Касаясь стены рукой, сделал два шага и остановился, вздрогнув. Впереди из темноты смотрели, не мигая, два глаза, горя желтым огнем. Страх сковал меня, я замер. «Кто или что могло быть здесь?» - пронеслось в голове. «Гость из другого мира, его страж, а может это сама Марфа?» - тут же домыслил я и пожалел обо всем, что сделал: «зашел в дом, послушался Степаныча, пришел в деревню, вышел из электрички, поехал на ней, почему не улетел, как всегда, на какой-нибудь курорт! Я, вообще, не могу, не должен быть здесь!» И успел попрощаться со своей загубленной жизнью. Мрррр, - раздалось, словно, мне в ответ, желтые глаза сдвинулись с места, приблизились ко мне, и что-то потерлось о мою ногу.
- Машка!…… Ты?
- Мрррр, - добавила она, и еле заметной черной тенью скользнула к двери в дом, обернувшись, сверкнула мне глазами: «пошли, открывай». На лбу у меня выступила испарина, колени задрожали, и на ватных ногах я двинулся вперед: «Ты откуда здесь?» Конечно, она мне не ответила и терпеливо замерла, ожидая, когда можно будет пройти в дом. В доме, слева от входа, я сел на что-то мягкое и решил передохнуть. Сил не было, но голова, на удивление, была ясной и работала четко. Как здесь оказалась Машка? - Да очень просто. Пролезла через дырку, которые всегда есть в деревенских постройках, даже специально оставлены для животных. Почему она здесь, что делает? - Может и раньше здесь бывала, привыкла к Марфе, искала ее до сих пор. Подтверждая мои догадки, Машка по хозяйски, принюхиваясь, обошла дом, подошла к пустому блюдцу, стоявшему у печки, и жалобно замяукала.
Но, угостить ее было нечем. Постепенно я успокоился от пережитого, помогла в этом и Машка, запрыгнувшая мне на колени. Вдвоем все веселее. Только тут я осмотрелся и ахнул про себя.


Дом Марфы был большой, светлый, правда, воздух здесь застоялся, пахло сухим деревом. Надо было бы открыть окна, проветрить, да хозяйничать здесь я считал себя не в праве. Обычный деревенский дом снаружи внутри таким не был и даже казался намного больше. Стены. Ровно отесанные, отшлифованные, идеально подогнанные бревна казались имитацией дерева, как теперь делают интерьер под старину. Большие окна в три створки давали много света. Правда, на них висели короткие белые занавески на веревочке, как у всех здесь, но, на деревянных, круглых гардинах, от потолка до пола висели и темные тяжелые шторы, присобранные на уровне нижнего края окна такими же лентами, подвешенными за металлические кольца к декоративным крючкам на стенах. Это уж было совсем из другого мира. Большая печь не побелена, а отделана светлыми однотонными изразцами, явно не современного производства... Пол деревянный. Но это не просто ошлифованные до бела доски. Он скорее собран из штучных длинных паркетин, идеально подогнанных друг к другу. Нигде не видно ни щелочки. Пол добавлял ощущение незыблемости и прочности и так исходящее от дома. Мебель. Не берусь судить, из какого дерева сделана, но она завораживала своей основательностью и изяществом одновременно. Темный цвет только добавлял благородства. И какая мебель: большой буфет поблескивал дверцами с гранеными стеклами, такая же горка для посуды со стеклянными полками, стол с изогнутыми ножками, вокруг него изящные легкие стулья, вдруг остановившиеся в быстром беге. А сижу я, оказывается, на диване. Подо мной мягкий красный бархат, по ворсистой поверхности которого приятно провести рукой. Невольно я откинулся назад и уперся в такую же спинку, украшенную резной полкой и фигурным зеркалом.

Напольные часы у окна в углу комнаты. За дверцей со вставками из стекла виднелись массивные гири на цепях. Гири выбрали весь свой ход, часы остановились. Стрелки на циферблате показывали один час двадцать пять минут. Откуда здесь все это? И где здесь? А где, вообще, я? Тишина. Звон в ушах. Под моей рукой теплое мягкое тельце Машки, сердце стучит: «Мррр». И больше ничего. Покойно и хорошо. Я на секунду прикрыл глаза, просто моргнул. Сумерки. В комнате длинные тени. Я в том же месте. Но что произошло? – Время. За секунду, пока я прикрыл глаза, пронеслось несколько часов. Возможно ли такое? Все та же тишина, даже безмолвие. Только сердце Машки стучит под моей рукой. Да, меня наверняка потеряли! Степаныч волнуется, надо быстрее идти обратно, а я еще не сделал того, ради чего пришел сюда. Где же полочка с иконами? Я подвинул Машку с колен и встал. В этой комнате полки с иконой Спасителя не было. Дверцы буфета приоткрыты, виднеется только одна чашка с рисунком из тонкого фарфора, расколотая пополам. В горке на стеклянной полочке столовая тарелка, тоже из фарфора, кажется просвечивающего насквозь в лучах заходящего солнца. Край тарелки отбит. Все, что осталось от старинных сервизов. В выдвинутых ящиках буфета несколько обычных ложек и вилок из нержавейки, сломанный нож, остатки столовых приборов. В следующей комнате спальня Марфы. Слева в углу стоял большой трехстворчатый шифоньер. Дверцы приоткрыты. На полках перевернутое белье, на вешалках верхняя одежда, мужская и женская, такой мне видеть не приходилось, разве в старых фильмах. Некоторые вешалки пустые. Рядом с шифоньером комод, здесь тоже все перевернуто. У окна низенький столик с банкеткой, перед столиком на стене большое зеркало в металлической раме с подсвечниками по бокам и оплывшими огарками свечей. На столике пустые баночки, декоративные коробочки, шкатулка, везде пусто. Вплотную к печи стояла кровать, застеленная белым покрывалом, на нем отпечатался след лежавшего здесь тела Марфы. Я дотронулся до него, и мне показалось, что от этого места исходит тепло, светлое и доброе. И, вдруг, я уловил Марфу, она была здесь, но не в каком-то одном месте, а везде, заполняла собой пространство внутри дома. Пришла она сюда сейчас и наблюдала за мной. Вот и полка в углу, чуть выше моей головы. Иконы Спасителя, как в видении, не было. Наследники основательно похозяйничали в доме. Все, что посчитали ценным и смогли забрать, увезли. Мебель оставили, неподъемная. А может она была им и не нужна. На полке лежало свернутое полотенце, стояла лампадка из красного стекла с остатками масла. Убрав лампадку, я провел по полотенцу рукой и наткнулся на две обгоревшие свечи, лежащие у дальнего края, у стены. Больше ничего не было. Все же, я еще раз, скорее для очистки совести, зачем-то Марфа меня сюда отправила, да и сейчас наблюдала за мной, медленно ощупал полочку. Ничего. На меня опять навалилось гнетущее чувство тяжести. Я понял, уходить нельзя, надо искать дальше. Принес из кухни табуретку, встал на нее, аккуратно убрал свечи, полотенце, мысленно извиняясь перед Марфой. Почувствовал, ей дороги эти предметы, но она доверилась, поверила мне. Полка была сделана из толстой широкой доски и между ней и стеной сверху имелась узкая щель, снизу полка примыкала к стене вплотную. Свет в этот темный угол не проникал, и я внимательно рукой начал исследовать эту щель. В самом углу пальцы наткнулись на какую-то неровность. Я нашел на кухне спички, зажег лампадку и поставили ее на полку. В свете маленького огонька что-то блеснуло. Воспользовавшись обломком ножа из буфета, я из щели осторожно достал металлический крестик. Сразу пришло облегчение. Вот, зачем меня посылала Марфа, нашел! Крестик был тяжелым, что нельзя было предположить по его размерам...


В кухне имелась еще одна низкая дверь. Открыв ее и нагнувшись, я перешагнул высокий порог и оказался в комнатке с небольшим окном. Комната разительно отличалась от остального дома. Я, как будто, оказался за его пределами и находился в обычной деревенской избе: узкая кровать у стены, небольшая потрескавшаяся печка, давно не беленая. Простой стол из досок, табуретки. На протянутых под потолком веревках во множестве были подвешены пучки трав и полевых цветов, давно высохших. Отдельный стол с примитивными приспособлениями, стоящими на нем, предназначался для приготовления снадобий. Полки вдоль стен были заставлены склянками с приклеенными к ним бумажками с непонятными надписями – готовые средства. Я вспомнил, что говорил мне Степаныч, Марья была травницей и лечила людей. В этой комнате была ее лаборатория, аптека. Из нее еще одна дверь вела прямо в сени, через которые я вошел со двора. Здесь Марфа могла принимать и лечить людей, не приглашая их в основную часть дома. Напоследок, я завел часы. Не трогая стрелок, подтянул за цепочки гири, и часы мерно застучали в тишине дома. Минутная стрелка, казалось, вот-вот, должна была сдвинуться на следующее деление. Зачем я это сделал? - Не знаю. Но это действие было не моей прихотью. И надо было быстрее покинуть дом. Держа Машку на руках, я вышел на крыльцо, задвинул засов и вставил на место деревянную палочку. Все как было. Прошел до калитки, но все же обернулся. В вечерних сумерках, может мне и показалось, в окнах дома что-то сверкнуло. На улице Машка вырвалась и убежала, выполнив отведенную ей роль. Почти стемнело. Степаныч беспокойно ходил перед своим домом, там же, на скамейке, сидела тетя Шура, вернувшаяся из поездки. Между ними шла перепалка по поводу моего долгого отсутствия. Виноват, конечно, во всем был Степаныч. Повернувшись на скрип калитки, закрывшейся за мной, они бросились навстречу. Такой искренней радости я давно не замечал в людях, тем более, по отношению к себе. А как я сам рад был после пережитых волнений опять увидеть дорогих людей, совсем недавно вошедших в мою жизнь и ставших очень близкими. Бывает так, мне повезло. Я тоже побежал к ним, и мы обнялись. Я вернулся.
Втроем мы сидели за столом под светом абажура. Перед нами лежал крестик, найденный мной в доме Марфы. Все вопросы ко мне быстро закончились. Отвечать на них было нечего. Почему меня так долго не было, я не знал, о своих ощущениях и увиденном не рассказывал. Поговорили о Машке, сидящей тут же на диване и умывающейся лапой. Оказывается, она была пришлой кошкой, в доме Степаныча появилась недавно, откуда пришла, не знали. Это только добавило еще одну загадку в список вопросов без ответов, накопившихся у меня за последнее время.
- Похоже, как серебряный, - высказал предположение Степаныч о крестике.
- Больно тяжел, - с сомнением покачала головой тетя Шура. Степаныч и тетя Шура подержали крестик в руках, передавая его друг другу, но быстро положили на стол. Хоть и не говорили вслух, но чувствовалось, не давался он им.
- Нательный крест, вот и ушко для веревочки есть, - продолжал Степаныч, наклонив голову, разглядывая сбоку и не трогая руками лежащий крест.
- Как такую тяжесть носить? И размером он большой, – не соглашалась хозяйка.
- Сашок, а ты крещеный? – не обращая внимания на Шуру, спросил Степаныч.
- Крещеный, еще в Александрове, дедушка с бабушкой, после рождения, окрестили. Родители и не знали сначала, потом только им сказали. А мне, когда лет пятнадцать исполнилось. Не те времена были.
- Это так. Носить его будешь? Я думаю надо. Не случайно его Марфа тебе дала. И встал ты на ту дорожку. А раз встал, идти надо.
- Ох, нелегко. Вон, Марфа какая была.
- А, что, какая? Помогала всем, лечила.
Опять заспорили хозяева. Что интересно, они поменялись мнениями. Тетя Шура сама отправила меня в дом Марфы, теперь же, очень осторожно подходила к моей находке. И Степаныч, сначала вообще сомневался, надо ли мне идти, теперь сам подталкивал меня вперед. Я молчал. Решение у меня уже созрело. Наверное, сам я еще этого до конца не осознавал, но внутренне согласился со Степанычем. И мне было интересно. Я столкнулся с новым, неведомым миром, который очень хотел познать, даже если не познать, то хотя бы чуточку прикоснуться. Еще один, немаловажный фактор. Теперь очень далеко, но он был, мой прежний мир, моя прежняя жизнь, которая нет-нет, да всплывала из глубин памяти. А возвращаться мне в ту жизнь, теперь, ох как, не хотелось. Глядя на Степаныча, я согласно, еле заметно, кивнул головой. Обратной дороги не было. Степаныч вышел в спальню и вернулся с тонким кожаным шнурком, - Вот, давай, на него и повесим. Я взял крест со стола, продел через маленькое ушко шнурок, и Степаныч завязал мне его сзади на двойной узелок. Тетя Шура ножницами подрезала длинные хвостики узелка. На таких же кожаных шнурках висели и маленькие крестики у моих хозяев. Момент был торжественным. С удивлением я почувствовал, что крест, висящий теперь у меня на шее, не тянет вниз, его большой вес, который мы почувствовали ранее, пропал. Может это были только мои ощущения: - Крест нашел свое место, нашел себе хозяина, хотя может только на какое-то время.
- Тянет? – спросила тетя Шура.
- Нет, хорошо, - я почувствовал легкое давление шнурка, приятный холодок на груди, исходящий от креста и защиту, окружившую меня. Завершился тот давний обряд моего крещения! Вспомнил и свои, почти детские ощущения, когда мои родители рассказали мне о моем крещении после рождения. Не понимая сути обряда, я подсознательно всегда чувствовал его значимость, втайне гордился им и ощущал могучую силу, стоящую за мной. Только теперь эта сила стала еще ближе, после откровения, пришедшего мне на луге, через который я прошел. Мой взгляд упал на стол, где ранее лежал крест. На белой скатерти виднелся его темный отпечаток. Степаныч и тетя Шура проследили за моим взглядом и тоже замерли. Крест воздействовал на окружающий мир, воздействовал и на меня! Как? Я не мог объяснить, но понял, что сделал первый шаг по пути, о котором говорили мои хозяева.
Пасмурный вечер перешел в темную ночь. На сеновале воцарилась темнота, плотная, осязаемая, наверное, материальная. На душе стало тревожно в ожидании перемен, и перемены должны были начаться скоро, ждать осталось совсем недолго. Тревога, нет, это была, скорее, не тревога, обычно связанная с ожиданием неприятностей. Это был душевный трепет и нетерпение - жажда перемен вошла в меня и не давала покоя. События дня вновь проплывали в памяти. Машка вытянулась вдоль меня и прижалась. Тепло, шедшее от нее, успокаивало, я начал дремать…Вдруг, что-то кольнуло меня в глаза через прикрытые веки. Я очнулся и через щель в крыше увидел свет далекой звезды, пробившийся среди туч. Это была звезда, светившая мне и в мою первую ночь здесь, она мерцала. И, словно, в ответ ей начало пульсировать слабое тепло, исходящее от креста, лежащего на моей груди. Я прикоснулся к нему рукой, и на моей ладони отразился рубиновый свет. Оказывается, в центре креста светился маленький камушек, как крохотный глазок, не замеченный нами. В пульсации звезды и камня прослеживался какой-то связанный ритм. Я убрал руку в сторону и лежал, боясь пошевелиться. Так и уснул под мерцание. Рассуждать об увиденном не имело никакого смысла.

Я сидел на берегу маленького округлого озера, прислонившись к стволу могучей ели. Ее ветки почти касались моей головы. Такие же ели окружали и все озеро, оставляя небольшое свободное пространство до воды. В озере не было видно отражений, только бездонная черная мгла. Да вода ли это? Тишина. Вдруг, на противоположном берегу я увидел светлую неясную фигуру и почувствовал на себе взгляд. Это был тот же взгляд, пронзивший меня ранее. Только теперь в нем не было жгучей остроты и требовательности, а скорее улыбка и доброта. Пронеслась мысль: «Может ли только в одном взгляде быть улыбка? А как взгляд может быть добрым?». Но это все было неважно. Марфа! Она опять пришла за мной, замерла на одном месте, и от нее веяло незримой красотой. Я выбрался из-под ели и сделал несколько шагов вперед. Марфа начала удаляться от меня в противоположном направлении. Ее взгляд не отпускал меня и манил. Обежав озеро, я попытался догнать видение, но видел только светлый контур меж деревьев. Он легко скользил, казалось, не касаясь земли. Мне же с трудом приходилось пробираться по густому лесу, отводя в стороны колючие ветви елей, под ногами хлюпала вода. К тому же, непонятная тяжесть навалилась на меня и не давала идти быстрее. Напоследок, за деревьями сверкнула слабая вспышка, и Марфа исчезла, пропала и свежесть, источаемая ей. В отчаянии, по инерции я еще сделал несколько шагов вперед и оказался на маленькой лесной поляне, окруженной такими же елями великанами. Из-под длинных мохнатых лап выглядывала дверь избушки.
Я открыл глаза, через щели на сеновал пробивался яркий свет. Машки уже не было рядом. Сон, опять сон, и непрошедшее гнетущее чувство тяжести, как я теперь понимал, предвестник необходимости действовать. Оказывается, день близился к полудню. Здорово я поспал. Степаныча дома не было – ушел за грибами, Тетя Шура занималась повседневными домашними делами.
- А меня, что не разбудили.
- Ты вчера и так намаялся, не стали. Как? Выспался?
- Даже слишком.


- Вот и хорошо, завтрак на столе, хозяйничай сам, - и тетя Шура, закончив заниматься с курами, пошла к кроликам. Пока я ел, вернулся Степаныч с корзиной грибов и довольным Мишкой, нагулявшимся вдоволь вместе с хозяином.
- Ну, ты и придавил! Отдохнул?
- Даже очень. Где здесь озеро в лесу?
- Ааааа. Есть такое. Только не ходит туда давно никто, и дороги нет.
- А почему?
- А что там делать: далеко, рыбы нет, а грибы и ягоды ближе можно набрать. Вон, смотри, - Степаныч кивнул на корзину с белыми и красноголовиками.
Я думал, опять начнутся расспросы. Но нет. Степаныч, видимо, обдумывал, как мне объяснить дорогу, тетя Шура только добавила, - Марфа в ту сторону ходила. Все мы обсудили вчера, решение я принял, и раз спрашиваю про озеро, значит надо, и так все понятно.
- Я сам там давно не был, идти надо лесом, вон, в ту сторону, - Степаныч махнул рукой за деревню, где почти сразу начинался густой хвойный лес.
- А, далеко?
- А, кто мерил? Километров пять, может, будет.
- Прилично.
- Давай, завтра, с утра. Я провожу, по ходу дорогу вспомню. Сегодня то, только в одну сторону и доберешься.
Я согласился. Но меня обуревало нетерпение, и от этого день тянулся крайне медленно. Чтобы скоротать его, мы со Степанычем занялись мелким ремонтом: что-то подколотить, где-то подправить. Тетя Шура, видя нашу маету, тоже не осталась в долгу. Выдавала нам поручения на ее неотложные дела в огороде: сюда принести перегноя, тут вскопать, там скосить траву и сложить на компост – бесконечная деревенская работа, за которой мы почти не разговаривали, только перебрасывались короткими междометиями. Наконец, этот день закончился. Мы поужинали и разошлись по своим спальным местам. Завтра предстоял день, полный неожиданностей и открытий. Через щель на крыше мне светила звезда и изредка подмигивала - «Спи, все будет хорошо». Для этого похода Степаныч заставил меня одеть свою камуфляжную форму, такую же кепку и крепкие высокие ботинки. Выдал и охотничий нож в ножнах - «На всякий случай». На спину я надел рюкзак с едой, приготовленной тетей Шурой. Когда мы выходили, солнце еще не показалось из-за кромки леса, стоял утренний сумрак, было свежо, на траве мелкими бусинками поблескивала роса. Мы шли второй час. Начинавшаяся от опушки леса заросшая кустарником просека быстро закончилась, дальше мы двигались по неглубокой ложбине, где угадывалась еле заметная тропа, и, наконец, поднялись на ровное место.


Тропа пропала. По времени солнце поднялось высоко, но мы его не видели. В этом еловом густом лесу было темно, тихо и донимали комары. Только мохнатому Мишке они были нипочем. Он весело бежал впереди нас, словно знал куда идти, останавливался и нетерпеливо ждал, когда мы догоним его. Степаныч, все же, не доверял собачьему чутью, и не спешил углубляться дальше в лес, озабоченно переходил от одной елки к другой и внимательно осматривал стволы. Вот, нашел! – радостно крикнул он мне, хлопая по дереву, на котором на уровне груди виднелся потемневший затес. Он ловко подновил его топором, - так-вот, теперь издали видно будет. Я подошел ближе. Степаныч продолжил объяснять, - видишь, край ложбины, по ней мы пришли, а вон там, по прямой, следующая елка, - он махнул топором в противоположную от ложбины сторону, дальше в лес, - вот, она, тропа. Мы пошли вперед, переходя от елки к елке, на которых Степаныч обновлял зарубки. Оглянувшись назад, я хорошо видел эти белеющие ориентиры, по которым можно было вернуться назад, - а откуда они здесь, зарубки?».
Мои, - довольно ответил Степаныч, - пригодились вот, А Мишка молодец, помнит. За очередной елкой нам неожиданно открылось озеро. Округлая небольшая чаша с низким берегом. Лес, повторяя форму озера, отступил от него метра на три. На свободном кольцеобразном пространстве образовалась поляна, поросшая густой шелковистой травой, словно недавно кет-то скошенной. Длинная трава росла по самому берегу озера и спускалась в темную воду. В отличие от моего сна, в воде отражался пятачок голубого неба и ели, вершинами, словно, проросшие к центру, вглубь озера. Вода замерла, никакого движения, ни одного насекомого над ее гладью, да и комары, вдруг, пропали на этой лесной поляне. Тишина.
- Фууу, - отдышался Степаныч, - дошли. Как место?
- Сказочное. Тут бы еще Аленушку, горюющую о братце Иванушке, для полноты картины.
- Верно подметил, сказочное-то, сказочное, да из недоброй сказки, - Степаныч шел по кругу, вдоль кромки елок, - Сашок, иди сюда, вот, здесь отдохнем. У одной из елей со стороны озера несколько нижних ветвей было срублено, и образовался своеобразный живой шалаш. Под ветками, у ствола дерева, на двух деревянных обрубках лежали три отесанных бревнышка, покрытые еловыми ветками, давно завядшими. Степаныч нарубил нового лапника, и я разложил его на бревнах. Мы сели, вытянув вперед уставшие ноги, и откинулись на шершавый ствол могучей ели. Сверху и с боков нас прикрывали длинные ветви с плотной и колючей хвоей. Было удивительно уютно сидеть в этом месте. Мишка обежал озеро кругом, подходил и к берегу, но, потянув носом воздух над самой водой, только облизнулся, пить не стал и отошел, пятясь задом и поскуливая.
- Плохая вода, мертвая, - подытожил я.
- Тоже почувствовал? – утвердительно спросил Степаныч, развязывая рюкзак, - давай, перекусим.
Тетя Шура, и когда только успела все приготовить, положила нам с собой пирожков с грибами и картошкой, отдельно сладких, с малиной. Налили ароматный чай из термоса и хорошо перекусили. Мишка, глядя, как мы аппетитно едим, тоже облизывался и радовался за нас, да и за себя. Ему тоже перепало. Пока ели, Степаныч рассказал невеселую историю, связанную с этим озером. Оказывается, у него и названия не было.
- Лет пять назад, геолог один к нам в деревню зашел. Неделю жил, всю округу исходил. Нас расспрашивал, что, да как. Толи искал что-то, так и не поняли. Потом пропал. Ну, думали, ушел. А тут, Марфа в очередной раз вернулась и рассказала. Видела этого геолога, здесь, на озере, мертвого уже. Ну, собрались с мужиками, пошли. А он, вот тут, где мы с тобой, сидит, котелок в руках, в нем вода с озера. Самого, муравьи уже изъели. Вон там, в лесу похоронили. Документов при нем никаких не нашли. Кто был? Геолог, не геолог, не знаем. Пропал человек. Никто его не искал, да и мы никому говорить не стали, неприятностей меньше. Мы еще налили чаю, сидели, молчали. Я подумал - «Вот если б раньше, расскажи мне такую историю, да еще в таком жутковатом месте. Как бы я среагировал? Испугался, поспешил уйти отсюда? Наверное. А сейчас, рассказ Степаныча, наоборот, разжег во мне интерес. И еще, я чувствовал - «те силы, стоящие у истоков нашего мира, не могут причинить зла. Да и что для них зло? Нет там такого понятия. Зло в самом человеке, в его самонадеянности, попытке возомнить себя царем природы, всего сущего. А как я теперь почувствовал и понял, человек знает только очень маленькую частичку окружающего его мира. Известных органов чувств человека, всей, созданной, опять же, на основе этих органов, опыте и знаниях, техники, недостаточно для познания мира. Мир многогранен и гораздо сложнее. Чтобы его познать, хотя бы понять, надо идти вперед очень осторожно, не ломиться напролом в закрытые двери, зачастую открывающие очень просто. На удивление, мне стало легко и спокойно».


- А сами мы сюда давно не ходили, да и раньше, редко. Тяжелое место. И воду никогда из озера не пили, исстари так повелось. Вот только Марфа здесь и бывала. Но, Марфа, есть Марфа. Вот так, - Степаныч внимательно посмотрел на меня, - ты как?
- Еще здесь посижу, один хочу побыть.
- Ну, как знаешь. Еда у тебя еще есть. Дорогу обратно найдешь?
- Найду. Степаныч, ты не обижайся, ладно?
- Да, какие обиды. Но до темноты возвращайся, - Степаныч выбрался из нашего шалаша и, поправляя одежду, спросил, - Мишку оставить?
- Приду,…. пусть с тобой идет.
Степаныч направился к первой елке с зарубкой, а Мишка растерянно стоял между нами, не зная, что делать. Иди! - повелительно крикнул я ему, и он нехотя засеменил вслед за Степанычем. Всколыхнулись и сомкнулись ветки за ними, закрывая проход. Я остался один, отрезанный от остального мира. Мой мир заканчивался у стены елей, окруживших озеро. Стало тихо и спокойно. Сначала на меня навалилось чувство одиночества, непонятная тоска, но потом они быстро отступили. Я, словно, растворился в этом маленьком окружающем меня мире, стал его частью, частью ели, к которой прислонился спиной. Дерево мощно гудело, это не тоненькая березка в роще, боящаяся случайного прохожего. Корни ели уходили глубоко, вершина возносилась ввысь, ветви переплелись с соседними деревьями, и все они пели. То гудение, которое я услышал сначала, делилось на тысячи оттенков, постоянно меняющихся и переливающихся. О чем эта песня, не знаю. Неожиданно границы этого маленького мирка раздвинулись и затем исчезли. Но я ощутил себя не в том мире, оставшемся за кругом елей. Я проваливался, если это можно так назвать, в пустоту, а может просто повис в ней – ни расстояний, ни времени, ни цвета, ни звука. Где-то на окраине моего сознания возникло неясное белое пятно, переливающееся серыми тенями, оно вращалось и постепенно приближалось. «Портал, вход в неизвестность», - пронеслась отстраненная, не моя мысль, а с моей стороны, покой и равнодушие к происходящему. Обожгло, заболела грудь, тело у меня было, я мог чувствовать и с трудом открыл глаза. Гудение прекратилось, передо мной все то же озеро, нависли еловые ветви, все во мне онемело, и, только, ощущение жгучей, пульсирующей боли в груди. Я с трудом поднял руку и, приложив ее к источнику боли, ощутил под одеждой крестик, продолжающий пульсировать и причинять мне беспокойство. Только, когда я окончательно пришел в себя, он успокоился, боль прошла. «Стой, стой, стой,…. Нельзя», - взамен зазвучало в голове, - «Иной мир», - пришел ответ на мой немой вопрос. И уже сам догадался, - «деревья прорастают в иной мир, другое измерение, здесь только их начало, видимая нам основа, я, слившись с деревом, мог уйти туда, откуда возврата может и не быть. А геолог? Может вода из озера отключила его сознание, и оно перешло в иную реальность? Наше тело не может последовать за сознанием, душой! Вот так, и меня могли найти под этой же елкой. Дааа, вовремя Марфа передала мне крест, и провидение спасло меня». Раздался далекий тихий шелест. Постепенно этот звук усиливался, приближаясь. Вдруг, вода озера словно вскипела, покрывшись возмутившими ее разбегающимися кругами. Дождь. Постоянно меняющаяся тональность и громкость шелеста, шелеста от невидимых капель, падающих на ветви елей, и шелест от таких же капель, падающих в озеро. Эти звуки переплетались, перебегали в пространстве, создавая непередаваемую песнь дождя, неотделимую от места, где он шел. С ветвей моей ели заструились тонкие струйки воды, капли сливались в маленькие ручейки и исчезали в траве. Под самой елью было сухо, вода не попадала через чащу иголок. Также неожиданно дождь прекратился, последние капли упали с веток, озеро успокоилось, и опять воцарилась тишина, покой, вечность. Я снова был близок к отключению сознания. Гортанный звук раздался с высоты - крик птицы. Я сделал над собой усилие и с трудом выбрался из- под веток, разминая затекшие мышцы. Над озером кружил ворон, издав еще раз свой крик, он скрылся за краем леса. Надо было уходить, недаром Степаныч называл это место тяжелым.
Я несколько раз обошел вокруг озера. Вот шалаш под елью, вот зарубка на ели, от которой начинался путь домой в деревню. А в какую сторону идти мне в поисках избушки Марфы? Во сне все было просто, но условно. От шалаша я примерно определил место, с которого Марфа меня позвала, даже пробовал от этого места идти дальше в лес. Никаких примет, намеков, можно было заблудиться. Что делать? В озеро впадал небольшой ручеек. Его не было видно, но в том месте, где он протекал, под травой хлюпала влажная почва. Кстати, из озера ручей не вытекал, вода, наверное, уходила через подземные каналы.ьРучей и навел меня на мысль: «Во сне, когда я пытался догнать Марфу, под ногами была вода. Не вдоль ли этого ручья я шел?» В любом случае, выбора не было, я одел рюкзак и углубился в лес. Землю в лесу покрывала опавшая с елок хвоя, и здесь ручей хорошо виднелся. Он проложил себе извилистый путь, обтекая корневища деревьев и, весело журча, бежал навстречу. Иногда, попадалась еле заметная тропа, переходящая с одного берега ручья на другой. Я шел правильно. Очень хотелось пить. Чай к этому времени в термосе кончился, но водой из ручья я не рисковал, помня печальный опыт геолога. В чем причина такого действия воды? Какой воды? Озерной, или приносимой ручьем? Я не знал. Прошел примерно час пути. Ели стояли передо мной, казалось, сплошной стеной. В их корнях пропал и ручеек. Непроходимое место. Поискать более свободный, обходной путь? «Иди прямо!» - повелительно прозвучало в голове. Я, хоть и с трудом, исколовшись о жесткие иголки, пробирался дальше, прямо, через чащу. Наконец, отодвинув в сторону очередную густую еловую ветвь, оказался на небольшой светлой поляне. Сверни чуть в сторону, в поисках легкой дороги, и на поляну не выйдешь, не найдешь. Да и не пустят сюда никого не нужного, как тогда, у дома Марфы. На другой стороне поляны примостилась маленькая бревенчатая избушка, вросшая в землю. Вот она, «землянка» Марфы. Над двускатной крышей, засыпанной иголками и поросшей травой, чернела труба. На поляну выходило играющее солнечными бликами оконце: «Заходи, жду тебя».
Сначала, я хотел пройти к избушке напрямик, через заросшую высокой травой поляну, но не решился. Прошел вдоль опушки леса, пока не оказался у двери, прикрытой большой еловой лапой. Дверь, закрытая на деревянный вертушек, легко открылась. Наклонив голову, я шагнул внутрь.
«Дома! Дома». - Хотя никогда здесь не был! Возможно ли такое? Уютно, душевно, покойно.


У входа возвышалась неровная, сложенная из темного камня печь. У топки лежали приготовленные дрова, на плите замер чайник.


За печью размещался топчан, застеленный пестрым одеялом. Перед единственным оконцем, выходящим на поляну, стоял стол, сколоченный из досок. Из-под стола виднелся край такой-же табуретки. На противоположной от входа стене висела полка с посудой, прикрытая не до конца задернутой занавеской. С иконы в углу на меня строго смотрел Спаситель. В подвешенной под иконой лампадке огонек давно погас. Ниже, на полке, лежали несколько старых толстых книг.«Дома, дома, дома, дома …», - продолжало звучать в голове. Я присел за стол, по которому бегали солнечные зайчики от окна, отодвинул в сторону заправленную керосиновую лампу, едва не просыпав солонку, и притих. Вот сейчас скрипнет дверь и войдет хозяйка, Марфа, только что отлучившаяся ненадолго. Нет. Тишина. Через неровные кусочки стекла в окне, промазанные на стыках замазкой, было видно, как плавно, от легкого ветра, колеблется трава, доходящая до края окна. Незыблемо стояли стражи – ели, окружая поляну и избушку, прикрывая их от постороннего внимания ощетинившимися колючими ветвями. Тишину нарушил крик ворона. Он сделал несколько кругов над поляной и сел на вершину высокой ели напротив. Еще издал свой странный гортанный крик, взмахивая крыльями, и замер, глядя в сторону избушки. Я вышел. Ворон спланировал по дуге вниз и пропал среди травы.
От избушки к этому месту угадывалась тропинка, и я осторожно, раздвигая руками траву, двинулся по ней. На свободном пространстве в центре оказалась ямка, заполненная водой. Ворон стоял на ее краю и, опустив клюв в воду, пил. Я замер. Вот оно, что! Эту воду можно пить. Через несколько секунд ворон поднял голову. На солнце сверкнул его темный бездонный глаз. Коротко каркнув, он взмахнул иссиня-черными крыльями, поднялся в воздух и, сделав круг, скрылся за елями. Проводив его взглядом, я лег на землю, опустил лицо в воду и пил, пока не перехватило дыхание. От ледяной воды ломило зубы, ледяной холод разливался по телу. Оторваться от этого источника было невозможно. Через прозрачную воду виднелось неглубокое дно, где били песчаные гейзеры вслед пробивавшимся из-под земли струйкам воды. Иногда песчинки разметало в сторону, тогда становились видны темные отверстия, уходившие вглубь земли. Встав на колени, я осторожно, чтобы не взбаламутить песок, зачерпывал воду пригоршнями и омывал голову и лицо. Еще пил и не мог напиться, пытаясь утолить вдруг возникшую другую, духовную жажду, жажду познания. Сидя у источника, я завороженно смотрел на его жизнь. С моей головы падали капли. От них по поверхности воды разбегались круги, они пересекались друг с другом, отражались от краев ямки, образуя водяные узоры: - «Как мало мы знаем о мире, в котором живем. Как много вокруг нас неосязаемого, поэтому и непознанного. Как безгранично и бесконечно познание, однако, зависящее от его носителя, человека. Человек, как существо, для дальнейшего движения вперед должен развиваться, приобретать новые качества. А не зашли ли мы уже в тупик, пойдя по техногенному пути, ограничив тем самым себя, не сумев, при этом, искоренить главное противоречие, заложенное в сущности человека». К таким мыслям, может быть, сумбурным, меня подтолкнул источник. Внимательно разглядывая ямку, я увидел, что от нее начинался маленький ручеек и терялся в траве по направлению к озеру. Этот родник с живительной водой, как я его назвал, впадал в озеро! Почему же озеро было мертвым? Ответить на этот вопрос я не мог. Начерпав кружкой полный чайник воды, я поставил его на печку. За избушкой под навесом имелась приличная поленница дров, здесь же в сарайчике я нашел топор и наколол лучинок, разжег печку. Еловые дрова весело затрещали, через неплотно прикрытую дверцу замерцало алое пламя, загудело в трубе, приятно потянуло дымком. В избушке стало еще уютней. Под полками с посудой, в прочном деревянном ларе, имелся запас круп, соли, сахара, аккуратно разложенных в матерчатые мешочки. В отдельном отсеке были и консервы в промасленных металлических банках, завернутых в бумагу. В большой прямоугольной банке с плотной крышкой и изображениями индийских танцовщиц хранился ароматный чай. Жить можно! Пока чайник шумел на печке, я зажег лампадку под иконой, по лику Спасителя пробежали тени, глаза наполнились бездонной глубиной. Дошла очередь и до книг. Их давно никто не брал с полки. Я протянул руку к верхней и попытался поднять ее. Но крест на моей груди, к которому я теперь постоянно прислушивался, сначала потеплел, а потом проявил что-то вроде беспокойства. Руку пришлось убрать, а пальцы почувствовали слабое онемение – «потом, рано», - пришло чуть позже. Прыгала крышка чайника, кипела вода, но эти звуки доносились издалека. В последнее время я мог неожиданно отключиться и впасть в подобие транса. Приходила благодать, грудь начинала млеть, откуда-то приходило восторженное и вместе с тем тихое состояние души, тело вибрировало, попадая в какой-то непонятный резонанс. А с чем, или даже с кем, был этот резонанс оставалось неизвестным. Я, обжигаясь, пил ароматный чай, держа кружку двумя руками, и через пар, поднимавшийся над чашкой, смотрел в окно. На меня лег тяжкий груз принятия решения. Избушка призывала меня остаться здесь, звала, чтобы дальше получать новые знания, тягу к которым во мне пробудила вода из источника. Надо было, хотя бы, несколько дней пожить здесь в одиночестве. Готов ли я к этому? Сегодня я возвращался в деревню, не мог не пойти. Но сюда я вернусь обязательно, такое решение во мне созрело. Уход из этого места навсегда закончилось бы плохо, прежде всего, для меня самого. Я это чувствовал и не пошел бы наперекор провидению. Причиной моего решения вернуться был не страх. Мне самому быстрее хотелось окунуться в новые знания, почувствовать неведомое. Марфа ушла, выполнив свою задачу. В избушке было все приготовлено для нового человека. Но, почему из множества людей, живущих здесь, пусть и не здесь, выбор пал на меня? Этот вопрос тоже не давал мне покоя, но он не требовал немедленного ответа. Крест на моей груди отозвался ласковым теплом и успокоением. Провидение поддерживало меня, мое решение. Пора было возвращаться обратно. День клонился к вечеру. Наведя порядок в избушке, я собрался, прикрыл за собой дверь, повернул вертушек, и пошел в деревню. На краю поляны оглянулся. Я уходил из дома, своего дома, куда мне предстояло скоро вернуться. Поляна с избушкой, озеро, остались далеко позади. Белевшие в сумерках зарубки на деревьях тоже закончились. Всю дорогу я спиной ощущал покинутый мной маленький домик. Он не отпускал меня, и от него, от иконы Спасителя с зажженной лампадкой, ко мне протянулась незримая нить, утончавшаяся по мере моего удаления, но от этого становившаяся только крепче. Можно, конечно, было оборвать ее, это было в моей власти. Но я не хотел этого. Стемнело. Я шел по нижней части лощины, угадывая путь на ощупь. Бледный свет Луны помогал плохо, скорее, наоборот, путал меня, пугая длинными движущимися тенями. Сколько оставалось до деревни, я не знал. Неожиданно впереди послышался быстро приближающийся шорох раздвигаемой травы, потом топот. Я остановился и насторожился, нащупывая нож, висевший на поясе. Неприятный холодок пробежал по спине. Вдруг, совсем рядом раздался радостный лай, и мне на грудь, сверкнув глазами, из темноты прыгнула огромная тень. Мишка! Нашел меня! Положив мне лапы на плечи, он довольно лизнул мне лицо шершавым мокрым языком, и еще несколько раз укоризненно тявкнул: «Пошли домой!» Как я был рад его появлению, потрепал по голове, и мы заспешили к дому. Скоро, через деревья замаячил свет, показалась опушка леса. Степаныч махал керосиновым фонарем из стороны в сторону. Рядом стояла тетя Шура - руки в боки и укоризненно качала головой.
- А мы уж тебя собрались искать идти, волнуемся.
- Ну, как? – Степаныч поднял кверху фонарь, разглядывая меня.
- Все нормально. Марфину избушку нашел. Там был.
- Давайте ужинать, остыло, наверно, все, - заспешила в дом тетя Шура, - там поговорим.
Разговора у нас, толком, не получилось. Я молча ел, погруженный в себя. Степаныч и тетя Шура, хотя и хотели узнать больше, деликатно молчали, понимали, когда надо будет, сам все скажу.
- Пожить мне надо там, - продолжая начатую тему, наконец, сказал я. Степаныч медленно поднял голову от тарелки, наши взгляды встретились. Его глаза сквозили тоской и жалостью.
- Ну, что-ж, надо, так надо, - тяжело вздохнул он. - Когда пойдешь?
- Думаю… завтра.


Мы опять замолчали, застучав вилками по тарелкам. В воздухе повисло напряжение. Молчала и тетя Шура, обычно скорая на слово, обдумывала что-то про себя.
- Завтра не завтра, а собрать тебя сначала надо. Непросто одному в лесу жить, - нарушила она молчание.
- И то верно, - вставил Степаныч.
- Там жить-то можно? Что там есть? Что тебе с собой собрать? - стряхивая со всех общее оцепенение, затараторила в своей манере, тетя Шура.
- Да, все там есть… Как приготовлено уже… Для нового человека.
- Э-э-э, нет, так тебя не отпущу. Ладно, сегодня все спать. Завтра собираться будем.
Я лежал на сеновале, смотрел на свою звезду, хотя не знал ее названия, а может это была планета, горящая отраженным, чужим светом. Она находилась совсем рядом. Да, эта была моя звезда, до нее можно достать рукой, я знал это. На моей груди мерно и тепло пульсировал крестик, теперь я всегда был не один. Зашуршало сено. «М-р-р», - раздалось рядом, и Машка со всего маха бухнулась рядом, набегавшаяся и уставшая за день, принялась умываться, потом затихла, прижавшись ко мне. Чего нельзя было ожидать. С утра у нас началась кутерьма. Степаныч, но больше тетя Шура, расспросили меня об избушке и забегали по дому, собирая мне вещи и продукты. Получалось много, за один раз не унесешь. Степаныч даже хотел идти со мной, тогда можно будет унести второй рюкзак, но понимал - нельзя. Хозяева даже поругались между собой - каждый хотел положить свое, более нужное. Я вообще ничего брать не хотел, но меня не слушали. Чтобы не мешаться, вышел на улицу и устроился на скамейке перед домом. Солнце клонилось к обеду, сегодня мне точно не уйти.


В деревне жизнь текла своим чередом. Выходных у сельских жителей не бывает. Какая-то работа да найдется. Люди копались в огородах, занимались заготовкой дров, сена, что-то жужжало, на веревках по ветру полоскалось белье, перекликались соседи, разговаривали. Через улицу из-за кустов сирени на меня придирчиво, поблескивая темными стеклами, смотрели окна тихого Марфиного дома: - «все правильно, иди». Незримая нить, связывающая меня с избушкой, теперь проходила и через этот дом. Горела лампадка под иконой, мерно тикали заведенные мной часы, отбивая время.
- Привет, Мастер! – услышал я рядом. Со стороны леса ко мне подошел Петро с вязанкой нарезанных ивовых прутьев.
- Здорово. Садись, отдохни. Что делать собираешься?
- Да, вот, корзинку хочу попробовать сплести. Когда-то получалось. У меня одна, а так всей семьей за грибами будем ходить.
- Твои как?
- Да, как, никак, - стрельнул в мою сторону глазами Петро, - молчит, и Сережка, глядя на мать не говорит.
Посидели, помолчали.
- Ничего, время лечит. Я вот, что. В магазин ездили, телевизор новый купил, с тарелкой. Старый-то, сам знаешь, через день работает, да больше шумит. Помоги настроить … хоть так их отвлечь, - вздохнул Петро.
- Сделаем, - не мог я отказать на такую просьбу. Сегодня точно никуда не уйду, да все равно, поздно уже.
- Степаныч! – Крикнул я. Запыхавшийся Степаныч высунулся в окно и вопросительно кивнул головой.
- Я к Петро, телевизор настроить.
- Ну, тогда мы не торопимся. Завтра пойдешь?
- С утра.
- Ладно.
- Ты куда собирался? - закидывая вязанку на спину, спросил Петро.
- Да, есть тут место, - уклончиво ответил я.
- Помешал?
- Нет, сегодня все равно не пойду. Завтра, с утра.
- Ну, тогда ладно.
Дойдя до дома Петро, я окликнул Николая, возившегося во дворе с трактором. - Коль, если время есть, помоги с телевизором, инструмент захвати.
- Щас, докончу, приду, - с готовностью отозвался Николай, орудуя гаечным ключом.
- Как он? – спросил я у Петро.
- Держится, - усмехнулся Петро. Спутниковую тарелку мы установили на крыше. Телевизор повесили на стене в центральной комнате. Долго провозились с настройкой антенны, никак не могли поймать сигнал. Николай сидел на крыше, крутил тарелку, а я кричал ему в окно. Наконец получилось, настроили каналы. Это была первая спутниковая антенна в деревне. Прогресс пришел и сюда. Я стоял у стены и нажимал на кнопки пульта, проверяя программы. Скрипнула и чуть приоткрылась, наверное, от сквозняка дверь в другую комнату. Я невольно бросил взгляд в ту сторону. Ольга, стройная, босая, в светлом коротком платье стояла перед зеркалом и укладывала длинные русые волосы, держа булавки во рту. Она повернула голову и недоуменно взглянула на меня - в серых глазах пропала боль, мне даже показалось, что ее губы тронула улыбка, не усмешка ли. Словно молния полыхнула и пронзила меня! Мой палец давил на кнопку пульта, мелькали программы. Банально, но я ничего не мог понять, такого со мной, наверное, никогда и не было, самообладание улетучилось вмиг. Поворот головы, мимолетный взгляд, жест рук – всего-то. Никакого осмысления происходящего в тот миг, конечно, не могло и быть. Но, тепло, неистощимые его запасы приоткрылись мне в душе женщины, да, вдобавок и женщины. А женщину, не просто человека противоположного пола, бывает увидеть, ох, как не просто. Петро и Николай вопросительно смотрели на меня, а я смог очнуться от наваждения, только когда Ольга прикрыла дверь. Заметили ли они мое смятеие. Не знаю. Мне было все равно. С улицы пришел Сережка, освоился с пультом и устроился смотреть мультики. Я же попрощался с Петро, и мы вместе с Николаем вышли на улицу. Николая поджидала жена, они ушли по делам. Происходящее вокруг меня воспринималось словно в тумане, мир раскрасился мягкими светлыми красками, замедлил свой бег, улица проплывала мимо, видимая, как будто, с высоты. У дома Степаныча я присел на скамейку и продолжал парить, чувства переполняли меня. Неужели, здесь, вот так, меня коснулось то, о чем я читал в книгах, смотрел в фильмах! «То», - никак по другому мой разум, в отличии от души, которая уже все понимала, не мог назвать волнение, охватившее меня. Прежняя семейная жизнь не принесла мне радости, почти забылась и представлялась сплошными серыми сумерками. Последующие годы оставили в памяти блеклые цвета мимолетных встреч, заведомо без намека на продолжение. В том другом, теперь далеком от меня сумасшедшем мире, чувства часто сводились на нет, превратившись только в удовлетворение желаний, стерев различия между мужчиной и женщиной. Я был одинок душой. И вот здесь, в маленькой деревушке, меня пронзила молния, пробудившая во мне еще одну чувственность, отличную от полученной ранее. Те, обострившиеся ранее чувства касались природы нашего мира, познания, а это было совсем другое. Не разум, душа управляла этим чувством. И как все это будет сочетаться вместе во мне, я не знал. Крест молчал, это была совсем другая сила, и ее природа была ему не известна. Пришла и еще одна мысль, - «на сколько «это» может быть взаимным». Но душа ликовала, все остальное было не важно.
- Саш, ты здесь, что сидишь, давай домой, - по хозяйски распорядилась тетя Шура, выглянув в окно. Надо было идти, а не хотелось, и это тоже теперь было странно для меня. В центре комнаты стоял рюкзак, плотно забитый под завязку.
- Вот, смотри, набралось, все пригодиться, - довольно подытожил Степаныч, затягивая шнурок и пристегивая ремешки верхнего клапана. Я поднял за лямки увесистый рюкзак и прикинул, как пойду с ним, - тяжеловато.
- Ничего, своя ноша не тянет, остановишься, передохнешь.
Тем временем, тетя Шура накрыла на стол, сели ужинать. Степаныч наставлял меня, как жить в лесу, да еще одному, и наставления эти были не пустыми словами. Я понял, приходилось и ему когда-то пройти через такое, - да, всякое в жизни было, - неожиданно перешел Степаныч и посмотрел на жену. И тетя Шура задумалась. Но дальше разговор затих. Старики сидели молча, видимо воспоминания были не из легких, и рассказа о тех событиях не получилось уже во второй раз. Это была не тайна, но зачем извлекать из прошлого пережитое. А я был рад, просто рад, и все. Мое состояние если и было замечено, то, наверняка, отнесено к предстоящему походу. Пусть так.
- Пойду, пройдусь, - воспользовался я паузой и встал из-за стола.
- Давай, - разрешил Степаныч. Старикам хотелось побыть со мной, но я ничего не мог поделать. Меня тянуло на улицу, и тянуло в сторону дома Петро. Выйдя за калитку, честно говоря, я уже не понимал, как смогу уйти завтра в избушку. Мои разум и душа разделились и тянули меня в разные стороны. Странно, но это никак не влияло на мое настроение – было легко и хорошо. «Нет, поход нельзя отменять, от этого зависело что-то очень важное» - я это понимал, но ноги сами несли меня к знакомому дому. Все же, я замедлил шаги, а потом и совсем остановился, - «как я зайду к ним, что скажу, никакой видимой причины для этого нет. А улыбка могла и привидеться, или просто ничего не значить». Настроение сразу как-то испортилось, и я стоял в сомнениях, нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, как школьник, перед первым объяснением. Темнело.
Я готов был вернуться назад, – «пусть все остается, как есть», но скрипнула калитка, и в сумерках мелькнуло знакомое платье. Я на ватных ногах двинулся вперед, - «что за робость овладела мной». Ольга была все ближе и ближе, я остановился рядом.
- А я ждала тебя, - словно через тысячи километров донеслись до меня ее слова.
- А я шел к тебе.
Все, что еще можно и нужно было говорить, все стало ясно и понятно. Мы сидели на лавочке в узком переулке и молчали. Сколько так прошло времени, не знаю. Наши души переплелись и ликовали. Не надо было лишних слов, может их и вообще было не надо. Затих деревенский дизель, Николай отключал его на ночь. Лунные тени властвовали над миром, мерцали звезды. А на моей груди под рубашкой пульсировал рубиновый огонек креста, отозвавшись на зов звезды. Надо было идти. Ольга почувствовала мое настроение, но я ничего не мог объяснить ей, я и себе еще ничего не мог объяснить, - «зачем я ухожу, и что меня там ждет». Я не мог объяснить, что это никак не связано с ней, это разные жизни, разные миры. Я хотел быть с ней, но не мог остаться. Мы дошли до калитки.
- Завтра ухожу, - все же решился я.
- Я знаю, - она прикрыла мне рот ладошкой, мягкой и теплой, - молчи. Поняла ли она меня, не знаю. Но что было в ее словах, и для меня осталось загадкой. Пришла опустошенность, мы расстались. На своих губах я чувствовал запах ее ладони. Это был наш поцелуй, прощальный или нет. Этого не знал никто.
Я не спеша шел по темному лесу, не находя своих прежних следов. Разросшийся в темной низине папоротник доходил до колен, вступать приходилось почти на ощупь. Впереди из высокой травы иногда показывалась спина Мишки, он убегал вперед, оборачивался, поднимая голову, и поджидал меня. Степаныч отправил его со мной, на всякий случай. Пес был рад такому путешествию, я тоже. Все не один, спокойней. Хозяева проводили меня в дорогу ранним утром, еще до зари. В эту ночь томление в груди не дало мне уснуть. Причина радостного возбуждения осталась не понятной. Прощание с Ольгой, правда, было ли это прощанием, уход, пусть и временный, от моих стариков – настроение было грустным. Но чутье подсказывало иное - жажда перемен и будущих открытий уже перекрывала мою обыденную и прошлую жизнь. Я поймал себя на том, что стал относиться к своей прожитой до сегодняшнего дня жизни, как к прошлой. Это открытие меня точно не должно было радовать. Я должен вернуться обратно, что могло случиться со мной в лесу – поживу, наберусь знаний и вернусь. Так я думал, но уже сам с собой был не согласен. Старики, похоже, тоже не ложились в эту ночь. Договорились, мое исчезновение объяснят срочным выездом в столицу. Мы молча постояли у калитки, обнялись, тетя Шура всплакнула, - возвращайся, сынок.
- Мы всегда ждем тебя, странник, - добавил Степаныч. Они прощались со мной. Когда-то ушел и не вернулся их сын. Эта боль навсегда с ними, теперь они боялись потерять и меня. Для меня они стали не просто дороги, стали родными, и я для них тоже, в какой-то мере заменил сына.
Шел второй час пути, а лесного озера все не было. Дорога растянулась. Ощутимо пригибал к земле тяжелый рюкзак. За вековыми елями солнце не просматривалось. Дневной сумрак, а ночью тьма хозяйничали здесь. Я прислушивался к тишине. Лес настороженно молчал, шуршала под ногами трава, да изредка громко выстреливала ломающаяся под ногой ветка. Звук звучал громко, диссонансом, далеко разносился окрест в этом растительном мире, пугал его, и этот страх касался меня. Казалось, что каждый сломанный сучок, смятый неосторожным движением лист папоротника, привлекает чье–то внимание. Словно настороженный взгляд обращался в мою сторону. Но как я не старался идти тише и незаметней, не получалось. Отведя в сторону очередную тяжелую еловую ветвь, я неожиданно оказался у озера. Мишка уже был здесь и стоял, прижав уши, поскуливая. Остановился и я. Озера не было. Угадывалось только открытое пространство, затянутое густым туманом. Лесные запахи остались позади. Дышалось с трудом. Воздух был холодным, влажным и от этого тяжелым. Здесь был свой, особый мир, не поддающийся осмыслению, что я и ощутил в свой прежний приход сюда со Степанычем. В этом липком облаке, подойдя к краю берега, я все же увидел внизу воду. Передо мной разверзлась бездонная тьма без какого – либо отражения. В озере не видно было ни неба, ни окружающего его леса. Я не увидел и собственного отражения. Тьма только засасывала в себя и поглощала. Я невольно наклонился вперед, но Мишка с силой толкнул меня мохнатым боком, заставив очнуться. Чуть наклонив голову набок, навострив плохо стоящие уши, он недоуменно и преданно смотрел мне в глаза и улыбался. Из открытой пасти свешивался длинный розовый язык с черными пятнами. Для привлечения моего внимания пес тявкнул - «пошли, пора перекусить». Я устроился в живом шалаше под елью, Мишка со стороны озера, у моих ног. Туман здесь был не властен, его стена граничила с опушкой леса, не смея приблизиться к ней. Шла незримая борьба двух стихий. Еловая ветвь надо мной выдавалась далеко вперед, пересекала незримую границу и касалась стены тумана, следя за ней. Туманные капли оседали на густых зеленых иголках и накапливаясь мерно падали вниз, теряясь в траве. Мир ограничился живым шалашом и туманом, перекрывшим вход. Пахло елью, смолой, дышалось легко и свободно, не как у озера. Стало уютно в этом маленьком живом шалаше, приютившем меня. Сверху в рюкзаке лежал объемистый сверток, источавший вкусный аромат, тревоживший Мишку. «Сейчас, сейчас, и тебе достанется», - напрасно успокаивал я нетерпеливо поскуливающего пса. Нашелся и термос с горячим чаем. Завтрак удался на славу, и рюкзак полегчал. По времени солнце должно было подняться над краем лесной воронки, окружавшей озеро. Но туман все не сдавался, и кроме немного посветлевшей серой пелены так ничего и не было видно. Сытый Мишка задремал, но его уши были настороже, реагируя на малейшие шорохи. Я откинулся на широкий ствол ели, вытянул ноги и прикрыл глаза, идти дальше пока не хотелось. Я был на перепутье, между деревней и избушкой, между прежней моей жизнью и новой. В груди не проходило томление, даже нетерпение. Конечно, можно встать и пойти дальше, но, что–то меня удерживало. Избушка не приближала меня к моим неясным ожиданиям. Я чувствовал, от меня самого мало что зависит, а там, наверное, еще не решили, что со мной делать. Я улыбнулся. Как наивны были такие рассуждения, попытка облечь в человеческие понятия неизвестную сторону мира, может быть вообще лежащую вне нашего понимания. Не лучше ли потрясение, испытанное мной на лугу, и изменившее мое восприятие, оставить в покое, и просто жить, не пытаясь осмыслить происшедшее. И не для того ли меня призвали побыть в одиночестве, чтобы просто прислушаться к себе и успокоится. Тревожное нетерпение отступило, а его место заняло радостное чувство бытия, благодать, так, его называли. Я, наверное, задремал, а может и нет. Слабое движение воздуха почувствовалось на лице и заставило меня приоткрыть глаза. Туман заметно посветлел. Вдруг в его поредевшей пелене, над озером, возник сначала чуть видимый, потом все более явственный женский образ. Я с изумлением узнал в нем Ольгу: слегка колышущиеся под струящимся туманом волосы, взгляд, светящийся теплом, губы, тронутые улыбкой, тревога в глазах. Видение длилось несколько секунд и пропало вместе с туманом, рассеянного солнечными лучами. Показалась поверхность озера, рябь прошла по тихой воде, и в ней отразился лес, омытое утром небо. По своим неведомым делам, по нависающей надо мной ветке заспешили муравьи. Первый из них, добравшийся до ее конца, остановился на зеленой хвоинке и озабоченно шевелил усиками в сторону озера, поджидая остальных. Неожиданно сверху сорвалась капля воды, угодила в смелого муравья и увлекла его за собой, на землю. Остальные муравьи остановились. Ставший теперь первым, повернул в сторону и начал прокладывать другой путь, за ним дружной вереницей пошли и остальные, обходя опасное место. Вот и еще один мир, со своими страхами и заботами.
- Мишка! - крикнул я, удивляясь отсутствию верного пса, - Мишка, Мишка!
Он не прибежал на мой зов, несколько раз обойдя вокруг озера я не почувствовал никаких следов его присутствия. Вот место, где он лежал рядом со мной, но трава была не примята. Странно! Мишки не было! Благодать моментально улетучилась, а ее место заняли тревога и непонимание происходящего. И крест молчал, даже чуть отдавал холодком. Единственным разумным объяснением могло быть только одно – Мишка вернулся обратно в деревню, выбрав своих хозяев. Что-ж пусть так, но стало грустно. В избушке предстояло жить одному. Надо было идти дальше. Закинув за плечи рюкзак, я тронулся в путь, а под елкой уже вовсю хозяйничали муравьи, подбирая мелкие крошки. Наверное, среди них и тот, свалившийся с ветки – все же улыбнулся я. До избушки я добрался к вечеру. Без Мишкиного чутья идти стало сложнее. В одном месте путеводный ручеек неожиданно пропал, скрылся в узкой выемке, заросшей травой, а я, расстроенный, невнимательно, пошел наугад и заблудился. Спохватился поздно. Сколько я прошел в сторону от избушки, было неизвестно. С помощью Мишки по нашим следам можно было вернуться обратно быстрее, но теперь его не было. Мое чутье сбоило, если не работало вообще. В общем, проплутал, разыскивая спрятавшийся ручеек, и медленно двинулись дальше, пока вода опять весело не зажурчала на открытом месте. Так вот и вышел на заветную поляну почти в сумерках. Остаток дня ушел на обустройство на новом месте. Я разложил вещи и продукты в избушке, поел и улегся на новое спальное место. И только сейчас припомнил прощальные слова Степаныча, как он меня назвал, – Странник. Случайно ли это получилось, или нет, можно было спросить только у него. Но деревня была теперь далеко.
На узком жестком топчане не спалось даже с усталости, сказывалось новое место. Я встал и сел за стол, не зажигая лампу. Только под иконой Спасителя тлела лампадка, освещая его грозный лик. В неровном тусклом свете он выглядел иначе, строгое внимание сквозило в его бездонных глазах. Из–за края леса показался серп Луны и осветил призрачным светом все вокруг. Свет проник и в мое оконце. На столе белели руки, мои и не мои, легкий лунный холодок тронул лицо, отразившееся в стекле лампы, прозрачная тень от нее соскользнула со стола на пол, пытаясь дотянуться до темного угла у двери. Я замер и не мог, или не хотел пошевелиться. Благодать, прикоснувшаяся ко мне под елью, и здесь дала себя знать. Темная непроходимая стена леса окружала поляну. Вершины елей слегка выделялись на фоне иссиня-черного неба, усеянного светлыми крапинками звезд, бледнеющими вблизи ночного светила. Поляна покрылась искрящимся голубоватым инеем и тоже замерла. Не доносилось ни одного звука. Тишина и покой царили в мире. Тени постепенно двигались вслед движению Луны и наконец пропали. Поляна покрылась мраком, только звезды мерцали ярче, но как ни старались, их света не хватало. Неожиданно от центра поляны, где пробивался родник, в небесную черноту ударил сначала неясный, потом все более осязаемый столб света и затерялся в безбрежном мраке. Наверное, он и не возник вот так, вдруг, а был здесь всегда, вот только видимым становился в полной темноте. И видел ли я его глазами, и свет ли это был. Внутри светового столба происходило движение, менялась его прозрачность, яркость. Но вот странно, он не освещал окружающее, и не порождал теней. Как завороженный, я смотрел на это чудо, не пытаясь что-либо понять, мне просто было хорошо. Незаметно, потом все явственней начала светлеть полоска неба над лесом. Световой столб пропал не в силах бороться с яркостью восходящего светила, однако в нем была какая-то другая, неведомая мощь.


Ночь отступала, близилось утро. Я стряхнул, охватившее меня оцепенение, и с удовольствием растянулся на топчане, хрустнув затекшими от долгого сиденья руками и ногами. Глаза сами собой закрылись, я крепко уснул.
Прошел день, другой. Я занимался делами по своему небольшому хозяйству. Вспоминая наставления тети Шуры, готовил еду, даже сварил нечто среднее между супом и гуляшом из картошки и тушенки. На удивление, получилось вкусно. Жареная картошка с грибами, луком удалась на славу. Я принялся за обследование окрестностей. Мою поляну окружали еще несколько таких же полян, но поменьше. На их лесных опушках росли грибы, земляника. Мир, наполненный жизнью, сам был живым. Ощущение себя его маленькой частичкой доставляло радость. И не важно, какое тебе дано существование, сама жизнь была великим даром. Все было хорошо, спокойствие и ощущение благодати. Но исподволь чувствовалось и томление, нетерпение, хотелось скорых перемен. Постоянно находиться в благодушном состоянии конечно было можно, а может и нужно, но только не замыкаясь в себе. Я выпал из привычного ритма жизни, возврата в мое, теперь забытое состояние, не было, изменилась сама моя сущность. Надо двигаться дальше, но куда? Это точно не было физическим движением. От меня ждали другого, но чего? Я не сдвинусь с места пока не пойму, что должен осознать, а потом и понять. Наверное, это был пока единственный вывод из моих рассуждений. От моего покоя не осталось и следа. Нетерпение искало выхода и не находило. Все во мне бурлило. А вместе с тем, в этот самый момент, я спокойно сидел в избушке за столом, двумя руками держал чашку с чаем, обжигаясь отхлебывал из нее, через поднимающийся пар смотрел на поляну и улыбался. Вслед за паром колыхались могучие ели, травяное озеро волнами перекатывалось по поляне. Мир жил своей жизнью, чувствовал мое присутствие, но ничем не мог мне помочь. Как-то раз, в задумчивости обходя внешние полянки, я потерял направление и заблудился. Мое чутье не работало рядом с лучом. Но, пройдя наугад, неожиданно вышел на свою поляну со стороны избушки. Мне показалось это странным, я хорошо помнил, что уходил с поляны в другую сторону. Попробовал еще раз – то же самое! Испугавшись, начал метаться, обегая внешние полянки, и всегда оказывался у избушки со стороны леса! Да, ощущение, что я не могу уйти отсюда оказалось правдой. Я был заперт словно в заколдованном круге. Но, что же все-таки я должен был осознать и понять, а потом двинуться дальше? Сколько, наконец, времени мне отпущено на решение задания? Наверное, любому ожиданию должен когда-то прийти конец! Никакого чутья, никакой благодати, паника овладела мной. Что хотят от меня? Зачем я нужен? Отпустите! – в какой-то миг прорвалось из неведомой глубины сознания. Стемнело. Я стоял у родника. Луч терялся в бесконечности.
Ничего не изменилось. Неожиданно возвратился покой, близкий к полному безразличию. Вернувшись в избушку, я лег, и тяжелое забытье навалилось на меня. Что от меня ждали?
Я проснулся от того, что хлопнула входная дверь. Потянуло холодным сквозняком. Замерцал огонек в лампадке, но устоял. Заныл беспокойно крест после долгого молчания. Что-то происходило, менялось пространство вокруг. Слабое свечение заискрилось синими сполохами и утвердилось у двери. Прозрачный силуэт угадывался в центре свечения - Марфа появилась и двинулась мимо меня к иконе Спасителя. Касаясь предметов – стола, табуретки, сполохи усиливались, и фигура обходила препятствия. Я не то, что не мог пошевелиться, перехватило дыхание, но оно и не требовалось. Кончики пальцев рук сначала онемели, потом в них появилось слабое покалывание. Сполохи тянулись и ко мне, пытаясь ощупать, фигура проплыла мимо, покалывание прекратилось. Билось ли сердце, я не знал, но комок подступил к горлу, ступор овладел мной. Марфа, кто, или, что это было, я не знал, взяла одну из книг с полки и открыла ее. Лист из старой книги не удержался и соскользнул вниз, сполохи проводили его до пола и исчезли, затем исчез и мерцающий силуэт. Луч солнца разбудил меня. Покачивались от слабого ветра ветки, свисающие над окном, их легкие тени порождали солнечных зайчиков, резвившихся на лице, не давая больше спать, - «вставай, пора, новый день пришел!» Я сел, чувствовался прилив сил, и появилось желание действовать. «Только, что делать», - к сожалению не знал. Вдруг, только сейчас, вспомнилось ночное событие. Что это – сон, явь. На полке все так-же лежали книги, верхние покрылись пылью, никто давно их не трогал, никакого листка на полу не лежало. Все же сон, опять наваждение, как тогда, с крестом, который я нашел. Значит и сейчас мне была подсказка, надо только разобраться в ней. Священное Писание, Библия, так можно было назвать все эти книги, мне, человеку не опытному в вопросах веры. О существовании этих книг я, конечно, знал, но никогда не держал в руках и, конечно, не читал. Взяв в руки книгу, лежащую сверху, я осторожно убрал с нее пыль и попытался открыть. Заскрипел переплет, запах бумаги, старой, пожелтевшей, заполнил избушку. Страницы приходилось перелистывать осторожно, первых нескольких в книге уже не было, следующие повредились. Книга начиналась с Нового Завета, продолжалась Деянием Святых апостолов, последняя часть содержала Псалтырь. На одной из хорошо сохранившихся страниц стояла дата издания – 1884 год, Синодальная типография, Москва. Шрифт, язык давно забыты, ушли в прошлое. Хотя в церковной жизни, наверняка живут. Я сел с этой книгой за стол и начал дальше перелистывать хрупкие страницы. Пытался читать, но из этого ничего не получалось, не понятно. Перевернув очередную страницу, увидел листок, вложенный в книгу. На листке в центре имелся отпечатанный текст, уже современным шрифтом, и начинался он словами – «Отче наш…». Листок легко отделился от книги и оказался у меня в руках. Я прочитал текст и тоже ничего не понял. И только потом до меня дошло – а не тот ли это листок, который выпал из книги в ночном сне? Пытаясь разобраться в сути написанного, перечитывал его снова и снова. И, вдруг, в голове, синхронно моему чтению, зазвучал голос моего деда, произносящий похожие слова. Да, это была память далекого детства, и молитва, произносимая моим дедом, - молитва, обращенная к Богу. Так вот в чем дело. Но смысл написанного, молитвы, все равно мне не давался. Положив листок на стол, я вышел и начал бродить по отведенному мне доступному пространству. А слова молитвы звучали в голове, как будто, сами, уже без моего участия. Сколько прошло времени, я не знаю, но смысл написанного начал открываться мне. Вернувшись в избушку, найдя на полке маленький карандашик, я сел за стол и прямо на листе с молитвой ниже записал. Может и не складный, и не точно отражающий суть, но таким получился перевод древнего, а я это уже понимал, текста. А затем пришло и понимание сути – наш мир создан, он не сам возник из хаоса. Но жить в нем существам разумным надо постоянно развиваясь и по определенным законам, а законы эти очень просты – все они в тексте. Но почему мы не можем жить по данным нам правилам? От невыполнения этих правил все беды, происходящие на Земле! Наивно, очень просто, и, в месте с тем, все очень сложно. В последующие дни я читал книги, если процесс познания, захвативший меня, можно было так назвать. На обычное чтение, а тем более, на понимание могло уйти несколько лет, которых у меня не было. Пройдя первый, отправной этап, поняв суть, поставленной кем-то, а может и чем-то, мне задачи, двигаться было уже проще. Я просто листал книги, а заложенные в них знания сами перетекали в меня и укладывались в каком-то порядке. Это было удивительно, но так получалось. Задумываться, почему, не имело никакого смысла, от меня уже этот процесс не зависел. И чем дальше я продвигался, тем более ускорялся темп. В перерывах между чтением я задумывался над полученными знаниями, а мой мозг стал походить на компьютер – услужливо извлекая из памяти нужное. Великая сила Библии была в том, что рассказанная в ней история веры части человечества в Бога, содержала еще и сведения о развитии самого человечества. Существование Бога не вызывало у меня никакого сомнения. Но вот жизнь и поступки людей я не мог оставить без внимания и критики. Самое страшное, не дававшее мне теперь покоя, было то, что свои неприглядные поступки люди оправдывали верой именно в Бога. Парадоксально, но создавалось впечатление, что Бог был игрушкой в руках людей. Они боялись его гнева, но продолжали грешить с его именем на устах, а потом каялись ему же в грехах своих. Мой разум, и раньше склонный к аналитическому мышлению, теперь сразу подмечал несоответствия в логике поступков. Зачем Каин убил своего брата Авеля понятно, но почему он это сделал?! Этот вопрос повисал в воздухе. Авраам готов был убить своего сына Исаака, чтобы доказать Богу свою веру? Убить человека, тем более сына! Мог ли Бог давать такие испытания? И что это за испытание – доказать готовность к убийству. Зачем это Богу. В этом испытании проглядывали чисто человеческие качества. При возвращении в Землю Обетованную еврейский народ с именем Бога истребил племена язычников, живших в этой земле, чтобы освободить место для себя. Но это тоже были люди, правда, молились они другим богам и по - своему. Значит, их можно было уничтожить?
Так, кто же мы, что мы все вместе взятые, если в нас заложена способность и даже жажда убивать себе подобных?! А было ли в нас это заложено первоначально? Не появилось ли эта способность в процессе нашей эволюции? В остальной живой природе нет такой категории, как убийство. В ней это необходимость, и только с целью добычи пищи. Борясь за территорию, лидерство, животные не убивают друг друга. Слабый уходит, а победитель его не преследует. Правда, я видел в передаче о животных редкий пример смертельной схватки между черепахами, когда одна случайно могла перевернуться на панцирь. Обратный, самостоятельный переворот был не возможен. Так вот, возможность и оправдание убийства – не порождение ли это нашего разума, свернувшего с правильного пути?
Шли дни. Чем дальше я листал книги, тем больше укреплялся в своей догадке. С именем своего Бога люди вступали в кровавые войны. И каждая сторона доказывала, что ее Бог единственный и правильный. А за войнами и убийствами, смертью, в конце концов, стояли простые человеческие потребности и низкие чувства – корысть, зависть, месть, злоба. Были, наверное, и другие. И даже пришедший Спаситель, проповедовавший любовь и добро, принесший себя в жертву, не смог ничего изменить. С его Святым Именем и крестом продолжалось истребление людей...Люди, народы, разные культуры создавали себе своего, удобного для себя Бога. И как они не принимали культуру других, так и не принимали других Богов. А кто был он, единый Бог, так бы я назвал силы, создавшие наш мир. У Бога не было жестокости, не было зла. Впрочем, наверное, как и добра. А эти категории, скорее, являлись уже сутью, следствием развития человека. У Бога скорее была целесообразность, необходимость движения и развития, достижения каких-то целей. Человеку в этом не пройденном до конца пути была отведена определенная роль. Но какая? И не было ли у Бога, тех, высших сил, сомнения – сможет ли человек справиться со своей ролью. Почему, что пошло не так, и можно ли еще что-то изменить?
Закончилась последняя книга, почувствовалось сильное жжение на груди – крест подавал мне знак, а его камушек светился яркой точкой. Но вопросы, вставшие передо мной, были неразрешимы. Неужели, странствуя, я мог, или должен был, хотя бы, попытаться найти на них ответы. С этим условием меня отправляли дальше, в неведомое мне странствие. Пора было идти, круг разомкнулся. Дальше угадывалось только место начала пути, я становился странником.
Пришло время моего ухода из избушки. Я становился странником, потерянным и без постоянного места. Где я найду приют, кто мне его даст, на что я буду жить, - невеселые мысли приходили ко мне, но с другой стороны хотелось быстрее отправиться в путь. А там, дальше – что будет, то будет. Так распоряжалась мной судьба, управляемая неведомыми силами. Жажда новых впечатлений, может и открытий овладела мной. В груди сладкое томление переросло в нетерпение – пора! Вещи были уложены в рюкзак, оставшиеся продукты заперты в ларь, а книги, книги, давшие мне новые знания, аккуратно возвращены на полку. Единственный листок с «Отче наш…» я аккуратно сложил вдвое и положил во внутренний карман куртки. Он был нужен мне, он был дорог мне, с него началось мое открытие мира, и начинались странствия. Лампадка под иконой погашена. Все было так, как я нашел в свой первый приход сюда. Место было готово для меня, я чувствовал себя здесь дома, но это оказалось только опять временным пристанищем. Следующий человек мог уже быть на очереди. Листок с молитвой, листок в моем кармане, – я забрал его! А как новый человек, с чего он начнет свои изыскания? Но листок был моим, и он оказался в книге незадолго до моего прихода, такое убеждение успокаивало меня. Может и новому постояльцу он будет вложен вновь, а может появиться и другой знак. Я не мог этого знать. Еще минуту потоптался у выхода и, сделав над собой усилие, подхватив рюкзак, вышел за порог и повернул деревянный вертушек на двери. Обойдя по опушке поляну перед заходом в лес, обернулся. Избушка притихла и нахохлилась, прикрывшись ветками соседней громадной ели, возвышающейся над ней. Блеснуло солнечным бликом треснувшее стекло окна, я повернулся и зашел в лес. Преграды больше не было, ручеек вел меня вперед, к озеру. Но через несколько минут окружавший меня лес резко изменился. Нет, могучие ели остались теми же, но вдруг стало холодно! Встречающаяся трава пожухла и захрустела под ногами, температура явно опустилась ниже нуля, - заморозки, осень. Я обернулся еще раз, и насколько позволял мне густой лес, увидел зримую границу тепла и холода, кольцом опоясывающую пространство вокруг поляны и избушки. Там, сзади все еще было лето, август, а здесь – бесснежная поздняя осень и первые заморозки, конец октября, начало ноября. Ноги задрожали, руки непроизвольно начали искать опору, я заметался, но подойти обратно к границе тепла и холода не мог. Вскоре самообладание начало возвращаться, и скорым шагом, не выбирая особо дороги мне удалось пробираться дальше вдоль сильно заросшего ручья. Еловые ветки хлестали по лицу, по щеке стекала кровь, попадая солеными каплями в рот, но было не до этого. Ничего не соображая, только благодаря чутью, я, запыхавшись, выбрался к озеру и замер. Озеро было покрыто коркой прозрачного льда, почти невидимого, лишь по тонким веточкам и хвое, нанесенных ветром, можно было его определить. Ели вокруг озера выросли, я ощущал себя рядом с ними маленьким, беспомощным человечком. Страшная догадка пришла мне, - не месяц и не два прошло здесь со дня моего последнего появления, а годы, если не десятилетия. Прежнего шалаша под елью не было и в помине, еловые лапы отросли и опустились до земли. Только трава, такая же, словно подстриженная, хрустела под ногами. Я бесцельно ходил кругами вокруг озера и не мог остановиться. В какую сторону идти к деревне было не понятно, потерял направление. Чутье молчало, страшный диссонанс в сознании перекрывал все прочие чувства. Крест теплый, если не горячий, звал вперед, но куда?! Все же немного успокоившись, сняв рюкзак, я призвал на помощь все свое самообладание. Присев и опершись спиной о рюкзак, я охватил голову руками и начал слегка раскачиваться из стороны в сторону. Глаза закрылись, а потом, без моей воли, из груди через чуть приоткрытые губы возникло мерное гудение выдыхаемого воздуха. Я начал быстро набирать в легкие морозный воздух, медленно его выдыхать и гудеть низким утробным звуком. Возникли вибрации во мне, они слились с окружающим меня миром в резонансе, и начала открываться картина, окружающего пространства. Затем я встал, развел руки в стороны, сжав пальцы в кулаки, и начал, покачивая руками, поворачиваться вокруг себя, слегка переступая ногами, чуть согнутыми в коленях. В тот момент мне было не до понимания своего состояния, но потом я сравнил его с танцами шаманов. Что-то в этом было похожее. Озеро, поляна, лес, круг все расширялся. Поляна с избушкой представились как темное пустое место, оно было вне пределов видения. Но сейчас этого было и не надо. Наконец показалась и деревня, дом Марфы. Но деревня была пустая, ни одного человека в ней не ощущалось. Холодный ком паники хотел выплеснуться из желудка наружу, но мерное гудение не дало ему подняться, и он растворился, не оставив следа. Подхватив рюкзак, я направился в лес, где была деревня стало понятным, а скоро заработало и мое обычное чутье. Через несколько метров показалась и первая ель с затесом Степаныча. Отметка уже почернела, ее затянула смола, засохшая и побелевшая от времени. Я не мог не остановиться. - Где все люди, где дорогие мои Степаныч и тетя Шура, ставшие мне родными? - Чужие люди тоже могут стать родными, - а, Ольга? – Я почувствовал на губах ее ладонь, неповторимый вкус и запах. Осязание любимой женщины, это было вчера, никакое время здесь было не властно. – Любимой, - так я назвал ее про себя впервые. Узнавая приметы заросшей тропинки, встречая иногда затесы Степаныча, я шел, если не бежал вперед, - скорее в деревню, что там?! Конца лесу все не было. Наконец, началась ложбинка, с нее раньше начиналась лесная тропка. Папоротник теперь покрывал здесь все и с хрустом ломался при моем движении вперед. Вроде бы между деревьями наметился прогал. Да, деревья закончились, но там, где раньше начиналась опушка леса, все заросло кустами и молодой порослью. Я старался смотреть выше этих новых зарослей и со всего ходу налетел на изгородь. Она даже не сломалась, а просто рассыпалась под моим весом. От неожиданности равновесие нарушилось, и я ничком упал в колючие кусты, а рюкзак придавил меня, довершив падение. Пришлось с трудом выбираться из-под рюкзака, встав сначала на колени, и только потом на ноги в полный рост. Это был огород Степаныча, заброшенный и заросший. Я угодил прямо в малину, отклонившись вправо от бывшей тропки. Передо мной возвышалась задняя стена дома, выходившая на огород, с маленьким оконцем в сенях. Неся рюкзак в руке, я прошел во двор, сгнившие доски ломались подо мной, ступать приходилось осторожно. Крыша сеновала, мой бывший ночлег, рухнула, двери в баню не было. Остальные дворовые постройки тоже еле держались, и, казалось, рухнут даже от ветра. Сзади меня заскрипела дверь, холодок пробежал по спине, нет, никого не было. Заскрипела от ветра дверь в дом, висящая на одной нижней петле. Захотелось подняться наверх в дом, но высокое крыльцо уже рухнуло, окно темной глазницей, пустотой смотрело на меня, лишь обрывок занавески трепетал на ветру. Что было делать теперь в этом заброшенном мертвом доме. Горестная картина стояла передо мной, а в памяти перед глазами все еще были живые: основательный Степаныч, бойкая и веселая тетя Шура, дорогие мои, любимые мои. Много лет прошло с тех пор, как я ушел из их дома, из дома, ставшего моим. Теперь их уже не было в живых. Будка Мишки была цела, а рядом лежала аккуратно свернутая ржавая цепь с остатками ошейника, все, что осталось от верного пса. Теперь я понял, почему он убежал от меня там, когда я задремал на миг под елью у озера. Время сделало скачок уже тогда, ему просто некого было ждать. И вернулся ли он сюда, к хозяевам, никто не мог ответить теперь на этот вопрос. А что стало с Олей, моей Олей? На что я променял свою любовь, единственную любовь в своей жизни? Стоило ли случившееся потерянной любви, наверное, нет. Комок подкатывал к горлу, дрожали губы, слез не было. Непонимание и злость смешались во мне. Стало страшно, - Господи, за что это мне?! – в бессильном отчаянии кричала моя душа. – Зачем ты, высший разум, заманил меня в ловушку времени?! Тишина, и никакого ответа, - а мог ли мне вообще кто-то его дать, не стал ли я невольным заложником непознанных законов мироздания? Управляет ли кто-то этими законами? И законы ли это, может это просто хаос?
Гудение, как тогда на замерзшем озере, поднялось из груди и вырвалось из меня. Это тоже был крик, он попал в резонанс с окружающим пространством, я растворился в этих вибрациях, и спокойствие и рассудительность вернулись ко мне, - надо было жить дальше, искать свой путь, - если бы можно было время повернуть вспять! – первое, что пришло мне. Как только эта мысль обрела понятную форму, мозг, работающий как компьютер, выдал мне картинку – После потрясения на лугу, я зашел в веселую рощу, где пели тоненькие березки, солнечные зайчики весело плясали в их зеленой кисее, а нарядные сережки покачивались в причудливом танце с ветерком…, - Стоп! Как такое могло быть? Стоял август, а березы цветут весной, скорее всего в апреле! Может уже тогда я попадал во временной сдвиг, но только он был в обратную сторону, назад!
Радостное волнение окатило меня, правда оно пока ничего не значило. А из глубин памяти возник еще случай, теперь из моего детства: Родители строили садовый домик, а я залез на чердак и пошел по единственной доске, брошенной через балки перекрытия, до пола было метра два. Доска покачнулась, потеряв равновесие, я начал падать назад, и это падение растянулось чуть ли не на бесконечность. Упал я спиной на доску, по которой шел, а руками успел вцепиться в балку. Все обошлось. Но дело было даже не в счастливом случае – время растянулось для моего сознания, может оно не постоянно и для физического мира. Конечно! Время не постоянная, а переменная величина. Но по каким законам оно меняется? И можно ли управлять временем, кто тогда управляет им? Я вышел на улицу деревни. Дома стояли полуразрушенными, никто здесь больше не жил. Старики умерли, а остальные разъехались. Ветер свободно пролетал через пустые, мертвые глазницы окон. Размышляя, я медленно шел вдоль заросшей улицы. Но вдруг, слева, блеснули лучом заходящего солнца целые окна дома Марфы. Дом, как и раньше, стоял заросшим, неприступным, но время не властвовало над ним, выглядел он словно новый, да он и был новым. Крест на груди подал знак, мне сюда. Я уже взялся за калитку и хотел было войти внутрь, но бросил взгляд вдоль улицы в сторону дома Петро, время не пощадило и его, на крыше чудом уцелела покосившаяся антенна, которую мы когда-то ставили с Николаем. Здесь я встретил Ольгу, здесь мы молча, почти без слов, объяснились в любви. Ее ладонь навсегда отпечаталась на моих губах. Все это произошло не когда-то, всего неделю назад по моим часам, я все еще не мог поверить и привыкнуть к страшной действительности. Но мое внимание привлекло другое – у дома Петро на улице стоял человек и смотрел на меня. Отпустив калитку, я осторожно двинулся в его сторону, не зная, что можно ожидать от человека в этой заброшенной деревне. Он не стал дожидаться, пока я подойду ближе, и побежал к машине, стоявшей в конце улицы.
- Стой! – крикнул я убегающему человеку не столько голосом, сколько мысленно, - не уезжай, подожди, - добавил уже тише с мольбой о помощи.
Человек остановился в нерешительности, повернулся ко мне и тоже медленно пошел навстречу: "мастер?!" вопросительно и удивленно откликнулся он.
- Да… ты знаешь меня?
- Ты не изменился... столько лет… где ты был?!
- А ты? Не узнаю.
- Сережа, вот таким был, когда ты заходил к нам, - ответил человек, показывая рукой от земли.
- Сережа?! – Да, что-то было знакомое в его лице, но сейчас стоящему передо мной человеку было лет сорок, легкая седина серебрила его волосы.
- А Ольга… мама твоя где? – с замиранием сердца спросил я в ожидании страшного ответа. Сергей грустно улыбнулся, и, поднял на меня глаза, - пропала…Мы постояли молча, у каждого было много вопросов, разговор предстоял долгий, - пошли ко мне в машину, вечер, холодно уже. Проходя у дома Петро я остановился – остатки трех корзинок, большой, поменьше и маленькой, чудом уцелели и висели на качающейся оградке,
 - за грибами ходили?
- Что? – обернулся, шедший впереди Сергей, - ах, это… нет, не успели. Как повесил дед на просушку, так и остались. Скоро мотор погнал в машину тепло, я только сейчас почувствовал, как замерз. Одежды для поздней осени у меня не было, куртка, скорее ветровка грела плохо. Тем временем Сергей достал термос с кофе, бутерброды, - жена с собой приготовила, знала, что пригодиться. Я ел, запивал горячим кофе, голод тоже дал о себе знать, - а, ты?
- Я… не хочется, вот кофейку выпью, - Сергей с интересом рассматривал меня, думал, - откуда я такой свалился? А сказать мне ему было нечего. Правду, какую правду? Нельзя было поверить в случившееся со мной, бред, да и только. Не может такого быть, и все. И в глаза я ему не мог смотреть, вина за мать тяжким грузом легла мне в душу. Хотя я и не знал, что произошло.
- Ладно, ешь, не до разговора тебе, - и начал сам.
- Что у вас тогда было с матерью не знаю, но видел я в тот вечер, как сидели вы на скамейке в переулке, - я поднял на него глаза, - нет, ты не думай, случайно получилось… выбежал на улицу, а тут ее платье белеет… сидите, молчите. Ну, мне, что… постоял немного, любопытно… ушел. Хоть и маленький еще был, понимал, нельзя мешать. А мать вернулась, вся не своя, места себе найти не может…
- Да, виноват я перед ней…
- Что ушел?
- Наверно, но у меня тогда… другое было, не мог остаться… хотя почему не мог, мог… но вышло так, прошлого не вернешь… Почему не вернешь? – вслух добавил я мысль, начавшую терзать меня сегодня.
- Ты о чем?
- А, это так, про себя. Хотел тогда ей сказать, объяснить что-то. Но что можно было объяснить. Любое объяснение, это только оправдание… для себя… Поняла, наверное, это, - невольно моя рука потянулась вверх, к губам, а на губах было опять то ее прикосновение…Молчал я, молчал Сергей, чувствовал, что я не договариваю, но не спрашивал.
- Да, такие они, гордые, - продолжил Сергей, - металась по дому, металась, выбежала тогда… и все, не нашли. – Я вопросительно посмотрел на него, - искали, а, что теперь, всего не перескажешь. На следующий день всю округу обошли, милиция приезжала, без толку, пропала, и все…
- Ты то, как, дед?
- Постепенно успокоилось немного, посудачили, тебя вспоминали, тебя-то тоже нет, уехал и уехал, у стариков… твоих спрашивали, а они что, молчат, руками разводят. Сына потеряли, племянник был, да сплыл, - Сергей грустно и криво усмехнулся, - но деревня есть деревня, люди разные, слухи поползли – место это плохое, раз пропадают, вот и потянулись отсюда. Мы тоже с дедом не долго прожили, мне в школу надо, зимой в интернате не очень-то весело. Но сначала мы все мать ждали, выйдем вечером за деревню и стоим, он меня за руку держит, другой крестится, шепчет… у меня комок к горлу, губы кривятся… Не дождались, уехали в Александров, он при церкви, я в интернате, все родной человек рядом, вместе. Отец мой приезжал, семья у него другая, но помогал, деньги исправно присылал, спасибо.
- Старики как… мои?
- До последнего держались, тебя ждали… Степаныч первый … ушел, осколок зашевелился, а бабу Шуру мы с дедом вдвоем перевозили, к родственникам в Александров, Николай помог, они в соседней деревне, там людей… побольше, а свободные дома везде есть.
- Сколько же лет прошло… с тех пор… как я ушел… уехал?
Сергей задумался, прикинул в голове что-то, - тридцать один год.
- Так вот, доигрался, - и опять я замолчал. Чуть наискосок от нас возвышался дом Кольки – тракториста, поодаль виднелся остов дизеля, который я когда-то ремонтировал, не хватило видимо сил его отсюда забрать, бросили. "Как Николай?" - я кивнул в сторону его дома.
- Живут неплохо, так и не пил больше, твой заговор, всем рассказывал, желающие еще были, но…
- Да… интересно… и не думал тогда. А ты здесь как сегодня, дела?
- Какие тут дела, - Сергей кивнул за окно, - у меня сегодня выходной, а что-то сердце вдруг защемило, решил к матери съездить… на могилку…
- Какую могилу?! – удивленно воскликнул я.
- Успокойся, - улыбнулся Сергей и положил руку мне на предплечье, - хоть и не нашли ее, а как прошло лет пятнадцать, поставили с дедом крестик там, - он кивнул в сторону покосившейся церкви, - не на погосте, а чуть подальше. Нельзя, конечно, так говорят, но должно же быть на земле место, где и ей покой и нам ее вспомнить можно и поговорить. Поправил сегодня крестик."
Стемнело, ни Луны, ни звезд, свинцовое низкое небо давило тяжело, в теплой машине было уютно, мрак и холод с улицы не проникал внутрь.
- Ну, что, к нам поедем, переночуешь, у нас места много, мы с женой одни остались, - я опять посмотрел вопросительно, - ребятишки наши, да уж не ребятишки, - Оля, Иван, в Москве, учатся в институте. Я рано женился, и дети уже выросли, разлетелись.
- Да, время… странное оно, быстро летит. Сергей воспринял мои слова как согласие и включил передачу.
- Ты знаешь, я останусь.
- Ты что, холодно, ночевать здесь негде, замерзнешь! Да и жутко здесь.
- Есть, я у Марфы, в доме. Да и привык я один.
- Ну, знаешь… уговаривать не буду, но не хороший этот дом, все говорят, и стороной давно обходят…- теперь я взял его за руку и улыбнулся, - ничего, все хорошо будет, - и открыл дверцу, собираясь выйти.
- Постой, - раздумье и догадка отразилось на лице Сергея, но все же он решился и спросил, - а ты как-то связан с этим… ну, с домом… с Марфой? И где ты все это время был…
- Сам толком не знаю, но похоже, да…
- А мать моя?
- Не знаю… честно… хочу узнать… ничего больше не знаю… не знаю где я был… где твоя мать.
- Когда тебя опять ждать, мастер? Мы вышли из машины.
- Я теперь не мастер, я странник, - мы крепко обнялись, - ждать надо всегда… и надеяться. Прощай!
Свет фар выхватил заросшую колею дороги, мелькнули на прощание красные фонари. Все, я опять остался один, в темноте, в пустой мертвой деревне. Теперь я не испытывал страха, что страшного со мной могло здесь случиться, ничего. Что страшного может быть в пустоте, на то она и пустота. Здесь была тишина, покой, птицы улетели, другие спали, насекомые спрятались на зиму и не трещали, как в теплые летние ночи. А у Высших Сил не было добра и зла, и пока я был им нужен, то находился под защитой. Холод опять пробирал меня основательно, и я пошел к дому Марфы, только в нем можно было переночевать. И в нем пропала моя Оля, это теперь я точно знал, но не стал говорить Сергею, зачем. Я не хотел вселять в него напрасную надежду, хотя и сказал ему об этом. Между тучами пробилась Луна, стало светлее. Я подобрал свой рюкзак у калитки и прошел к дому. Крыльцо здесь уцелело, со скрипом, но открылась дверь, я прошел по знакомым сенцам. Из их дальнего угла на меня смотрели два горящих желтых глаза. Но меня эти горящие глаза уже не могли напугать, они были почему-то ожидаемы, - Машка, ты здесь, ждешь, - позвал я свою любимицу, - Мяу! – глаза пропали, а через мгновение о мою ногу начало тереться мягкое теплое тельце. В дом мы зашли вместе, дверь за нами мягко закрылась. Дом Марфы, конечно, это был не ее дом, и жила она не в самом доме, а в маленькой пристроенной комнате, куда к ней приходили люди за помощью, где она их лечила. То, что в доме время течет иначе, я заметил еще в свое первое посещение, но не обратил внимания. В доме я тогда пробыл не больше часа, а снаружи прошло несколько часов, и меня потеряли Степаныч и тетя Шура. Машка, со дня моего ухода, жила здесь, в сенях, где замедление времени тоже распространялось. В доме было всегда тепло, его хватало и на сени. Дом подчинялся синему лучу, уходящему с поляны, где стояла избушка, и был устройством, порталом для перемещения в другие миры. Для включения портала служили часы с гирями, портал срабатывал, когда стрелки оказывались на 12 часах. Вот, что пришло мне теперь, когда я выполнил задачу, данную мне в избушке, мой разум работал как компьютер и мог связывать разные события, даже казавшиеся забытыми. Лунный свет через окно лег на пол, а в его бледном свете что-то белело. Я наклонился и поднял с пола платочек. Это был платочек моей Оли, он источал ее запах, казалось, всего минуту назад она держала его в руках и выронила. Что произошло здесь?! Холодок пробежал по спине, а услужливая память бесстрастно напомнила, как я завел часы и поставил стрелки за 15 минут до двенадцати часов. Что я наделал? Зачем я это сделал? Сам бы я никогда не полез в эти часы. И еще, меня тогда поторопили выйти из дома. Оля побежала за мной после нашего расставания, но почему сюда? Неужели она предположила, что я уйду отсюда в тот вечер, и хотела мне сказать важное, может остановить! И когда она зашла в портал, стрелки сошлись на 12. Я упал на стул и зашелся в истеричном смехе. Других эмоций уже не было. Сколько открытий, и тяжелейших для меня, в этот длинный и бесконечный день. Еще утром я был полон сил и надежд, и к чему пришел сейчас. Я потерял самое дорогое, что у меня было в жизни. Ради чего? Опять о том же. Но это был еще не конец сегодняшним испытаниям. Только сейчас я понял, что тридцать лет назад, уехав в отпуск, уже не могу вернуться в Москву. Я давно объявлен умершим, у меня нет работы и квартиры. Но это новое открытие уже было мелочью, никчемной ерундой. Мне стало все равно. Меня лишили всего, что у меня было, мне здесь больше не было места.
Я никогда не верил в случайности, а их цепь, выстроившаяся в сознании, только подтверждала страшный вывод. Открыв дверцу часов, я завел механизм, оставил себе пятнадцать минут. Оля, ее образ, тот, который я увидел в тумане над озером, стоял передо мной, тревожные глаза взывали о помощи. Стрелка двигалась неумолимо вперед, я не знал, где Оля, не знал, где окажусь сам. В непонятном, лихорадочном порыве достал сложенный листок с молитвой из кармана, расправив, положил чистой стороной вверх, нашел огрызок карандаша и в лунном свете строки сами полились из меня:

В оставленный дом на окраине зашёл я, казалось, вчера. И мог ли предвидеть в грядущем судьбы поворот навсегда.
Пройдя анфиладою комнат, пустынных, с тенями портьер, я слышал лишь гулкое эхо шагов, отраженных от стен.
Но в маленькой комнате с эркером, на стуле, в проеме окна, белел силуэт легкой дымкой, прозрачный, дрожащий слегка.
Воздушное платье до пола, в раздумье наклон головы. И, скомканный нервно рукою, платок кружевной у щеки.
Мечта, ускользнувшая в лета, виденье - несбывшихся грёз. Не чаял увидеть я здесь тебя, причину пролившихся слез.
Со страхом пошел я навстречу, ты жестом ответила мне. Но рук не коснулся туманных, рассеялся образ в окне.
Упал на колени в смятении, стучало лишь сердце в тиши. Я вспомнил былое не сразу, в печали прошедшие дни.
Кто был виноватым в несчастье - забыто за давностью лет. Ушла ты одна в одночасье, исчезла, оставивши свет.
Прокрался по комнатам сумрак, вслед мрак поселился в углах. Пропали в округе предметы, и сузился мир на глазах.
Затеплил свечу на камине, круг света печаль отогнал. В углу, за стеклом, отразился часов циферблат, он мерцал.
Я дверцу открыл, скрип раздался, вдруг дрожь пробежала по мне. Повеяло далью пространства, там искры мерцали во тьме.
Поддавшись внезапному чувству, я маятник плавно толкнул, А стрелкам оставил лишь четверть, до полночи смерить судьбу.
Гонимый душевным терзанием присел на диван в уголок, бежали минуты в сомнении, но выйти из дома не мог.
Стучали часы мерным шагом, закрылись глаза от забот. Надеждой повеяло слабой, тебя разыскать среди звёзд.
Двенадцать ударов…последний! Прервались раздумья мои. Не стало ни света, ни тени…
Последнее, что было – стук карандаша, упавшего на стол. Конец первой части.

Земную жизнь пройдя до половины. Я очутился в сумрачном лесу. Утратив правый путь во тьме долины. Данте Алигьери
Я начал просыпаться от приятного поглаживания по голове. Сон отступал, мамина рука нежно проводила по волосам, хотелось поспать еще. Но надо было освобождаться от ночных грез, не хотелось. Поглаживания становились все настойчивей, превратились в легкие потряхивания. Надо вставать.
Глаза открылись, и пришло чувство боли в шее и руках, так бывает от долгого сна без движения. Голова лежала на руках, затекли мышцы от неудобной позы и жесткого основания, на котором я полулежал, даже сидел. Толчки продолжались, с трудом подняв голову, понял, кто пытался меня разбудить. Машка, сидя на столе, терлась о мою голову. Та же комната, за окном стояла ночная темнота, ни луны, ни звезд. А темнота в комнате начала понемногу уходить, от моих движений свет постепенно становился ярче. Память тоже возвращалась, поднималась из глубин сознания. Весь вчерашний день прошел передо мной, череда невеселых событий и открытий. Я встал, потянулся и немного размялся. Машка тоже выгнула дугой спину, вытянула передние лапы и попыталась поточить когти о стол. Ничего у нее не получилось, она спрыгнула на пол и сладко зевнула, начав тереться теперь о мои ноги. Часы, заведенные вчера, стояли, маятник замер в середине без движения, гиря опустилась вниз. Что-то не так, что-то было здесь не так, не сходилось, не было логики. Я начал оглядывать комнату. Она была пустая. Нет, мебель была, та же. Но не было занавесок на окнах, каких-то мелочей, которые прежнему дому придавали уют и обжитой вид. Там постаралась еще Марфа. Не было иконы Спасителя, не было пристроенной в углу полочки. Пустой угол резал глаза. Я подошел к окну и попытался посмотреть на улицу. Нет, это была не темнота ночи, это была просто пустота, не чернота. Было ли там, за окном, вообще что-то. Мой взгляд упал на стол, он был пустым. Я сначала не обратил внимание и только теперь увидел – листа с молитвой и с написанным мной стихотворением тоже не было. Карандаш! Последний звук, звук его падения я услышал, уже когда все вокруг меня пропало, после чего я потерял сознание, так и не дописав четверостишье. Что же было в этом последнем, теперь я понимал, очень важном четверостишье. Сознание, память начинали работать по прежнему после вынужденного отключения. Да, вот, что я написал.
Двенадцать ударов…последний!
Прервались раздумья мои…
Теперь четверостишье надо было закончить, чтобы понять очень важное для меня. Я заходил по комнате, строки в мысленном взоре висели передо мной, я повторял и повторял их, первые две… Да, вот оно!
Не стало ни света, ни тени.
И не было рядом Земли.
За окном не было ни света, ни тени, да, в этом я убедился, теперь понял, значит там не было и Земли. Не было планеты. Я, странник, улетел, нет, не улетел, переместился в какое-то другое место. Где я был сейчас, бояться ли мне чего-то, кого-то. Я сел на стул, да, на что я сел, вот вопрос. Машка запрыгнула мне на колени, уютно устроилась и посмотрела мне в глаза. Ее зрачки из двух узких вертикальных полосок расширились и превратились в большие темные точки. Желтые глаза, я тоже хорошо это помнил, стали светло зелеными. Может так на них действовал свет. Подняв голову, я не увидел никакого источника. Свет просто был в комнате. Пока я сидел, не двигаясь, он начал гаснуть. Пусть, надо было спокойно посидеть и все обдумать. Машка заурчала на моих коленях свернувшись клубочком. В меркнущем свете ее шерсть лоснилась, а когда стемнело еще больше, по ней начали пробегать цветные искры. Я не на Земле, так, где же? Узнать это можно только выйдя из этого дома, надо начать двигаться, иного решения быть не могло. Хорошо, я выйду, дальше начнет что-то проясняться. Но ведь я стал Странником. Пусть сначала я по своей воле пошел по этой тропинке, потом неведомые мне силы увели дальше, поставив мне вопрос о сути человека. Мне надо начать искать на него ответ. Хотя, как это делать, с чего начать, я не имел ни малейшего представления. Оля, моя Оля, где ты, куда ты унесена чужим ветром, жива ли? Я достал из кармана ее платок, он был со мной, от него пахло Олей. Нет, не могла она бесследно пропасть, - я найду тебя! – это я сказал вслух. Машка встрепенулась, посмотрела мне в глаза и вопросительно «уркнула», - пора, мне пора идти. А с чего начинать покажет время, время, непонятная и странная субстанция, управляемая ли. Я встал, а Машка спрыгнула на пол и опять посмотрела на меня, - ты, со мной, - расстегнул куртку и посадил ее за пазуху. В случайности не верилось, она не просто так оказалась в этом доме, и я любил это преданное животное. О том, чтобы бросить ее, даже мысли не было. Устроившись поудобней, Машка высунула голову между пуговицами куртки, она тоже становилась странницей.
Подойдя к двери, которая вела в сени, да, это где-то на Земле, я обнаружил, что ручки нет, как нет и щели, между дверью и проемом. Лишь чуть заметная линия обозначала место двери. Надавив на него, я понял, что это бесполезно. Оставалась вторая дверь на Земле, ведущая в маленькую комнатушку Марфы. На ней имелась и ручка, которую можно было повернуть. Глубоко вздохнув, я взялся за ручку, а Машка спряталась в куртке. Под весом моей руки ручка опустилась вниз, раздалось легкое шипение, и дверь открылась в сторону от меня. Первой реакцией было захлопнуть дверь обратно. Картина, открывшаяся мне, была слишком невероятна, я даже попытался потянуть дверь на себя. Но бородатый мужчина, сидящий за столом под красным абажуром, со стаканом чая в металлическом подстаканнике, плавающим лимоном и торчащей ложкой, придерживаемой пальцем, приветливо улыбнулся и сказал, - заходи, заходи, не бойся, жду тебя. С опаской перешагнув порог, я сделал шаг вперед, Дверь сзади меня с тихим шипением притянулась на место, от стены ее отделяла тонкая линия, путь к бегству был отрезан.
- Да, да, - словно угадав мое желание, заметил бородач, - не убежишь, обратно ходу нет. Да ты садись, чаю хочешь? – Я лишь сглотнул пересохшим ртом, - вижу, хочешь, сейчас сделаю. Бородач привстал, открыл дверцу стоящего позади него буфета, раздалось позвякивание металла о стекло, - как добрался, странник?
- Хорошо… А ты… меня знаешь?
- Нет, не знаю.
- А прозвище мое…
- А у меня все вы, странники.
- А я… не первый?
- Пей чай, - бородач поставил передо мной такой же стакан хорошо заваренного чая, - лимон хочешь? – Я кивнул, а он, скрипнув дверцей, достал деревянную досочку, на которой лежал разрезанный лимон и нож. Часть сока из лимона вытекла, и на дереве виднелось не высохшее пятно. Видя мою нерешительность, бородач, отрезал дольку лимона и сам бросил ее в мой стакан. - Сахар здесь, ложи сам. Да, интересно начиналось мое странствие по вселенной. Пили чай, молчали, с интересом разглядывая друг друга. Чай был настоящий черный, без добавок, как я люблю. Лимон добавлял свой аромат, а песок тая крутился вслед за ложкой. Ароматная жидкость, казалось, растекалась по всему телу, успокаивала. Пар из стакана поднимался вверх, лицо напротив слегка колыхалось.
- Ну, пришел в себя? – продолжил разговор бородач, улыбаясь через усы.
- Где я? – спросил о том, что волновало больше всего.
- А я и сам не знаю. Меня сюда посадили, выхода отсюда мне нет. Объяснили, что делать – таких как ты встречать и провожать.
- А кто посадил? - Прихлебывая из стакана спросил я, - объяснил кто?
- Хм, разве их увидишь. Они тебя сюда как отправили? Ты их видел? Нет, то-то и оно.
- Да, я сам ушел, часы завел, и вот, тут оказался.
- Часы. А как понял, что часы надо завести?
- Никак, - и передо мной опять прошла вся цепочка событий, случившихся со мной в последние недели, начиная от электрички. Бородач не торопил, но, как оказалось, вместе со мной увидел все происшедшее. В необычном месте мы с ним сидели. Говорили, пили чай, а можно было и просто молчать, и без слов становилось все понятным.
- Да, странник, не легкая судьба тебе выпала, другим тоже, кто перед тобой прошел. А про меня и говорить нечего. Вести разговор все же было проще, мы это понимали, и это было нашим, человеческим.
- Расскажи… можешь… Харон?
- Попробую, ладно, зови так. Правда, Харон плату брал, я, наоборот, в дорогу людей еще и собираю, и путь этот не в страну мертвых, это точно. Об этом потом. Смотри, тебя на эту дорогу, как бы, случайно вывели. – Я хотел возразить, но Харон опередил, - понимаю, понимаю, я о себе.
А мне и намеков никаких не было. Сам до всего доходил. Да, дошел, называется. Как в клетке теперь. Старушка одна, Марфой звали, да ты ее знаешь, говорила мне: - «Не лезь туда, плохо кончится». Вот так и кончилось… здесь теперь.
- Марфа, ты ее знал?
- А как же, через ту же деревню проходил… только, вот странника из меня не получилось…
- Постой… так ты тот геолог? – Харон кивнул – которого у озера мертвым нашли.
- Я… он, то есть, - горькая усмешка мелькнула за бородой.
- Марфа тебя и нашла, а мужики похоронили.
Харон молчал, допил чай и поставил подстаканник в шкаф за собой, тут же достал еще один, уже полный горячего чая. Я уже не удивлялся, это мелочи, что ждало меня впереди.
- Читал много, с человеком одним познакомился, он мне и рассказал все о вселенной нашей и не нашей. О местах силы, о переходах между мирами. Я и пошел искать. Озеро знаешь?
- А я ведь и сам на озере чуть не провалился в бездну. Елки там прорастают в другое измерение.
- Муравьев видел?
- Да, по ветке шли, а куда? Дальше пути не было.
- Вот! И я за ними… Вода в озере особенная, тело остается на земле, а сознание улетает. Но… это дорога в один конец.
- Понимаю.
- "Очнулся здесь в новом теле… Что делать? Тоже… само как-то стало понятно. Да, тело меняется, как тебе нравится, я себя таким увидел. Две двери, в эту приходят, ну, через которую ты зашел, в ту выходят."
- Я проследил за жестом Харона, - а дверь, через которую я зашел? На ней ручка и с этой стороны.
- "Ручка та, она ручка, но попробуй, поверни. Не крутится? Так вот." Харон, не спрашивая, забрал у меня пустой стакан и выдал новый, полный.
А чай? – Все же решился я спросить.
- Нравится? Пей, пока есть! У тебя какой, черный? А у меня еще и с бергамотом, была такая слабость на Земле. – Засмеялся Харон.
- Сколько до меня людей прошло?
- Сейчас посмотрим, - Харон встал и подошел к другому закрытому шкафчику, висевшему на стене, открыл его. На полочках внутри в специальных держателях стояли крестики, такие же, как у меня на груди. Под каждым крестиком была приклеена полоска бумаги с именем и номером, - ты 23.
- Так что, я должен крестик оставить здесь? Зачем? Он всегда со мной.
- Крестик? – Это только ключик, чтобы попасть сюда, дальше с ним дороги нет. Вдруг потеряешь, тогда и на Землю вернуться не сможешь. Понял?
- Понял, - но жалко мне было расставаться с ним, я привык к нему, привык к его знакам, подсказкам. Я прислушался, на груди креста как будто и не было – он выполнил свою задачу и затих. Память же с готовностью подсказала мне все случаи, когда он подавал знаки. Все они были только тогда, когда меня нужно было подправить для продвижения к конечной цели – доставки сюда, на пересадочную станцию. Пересадочная станция, новое название вошло в мою жизнь. Да, вспомнил я, и когда крест мигал рубиновым огоньком далекой звезде. Не здесь ли я сейчас нахожусь? Может быть и так.
- Харон, а почему Марфа не воспользовалась сама этим крестом, чтобы попасть сюда, и дальше двинуться проторенным, предусмотренным путем? Она свой крест передала мне, показала мне место, где он лежал.
- Как я понял, она не в ладах была с ними, - и Харон неопределенно показал головой вверх. Мы оба улыбнулись, может и не к месту.
- Как она мне говорила, ей тоже надо было что-то сделать, и уйти так, как ушел сюда ты. Но не захотела она, а отведенное ей время видимо вышло. Так вот.
- Два раза она мне давала подсказку, помогала. Где же она?
- Не знаю. Меня сюда определили. Ее может еще куда. Но сознаюсь тебе – не сладко здесь. Все это сплошная бутафория. Может и нет ничего этого, видимость только одна. Это мое чистилище, - грустно добавил Харон.
- Ну вот, я 23, тоже скоро уйду. А что ты делаешь, когда никого нет?
- Ничего, нет меня!
- Как?!
- А так, нет и все. За тобой дверь закроется, и все это пропадет – чай, лимон, сахар. Я, наконец. А как новый человек в той комнате появится, так и я, тут как тут.
- Да, не весело.
- На то оно и чистилище, и у каждого оно свое, кроме избранных, вроде тебя. Но там, наверное, тоже не сладко. Честно тебе скажу, обратно на Землю еще никто из-за той двери не вернулся, все крестики на месте.
- Ну, обрадовал. Да, а уходили туда люди, а с чем? Ну, для чего, что говорили?
- Не спрашивал я, видишь, и тебя не спрашиваю. Не дано мне. Как и говорил – встретил, снарядил, проводил. Извини, конечно, но на этом все!
Мы опять замолчали.
- А сколько я здесь могу быть?
- Сиди, пока сидится, и мне все веселее. Но в основном люди торопились, надолго не оставались.
Хорошо, давай к делу. Что дальше?

Я расстегнул куртку и начал снимать крест с шеи чуть наклонив голову вперед. В это время из-под полы показалась голова Машки, и кошка замерла, глядя на Харона широко раскрытыми глазами. Харон от неожиданности отпрянул назад, - это… кто, что?!
- Еще один пассажир, Маша." А Машка освоилась, потянулась и тут же, чувствуя внимание к себе, перебралась на стол, под абажур, уселась и начала умываться лапой, начиная от уха. Я сидел и посмеивался. Харон же, наоборот, задумался, и, как показалось мне, даже помрачнел.
- Ну и что с ней теперь делать?
- Со мной дальше пойдет, - уверенно ответил я.
- Хм… да ты хоть знаешь, как дальше… как дальше пойти?!
- А что? Машка со мной, маленькая, много места не займет.
Харон сидел за столом, с сомнением смотрел на Машку, а пальцами правой руки постукивал по столу.
- Ладно, пошли, крест возьми в правую руку, держи перед собой.
Харон подошел к простенку между буфетом, из которого он доставал чай, и шкафчиком, где хранились крестики. Свет от низкого абажура не проникал в этот угол, и только сейчас я увидел, что простенок занавешен длинной шторой от потолка до самого пола.
- А разве не туда? – указал я на вторую дверь.
- Нет, не торопись, - и Харон отодвинул штору в сторону.
За шторой оказался пустой темный проем. Постепенно пространство за ним начало освещаться и стало видно длинное узкое помещение, уходящее в темноту. Слева и справа от прохода, начинавшегося за дверью, виднелись два ряда больших параллелепипедов, лежащих на своих длинных гранях. Казалось, что через пустой проем можно свободно пройти дальше. Но это только казалось. Сделав шаг вперед, я увидел предупреждающие искорки, пробегающие по периметру проема, и остановился. Но тут сзади раздался легкий удар о пол, и Машка, задев меня, прыгнула вперед. Искры заметались и затихли. Машка мелькнула на освещенном пространстве и пропала в темноте. Свет не успел отследить ее движение.
- Стой! – Но было поздно, мы с Хароном переглянулись, не зная, что делать дальше.
- Не могла она тут пройти, - Харон в сомнении качал головой, - не знал я, как тут быть, не было такого, и в инструкциях ничего нет. Только один человек может пройти со своим крестом в руке." Мы стояли и молчали, глядя в темноту, не зная, что делать. Так прошло несколько минут.
Но вот далеко, казалось, что помещение перед нами не имеет конца, появилась точка света, а затем она начала постепенно приближаться к нам. Скоро мы увидели в проходе фигуру, сопровождаемую освещением, постепенно она увеличивалась в размерах. Шагов не было слышно, звук не проникал через экран. В нашу сторону шел человек. Он был облачен в широкий черный плащ, касающийся пола, лица не было видно, голову скрывал глубокий капюшон. В движении полы плаща чуть расходились, на груди поблескивало металлическое кольцо, в центре которого рубином сверкала светящаяся точка. В какой-то момент в глубине капюшона сверкнули зеленоватым светом глаза, нет, это был не человек, - Машка! – прошептал я. Подойдя ближе существо откинуло капюшон и беспрепятственно преодолев экран проема оказалось с нами в комнате. С черного лица на нас смотрели зеленоватые глаза с вертикальными прорезями зрачков, островатый нос слегка раздувался при дыхании, линия рта была лишь обозначена, подбородок чуть выдавался вперед. Высокий лоб переходил в дорожки черных волос, уходящих к затылку. На кончиках остреньких ушек подрагивали кисточки - антенны, почему-то пришло мне.


- Здравствуйте, - на русском языке существо поздоровалось с нами. Мы лишь молча кивнули.
- Странник, тебе пора, - ничего другого не смог придумать и сказать Харон, - действительно пора. Видишь слева саркофаги, - я кивнул, - в них лежат тела странников на хранении. А справа - пустые. Все просто – находишь слева свободный, ложишься, встаешь из правого с новым телом или оболочкой, называй как хочешь, понял?
- Понял, а зачем другое тело?
- Выйдешь, объясню. Экран будешь проходить, крест держи перед собой.
- А ты сам был там?
- Нет, я не избранный, меня не пустят. Да, не забудь, крест возьми... у себя из рук, без него обратно тоже не пройдешь. Далеко не ходи, мои все тут, рядышком.
- А как же, - я показал на существо.
- Быстрей, вдруг все схлопнется здесь, -перебил меня Харон и подтолкну к проему. Крест в моей руке потеплел, рубиновый глазок затеплился искоркой. Я шагнул и ничего не почувствовал. Медленно двигался вперед, шагов в этом помещении не было слышно, а пространство, казалось, возникало только передо мной. Внимательно всматривался в лица людей, лежащих в саркофагах. Пусть маленькая, но была у меня надежда – вдруг Оля здесь. Не знаю как, не знаю почему, вдруг ей повезло, и она прошла через эту пересадочную станцию. Нет, занятые саркофаги закончились, мужчины, женщин меньше, лежали здесь на хранении. Глаза некоторых были открыты и смотрели в никуда, в пустоту. Вот и мое новое пристанище, пустой параллелепипед был передо мной. Дальше ряд продолжался и терялся в темноте. Куда убежала Машка, где она сейчас замерла в своем старом обличье, увижу ли я ее когда-нибудь. Так и подмывало сбегать еще вперед и найти ее, мою верную спутницу. Но что я буду делать, мне не нарушить законы, действующие в этом мире, вернее в тамбуре между мирами. Обернувшись назад, я увидел Харона, отчаянно жестикулирующего мне руками, он что-то говорил, но слов здесь, в этой замершей тишине, слышно не было. За Хароном стояла фигура существа, Машки. Я лег в саркофаг и закрыл глаза. В голове прозвучал словно аккорд мощного органа, открыв глаза поднялся и осмотрелся. Портал, где виднелся Харон и Машка, пока я называл ее также, теперь находился слева от меня. А я, мое прежнее тело, лежало в саркофаге прямо передо мной. Уставшее, заросшее лицо, глаза закрыты, улыбка на губах, почему улыбка. Я давно не видел себя в зеркало, а тем более, глядя на самого себя со стороны, не узнавал. Передо мной лежал человек среднего возраста в поношенной одежде, с царапиной на щеке, утомленный переживаниями.
- Ладно, отдыхай, мне пора дальше, - я наклонился и из теплых рук взял свой крестик с кожаным шнурком, когда-то привязанным Степанычем. Как давно это было, и правда, в другой жизни, все дальше уходящей от меня. Идя обратно, я сначала не почувствовал никакой разницы, но смотрел на себя словно со стороны. Длинные полы широкого плаща начали мешать при ходьбе, мой прежний широкий шаг стал неудобным, он теперь вынужден был подчиняться какому-то другому, новому ритму. Приходилось привыкать. Комната через, ставший видимым, голубой экран также предстала в другом цвете. Я видел ее глазами, но к этому обычному зрению добавилось и другое, скорее внутренне. Проходя экран с крестом в руке, я теперь чувствовал, что тончайшая мембрана, не прерываясь, проходит через мое новое тело, не нарушая никаких функций. Как работало сознание, пока сказать было нельзя, но я размышлял. Пробовать же свое чутье было не на ком. Харон скорее был бестелесным фантомом, а Маша представлялась сплошным черным пятном. Я словно висел в пустоте, вокруг ничего не было. Между тем, Харон что-то говорил и говорил мне, но я не слышал его, словно выпал из окружающей меня действительности. Маша молчала, на ее лице вообще не отражалось никаких эмоций, только беспристрастность. Могла ли она испытывать эмоции, говорить в конце концов. Ах да, могла, она поздоровалась с нами, но с тех пор молчала.
- Ну, ты все понял? – Замолчав, спросил Харон.
- Не совсем, я не внимательно тебя слушал.
- Вот беда, ты как там будешь?! – волнуясь спросил он, вставляя мой крестик в ячейку и приклеивая внизу бумажку с номером 23, который он вывел обломком карандаша. Я пожал плечами, но это движение как-то не очень у меня получилось.
- Хорошо, я пригляжу за ним, - наконец заговорила Маша, - вместе будем, а дальше посмотрим.
- А ты кто, откуда здесь вообще взялась? Через меня ты не проходила.
- Тебя здесь тогда еще и не было. Меня здесь спрятали, а клон в виде небольшого животного отправили на Землю. Я не отходила далеко от портала на Земле, в котором время стоит. Но потом появился он, - существо кивнуло в мою сторону, - появилась возможность попробовать вернуться. А история моя длинная, не сейчас ее рассказывать." Между тем, не смотря на наши движения в комнате, свет начал постепенно меркнуть.
- Пора, вам пора, - Харон торопливо закрыл дверцу шкафа с крестиками. Я повернул ручку второй двери, она также, как и первая, мягко с шипением открылась, и мы шагнули вдвоем за очередной порог.
- Заходите чай пить! – услышал я вдогонку голос Харона. Дверь за нами закрылась, появился мягкий свет. Мы стояли в начале узкого коридора, теряющегося во тьме. По обе стороны через неровные промежутки виднелись двери, много дверей.

Дверь сзади нас закрылось, и, хотя на ней была ручка, она не могла повернуться, можно было идти только вперед и пробовать открывать двери в стенах коридора. Уверенность в этом пришла сама, и проверять ее не имело никакого смысла. Надо было привыкать жить в новых условиях, и может больше доверять своему чутью. Вот только своему ли. Какую дверь открыть? На этот раз никакой подсказки не было. Я сделал несколько шагов вперёд, Маша последовала за мной. – Как тебя на самом деле зовут? – запоздалый вопрос глухо прозвучал в тесном и наверное бесконечном коридоре.
- Ярина, - ответила моя спутница.
- А как мне называть тебя?
- Так и зови, Странник, прежнее имя забыто, по крайней мере сейчас и здесь.
Свет сопровождал нас по мере нашего продвижения. Справа и слева по коридору виднелись двери, расстояние между ними было разным.
- Какую дверь открыть? Что скажешь?" Ярина пожала плечами, многословием она не отличалась. Я не стал долго размышлять и повернул ручку первой двери справа от нас, она легко подалась. Свет из коридора осветил лишь небольшую площадку передо мной, дальше была темнота, миновав светлый участок я шагнул в неизвестность. Яркий свет резанул по глазам, и самое страшное – я падал. За падением последовал удар о твердую поверхность, а в голове вспыхнули красным мигающие строки с непонятными символами. Подняться на ноги было трудно, может и невозможно, правая рука отказала, опереться на нее тоже не получалось. Все же мне удалось кое – как сесть на землю. В этот момент рядом плавно опустилась Ярина, - сказывались кошачьи привычки, - пришло не к месту в голову. Она не стала мешкать, с удивительной силой для своей изящной фигуры подхватила меня и потащила в сторону. Как мог, я помогал ей, переступая плохо слушающимися ногами. Бегство с места нашего падения оказалось не напрасным, мы упали в заросли кустарника и прижались к земле. Ярина сверху прикрыла меня своим телом. Все же мне удалось увидеть, как над местом нашего падения в нескольких метрах над землей крутится огненный смерч, это была точка нашего входа. Мы ожидали взрыва, но его все не было, постепенно смерч бесследно исчез в воздухе. Никакого портала, как я знал его по Земле, не было. Ярина опять помогла мне подняться, и мы вернулись на место нашего падения. Здесь проходила с виду обычная полевая дорога, а мы находились на обширном ровном открытом пространстве, заросшим травой и мелким кустарником. Лишь у горизонта, куда убегала дорога, виднелась темнеющая полоса, возможна в той стороне был лес. В другую сторону дорога плавно поднималась вверх и исчезала среди пустоши. Хотя огненный вихрь и исчез бесследно, оставаться в этом месте не следовало.
- Идти можешь? – спросила меня Ярина.
- Попробую, - она отпустила меня, и я сделал несколько неуверенных шагов по дороге в сторону полоски леса. То, что надо идти к лесу, не было каким-то осознанным выбором, может я пошел наугад, а может чутье подсказало направление движения. Тем временем, мельтешение непонятных красных строк в голове постепенно стихало, появился зеленый цвет, начавший вытеснять красный. Через некоторое время осталась одна мигающая красная строка, но частота ее вспыхивания, как показалось мне, постепенно замедлялась. Я шел все увереннее и быстрее, Ярина, держась немного сзади, не отставала, наверное, она могла идти и бежать быстрее, но подстраивалась под меня. В какую сторону нам двигаться она не говорила, полагаясь, видимо, на меня. Правая рука, на которую я упал, по-прежнему не действовала и висела плетью. Я попытался пошевелить пальцами, получилось, но плохо, при этом, красная строка замигала ярче и чаще. Между рукой и этой строкой явно была связь. Скорее на своеобразный экран выводилась информация о состоянии моего тела. На дороге нам начали попадаться разные предметы, по которым можно было предположить наличие разумной жизни – куски ржавой проволоки, обрывки ткани, возможно одежды, изношенные подметки обуви. Но все они были старыми, полуистлевшими. Каких-либо механизмов, построек не было. Вообще, складывалось впечатление, что планета, на которую мы попали, давно покинута. На ней нет ни то, что разумной жизни, но и жизни вообще. Лес по мере нашего движения понемногу подрастал. Совсем недавно в моем течении времени я шел по обычному земному лугу, впереди зеленела веселая березовая роща. Теперь это было уже в моей другой жизни, оборвавшейся внезапно. Я оказался заброшенным в иной мир, а мое будущее было неизвестно и не определено.
- Ярина, а почему нас выбросило в воздухе, где портал, и как нам выбираться отсюда? – все же задал я мучавший меня вопрос.
- Не знаю, со мной такое впервые.
- А как выглядел портал в твоем мире?
- Отверстие... дупло на нашем священном дереве.
- Расскажешь о своем мир
- Расскажу, давай сначала определимся с ночлегом. Я чувствую, планета пустая, но оставаться на ночь на открытом месте не стоит. Поищем укрытие в том лесу, - и она совсем по-человечески кивнула головой в направлении нашего движения. Значит моя спутница приняла такое же решение, как и я, поэтому промолчала, и не во всем полагалась на меня, что ж, уже хорошо, - размышлял я про себя. По земным меркам деревья, которых мы все еще не могли достичь, выросли до размеров великанов, - Какой же высоты они будут вблизи? – Только успел подумать я, а одна из строк моего экрана тут же увеличилась, перекрывая остальные и похоже выдала мне подсказку, но символы так и оставались непонятны. Ярина тоже моментально отреагировала на мой мысленный вопрос, - они великаны, и, как мне кажется, там нас ждет хорошая весть.
- Какая?
- Мне нужно сначала убедиться в моей догадке." Я начинал привыкать к не многословию Ярины и был готов потерпеть. Прошло несколько часов, прежде чем мы подошли к лесу, если его так можно было назвать. Перед нами возвышалось почти сплошная зеленая стена, уходящая высоко вверх. Дорога ныряла в арку, сплетенную могучими ветвями, и дальше терялась в тени. Как и на пустоши, здесь тоже царила тишина, из леса не доносилось ни звука. Только иногда был слышен шелест листвы вслед порывам ветра. Ярина рукой остановила меня, - Я пойду первой, - и сделав шаг неожиданно остановилась и присела, опершись руками о землю. Ее нос шумно втягивал воздух, кисточки на ушах замерли. Я заглянул через ее плечо. На земле лежало белое маленькое перышко, нет не перышко, пушинка, колеблющаяся от движения воздуха. Ярина отпрянула назад, - тише, - и увлекла меня за собой в лес, обходя пушинку стороной. В ее необычной кошачьей грации еще больше проявились повадки зверя. Теперь она не просто шла, а кралась - сжатая пружина, готовая выстрелить в любой момент в случае неожиданности. Мне пришлось пристроиться сзади и идти также, чуть пригнувшись, тоже пружиня ногами. Тело быстро перестроилось и было готово отреагировать мгновенно, опережая мои мысли. Стволы деревьев, настоящие колонны отстояли на большом расстоянии друг от друга, но все равно, их кроны в вышине переплелись, не оставляя промежутков. Свет не проникал в этот мир исполинов. Ветер шуршал невидимыми кронами, но сюда вглубь не долетал. Воздух был насыщен особыми запахами, дышалось легко. На экране появлялась новая информация, цвет бегущих символов был зеленым, и они двигались плавно – опасности не было. Перестала мигать и единственная красная строка, ее цвет приближаться к оранжевому. Правая рука перестала висеть плетью, ее можно было немного согнуть и двигать в такт ходьбе, как я догадался, регенерация подходила к концу. В лесу даже днем царили сумерки, дорога чуть петляла, и скоро последний дневной свет, проникающий через арку, в которую мы вошли, исчез. Зрение изменилось, видимый мной спектр поменял цвета, контрастность стала хуже, пришлось приспосабливаться, так-как нарушилась координация движений. Ярина продолжала двигаться по-прежнему уверенно, обернулась, и в темноте зеленым отраженным светом блеснули ее глаза. Мы двигались не по центру дороги, а перебегали от одного дерева к другому. За очередным древом Ярина остановилась и осторожно выглянула, наклонив голову вправо, кисточки на ее ушах подрагивали. Я тоже хотел посмотреть вперед, но она остановила меня, и не отпускала. Так мы простояли долго.
- Жди здесь, - выглянув я увидел, как Ярина бесшумно, словно тень, скользнула к дереву в стороне от направления нашего движения и пропала за ним. Прошло время, она так же бесшумно вынырнула из травы, но теперь с другой стороны меня, - все в порядке, пошли."
Дерево, к которому мы подошли, ничем не отличалось от других, такой же гладкий ствол, ветви начинались метрах в десяти от земли, но из кроны дерева по стволу опускалась веревка с узлами через равные промежутки, - сможешь подняться? – я кивнул, привыкая говорить меньше. Оранжевая строка стала светло зеленой, и рука действовала, обретя силу. Ярина ловко начала карабкаться вверх, я последовал за ней. На первых ветвях, отходивших от дерева почти горизонтально, мы остановились, Ярина смотала веревку и спрятала ее на дереве. Дальше мы поднимались по веткам, местами на стволе были сделаны углубления, в которые удобно вставала нога, и цеплялись руки. Земля давно скрылась из виду, но светлее от этого не становилось, до вершины по-прежнему оставалось далеко, и густая листва не пропускала свет. Я старался не отстать от Ярины, но это плохо получалась, соперничать с ее кошачьей ловкостью было бесполезно. Радовало только то, что заблудиться на дереве, даже огромном, было невозможно, нужно было придерживаться ствола. Размышляя так, я поднимался все выше и выше. Вдруг, меня кто-то схватил за ногу, и как я не пытался вырваться, ничего не получалось. Подобие смеха раздалось снизу, за лодыжку меня крепко держала черная рука, а из отверстия в дереве на меня смотрели зеленые глаза, и казалось, что они смеялись вертикальными прорезями зрачков, - Ярина! Как я не заметил тебя?!
- Спускайся, залезай.
Я опустился пониже и оказался напротив отверстия в стволе дерева, в него можно было с трудом, но пролезть. Ярина освободила лаз и помогла мне протиснуться внутрь, где оказалось просторное помещение, а из него вели еще три лаза в следующие. Ярина молчала, я не торопил ее с объяснениями, присев у стены большого дупла, в котором мы оказались. Полость была не выдолблена в дереве, а образовалась естественным путем, похоже дерево вырастило ее само. Волокна древесины расходились у пола почти под прямым углом, изгибались вертикально, образуя гладкие стены, и так же сходились, получался свод с конусом в центре. Отверстия в другие помещения напоминали сосуды в теле живого существа. Создавалось впечатление, что дерево было разумным, но все его мыслительные процессы по человеческим меркам проходили крайне медленно. Больше всего меня поразил очаг, сложенный из камня, и канал, отводящий дым, уходящий вверх в недра дерева. Моя спутница вела здесь себя по-хозяйски, можно было подумать, что это ее дом. Скоро в очаге запылал огонь, зрение переключилось на другой, видимый диапазон. Красные ленты пламени огибали каменный свод и закручивались в спираль, искр не было, а остывший дым, потерявший свою силу, поднимался вверх и уходил в канал. Внутри дерева действовали свои, другие законы гравитации. Справа от очага дерево образовало чашу, и в нее из отверстия в стене поступала вода, тихо журча, словно разговаривая с вихрем пламени.
- Скоро вернусь, подбрось веток в очаг, - по-хозяйски распорядилась Ярина, подхватила что-то подобие корзинки и исчезла во входном отверстии.
Две противоположности – огонь и вода были рядом и мирно сосуществовали. Я смотрел на две стихии, успокоившийся и умиротворенный, события последних дней отступили назад. Странник отправился в путь, первая планета приняла меня, не все пошло так, как надо. Выход мы найдем, Ярина поможет, она и раньше, в бытность свою кошкой, тоже была рядом и помогала. Мои глаза закрылись, но я не спал, мог ли вообще спать, не знаю. Экран в моей голове сузился до одной зеленой строки, его яркость почти угасла – вокруг все было спокойно, опасности не было, - так я понял доступную мне информацию. Спустя какое-то время строка расширилась и начала пульсировать ярким зеленым светом, чуть ниже возникло изображение знакомого черного лица с зелеными глазами, – Ярина на подходе, понял я и открыл глаза. Огонь почти погас, быстрее подбросил веток, -как бы не попало от хозяйки, успел. Вход на миг потемнел, рядом стояла Ярина, держа в руке корзину, наполненную съестными припасами.
- Есть хочешь? Ах, да, ты можешь и не есть, и не пить, а мне надо подкрепиться, - сама себе ответила Ярина, раскладывая по деревянным мискам принесенную снедь, фрукты.
- А что здесь растет… с чем земным можно сравнить?
- На Земле я это не ела, питалась мясом, мелочь всякую ловила, - Ярина замолчала, виновато посмотрев на меня. Я улыбнулся и пожал плечами, - интересно попробовать, что здесь растет, - есть я мог, это знание было во мне. Ярина достала из недр своего одеяния нож и разрезала несколько разных фруктов на кусочки, - пробуй, - и с аппетитом сама принялась за еду.


Я пробовал кусочки разных плодов, но ничего не мог сказать о них, вернее, не понимал, нравятся они мне или нет. Когда мне в руку попадал очередной, на первый план экрана выходила строка, обозначающая свойства и содержание плода, с этим разобраться было не сложно. Пока сообщения оставались зелеными, все было в порядке. Лишь единственный раз строка резко покраснела, и рука почувствовала подобие ожога, скорее визуальное предупреждение на всякий случай дублировалось. Подозрительный кусочек я на всякий случай положил обратно, а Ярина утвердительно кивнула, - его есть нельзя.
- Зачем тогда ты нарезала этот плод и положила вместе с другими, съедобными?
- Хотела проверить, сработает ли твоя защита…
- А если нет?! – недоуменно перебил я.
- Не бойся, остановила бы, теперь я спокойна.
- Но ты же со мной, всегда можешь подсказать, предупредить…
- Не всегда так будет, наши пути разойдутся, ты пойдешь один.
- Ты уйдешь?
- К своему народу, меня ждут, - без тени сомнения ответила Ярина.
- Расскажи о них.
- Это длинная история, постараюсь, но не все сразу. Когда-то мой народ пострадал от такого же странника, как ты. Я доверяю тебе, ты помог, но вы, люди, останетесь для нас, корлингов, чужими.
- Жаль. А что это за дом на дереве?
- Корлинги так живут, наших планет было шесть, теперь и эта опустела, внизу у деревьев остались следы и здесь тоже, - Ярина обвела взглядом наше убежище, - но они очень старые. Племена давно не говорили друг с другом, порталы закрывались… На планете пусто.
- А чего ты боишься?
- Помнишь белый пух?
- Да, на границе леса, ты насторожилась.
- Здесь был Антороп.
- Кто это?
Не сейчас, не все сразу. Я убежала из нашего мира давно, портал уже тогда был закрыт, старейшины открыли его только для меня и моих хранителей. Единственный ключ к порталу вот, - Ярина показала мне свой медальон в виде кольца, в центре которого переливался рубиновый камешек без видимой опоры, - мне надо вернуться, тогда наша планета опять будет надежно закрыта. Нам не нужен весь остальной мир, мы хотим жить спокойно и одни.
- А как к вам попал странник, если портал был закрыт?
Ярина замолчала и задумалась, вопрос для нее оказался неприятным или неудобным, мне было непонятно ее смятение, - завтра покажу… и расскажу. – Она еще раз выскользнула наружу, и скоро вернулась обратно с большой охапкой душистых веток, из которых соорудила мягкое ложе, - день на исходе, надо отдохнуть, ты как?
- Надо, не знаю как, видимо сон не для меня, но сознание надо как-то отключать, я чувствую, напряжение нарастает, и на экране одна строка начала менять цвет с зеленого в красную область.
- Ложись здесь, - Ярина показала на подстилку из веток, и вставила во входное отверстие крышку, мы оказались отрезанными от внешнего мира, - так спокойней."
- А воздух?
- Идет по другим отверстиям.


Было тепло, уютно, мягкие ветки подо мной источали покой. Ярина подложила дров в очаг и легла, прижавшись к моей спине. Мои системы насторожились, экран зарябил красным, но скоро успокоился. В голове был полный сумбур, ни разум, ни чутье не могли мне подсказать больше, чем сказала немногословная Ярина. Оставалось только надеяться на ее следующие рассказы, для этого требовалось время, а сколько мы будем вместе, тоже было не известно. Я вспомнил, как мы спали с Машкой на сеновале у Степаныча, она прижималась к моей спине, согревая и успокаивая своим особым теплом, делясь энергией, приходящей от мироздания, неиссякаемого Источника. Иногда этой энергии было много, тогда ощущалась тяжесть, но она все равно была приятной. Мы вместе засыпали. Прикосновение ко мне Ярины из глубинных тайников памяти извлекло, казалось, забытые детские ощущения. Я почувствовал себя маленьким, под защитой своей мамы, бережно укрывшей меня от всех невзгод и бед. Экран успокоился, зеленые строки исчезали одна за другой, погасла и последняя охранная. Привиделась Оля, мое потерянное сокровище. Ее полупрозрачный белый силуэт пронизывали лучи дневного светила, падающие из окна, в котором простиралось бескрайнее небо, но оттенок его был не голубым, ближе к красному, отливающему зеленью. В этом был непонятный и тяжелый диссонанс, но увиденное обнадеживало, Оля жива. Где искать этот странный мир?
Я открыл глаза, не просто открыл, а проснулся, самое главное, голова была свежей и отдохнувшей, на экране пробегали зеленые строки, ни одна из них больше не пыталась перейти в красную область. Очаг погас, Ярины рядом не было, дневные сумерки, царящие в лесу, освещали наше пристанище. Сколько этих пристанищ было у меня за последнее время. Пожалуй, только одно из них, дом Степаныча и тети Шуры, я воспринимал как свой дом, где был нужен, и люди, сначала бывшие мне чужими, стали для меня родными. Умылся из деревянной чаши, напился свежайшей воды, стекающей по каналам приютившего нас дерева, и почувствовал прилив сил и немалый, одна из строк, которые я начинал различать, тоже отразила пополнение запаса, как и вчера при еде плодов. Значит, есть и пить тоже надо, это дополнительная энергия. Мелькнула тень и Ярина бесшумно появилась в нашем убежище, - попил воды?
- А не надо было? – капли древесного источника стекали по моему лицу и капали на пол с кончиков пальцев.
- Много нельзя, действует сильно.
- Вроде все нормально.
- Хорошо… свежие плоды, поедим." Как и вчера, вопросов у меня было много, наверное, даже прибавилось после коротких пояснений Ярины, но я молчал, не знал с чего начать, о чем спросить. Энергетический контакт у нас был хороший, но мышление работало по-разному, каждый вопрос надо было обдумывать, чтобы получить на него ответ. Иначе ответ мог ограничиться одним согласием или нет, а то и просто междометием, жестом. При этом, Ярина считала, что ответила полностью. Обдумывая вопрос, я ушел в себя и не заметил взгляда Ярины. Наверное, она долго смотрела на меня и первая прервала молчание, - пойдем, покажу тебе дверь… портал.
- Ты нашла портал?! – обрадованно воскликнул я.
- Да. Он закрыт, может ты, Странник, сможешь его открыть." Радости у меня поубавилось, но надежда все же осталась. Оказавшись снаружи, Ярина подтянула изнутри дупла крышку, та встала на место и вход в убежище стал невидим, слившись с корой дерева. Я вопросительно посмотрел на нее.  Потом, долгий рассказ, - прозвучал ее любимый ответ, и не спускаясь с дерева, переходя с одной ветки на другую, Ярина повела меня от нашего дерева к другому. Передвигаясь по веткам, приходилось обдумывать почти каждый шаг, придерживаясь руками для страховки. Падение с громадной высоты, которую я чувствовал, могло стать смертельным даже при моих возможностях. Наверняка на экране можно было увидеть точное значение этой высоты, но для этого требовалось дальнейшее изучение. Ярина же просто порхала по веткам, даже перелетала, почти не пользуясь руками. Может мне и показалось, но притяжение, гравитация были ей нипочем. И еще, я вспомнил, как плавно она приземлилась, когда мы выпали из портала вчера, вернее неуклюже выпал я.


- Ты умеешь летать? - Не вытерпев спросил я, дожидающуюся впереди спутницу, не рассчитывая на ответ.
- Да, и научу тебя, - прозвучало категорично, - без этого здесь не прожить.
Что-ж, приятная новость, напомню про обещание, - подумал я, перебираясь на соседнее дерево, где ветки были тонкими, и требовалось особое внимание. Между тем, мы шли по брошенному городу корлингов, все их жилища были запечатаны крышками, которые я тоже научился видеть. Видел и пустые внутренние пространства, но заглянуть в само дерево не мог. Различал только низкое гудение, с разными тональностями за пределами человеческого слуха. У одного дерева Ярина остановилась и приложила руку к его стволу, видимых примет крышки различить было нельзя. Но я почувствовал ее волнение, кисточки на ушах затрепетали, - дерево закрыло полость, там оставались корлинги.


- Такое может быть?
- Да, может, если мы не выполняем свою часть договора. Жилища внутри больше нет, оно заросло." Наконец, мы добрались до центра поселения.
В середине своеобразной площади находилось дерево, более могучее, чем все остальные, расположенные по кругу и образующие вместе открытое пространство. Ветви всех деревьев переплелись на одном уровне, и мы стояли на краю своеобразной мостовой. Над нами простирался и такой же сплетенный ветвями высокий купол. По этой мостовой можно было свободно ходить.
- Дерево в центре – портал, пойдем. Внутрь центрального колосса вел не просто лаз, здесь была арка, в которую можно было пройти в полный рост, ни крышки, ни двери не было. Пройдя через арку, мы оказались в круглом зале, украшенном рисунками. Это были не просто рисунки, а раскрашенные барельефы, выступающие из живых стен дерева. Дерево само вырастило эти изображения. Я остановился и замер, на барельефах были изображены не корлинги, люди, или это были существа, похожие на людей. Ярина осталась у входа, я медленно пошел вдоль стены, здесь было темно, мое зрение показывало изображения не в их естественном цвете, знакомых образов не было. Но я просто остолбенел, оказавшись напротив центрального изображения, оно было больше, чем остальные. Дело было вовсе не в каком-то портретном сходстве, меня пронзил взгляд, видимый мной и раньше, в моей прежней жизни. От этого взгляда нельзя было уйти, спрятаться, скрыть что-то внутри себя. 


Это были глаза Спасителя. В его взгляде таилась всепроникающая сила и знание всего, всего мира окружающего меня. Но взгляд был не живым и не мертвым, отстраненным. Казалось, что когда-то он был здесь, но когда. Время не поддавалось исчислению. А мир, в котором мы оказались с Яриной, был оставлен. Я чувствовал, здесь работали механизмы мироздания, но они никем не управлялись. Может такое впечатление было ошибкой, но оно было. Что мне было делать в этой ситуации? Из глубин сознания поднялся вопрос, заданный мне уже давно по меркам происшедших со мной событий еще там, на далекой Земле – зачем все это, зачем существует наш мир, зачем в нем есть человек, какая его роль в мироздании?
На экране тревожно замигали красные строки, сознание, не находя ответа, выходило из-под контроля. А в груди заныла боль, подогреваемая нетерпением и жаждой поиска ответа, ответа, которого не было. Боль была сладкой, ее разносило по всему телу, заныли руки, ноги. Как такое могло быть в искусственном теле, управляемом компьютером? Душа, это была загадочная душа, перешедшая вместе со мной, моим сознанием. Она была не управляемой, и жила, если можно так сказать, своей особой самостоятельной жизнью. Экран взбесился полыхающими мигающими строками, я начал падать. Сзади меня подхватили чьи-то руки, и сознание отключилось. Капли теплого дождя падали мне на лицо, я лежал на мягкой шелковистой траве, солнечный зайчик пробегал по моим закрытым векам, тревожил, заставляя очнуться из небытия, - просыпайся, пора, - ласковый голос торопил, приходить в себя не хотелось. Зеленая точка возникла из ниоткуда, увеличиваясь все более и более, развернулась и, превратившись в строку, замигала требовательно, - вставай. Не хотелось, но я все же открыл глаза. Передо мной было лицо низко наклонившейся Ярины, в глазах светилась тревога, а с ее рук мне на лицо падали капли воды, во сне принятые мной за дождь, - очнулся, наконец-то, я испугалась. Что это было?
- Наверное, это моя душа, - кисточки на ушах Ярины вопросительно вздрогнули, - мое второе я, это не объяснить. Я сел и прислонился спиной к стене, мы находились в дупле дерева, только другом, - ты дотащила меня сюда?
- Ты начал падать назад, я успела подхватить тебя и перенесла, - Ярина зачерпнула плошкой воды из древесного источника и подала мне, - Пей.
Вода возвращала меня к жизни, возвращала силы, зеленые строки на экране восстанавливались одна за одной, - я не смогу объяснить тебе всего.
В отверстие дупла виднелась центральная площадь вокруг дерева гиганта, в котором черным пятном выделялся вход в портал, где на стенах были барельефы существ, похожих на людей, и тот самый главный в центре, Спасителя. Но это он там, на далекой Земле был Спасителем. Кем он был здесь? Может Создателем?
- Расскажи мне о своем народе, сейчас.
- Хорошо, слушай, - отозвалась Ярина. - Мы подружились с деревьями давно…
- Подожди, - перебил я, - как ты говоришь на моем языке? – Задал я давно мучавший меня вопрос.
- Я тоже хотела тебя спросить об этом.
- Но я говорю на своем языке.
- И я.
- Постой, я не раз замечал, как открывается твой рот, и видел движение твоих губ, слышимые мной звуки не совпадали с ними.
- Я вижу то же самое. Ты говоришь по-своему, а в голове у меня звучит наша речь.
- Да, интересно. Значит в наших головах звучат другие, чужие голоса?
- Это так. А мне бы хотелось услышать твой настоящий голос.
- Наверное, это не возможно. Продолжай, рассказывай.
- В наших преданиях говорится о существе, похожем на вас людей, посетившим наш мир. Когда это произошло, неизвестно. Время мы не считаем.
- Называй его Создателем.
- Создатель научил нас жить по-другому, размышлять, научил жить на деревьях, научил подниматься в воздух. Деревья появились на нашей планете задолго до нас, они разумны, их сознание едино и пронизывает все миры, где они есть.
- Да, я понял это еще там на Земле у мертвого озера. У деревьев на планетах только их небольшая, видимая часть.
- Это очень древняя цивилизация, проросшая во вселенной и замкнувшаяся в себе. Ей никто не был нужен, пока из другой вселенной не пришли шестилапые… насекомые…


- Муравьи?
- Да.
- Я видел на озере, как они переходили в другой мир, используя ветви ели, под которой я сидел.
- Они размножаются очень быстро и завоевывают все новые и новые миры. Где проходят… муравьи, не остается ничего живого.
- Но на Земле они не представляют такой угрозы.
- Это только начало. И на Земле есть вы, люди. Но если не будет вас, планета быстро вернется в первоначальное состояние, и равновесие может нарушиться.
- Я всегда думал, что человек мешает живой природе и представляет для нее угрозу.
- Я не могу оценивать вас людей, мы живем в гармонии с окружающим нас миром. Но проблема существования этого мира не в людях, они малочисленны. Как говорил Создатель, если погибнет цивилизация деревьев, разрушится и вселенная. Вся система переходов… порталов между мирами создана деревьями. Порталы – только транспортная система, она существует на основе единой матрицы, построенной цивилизацией деревьев."
Я слушал и молчал, сказать мне было нечего. Как далеко человек ушел в гордыне сам в себя, и практически не представлял, что есть этот мир, вселенная, на каких законах она существует. Человечество погрязло в собственных бесконечных войнах, доказательстве превосходства одной нации или власти над другой. Это был путь в никуда, в тупик, если не скорый конец.
- Создатель научил нас пользоваться переходами, расселил по шести мирам и научил разговаривать с деревьями.
- Разговаривать? – очнулся я.
- Да. Но разговор этот тянется десятки тысяч лет, если считать время по-вашему. Для этого в каждом нашем мире было племя, говорящее с деревьями. Родившийся ребенок учился слушать вибрацию деревьев. Одна и та же вибрация… «частота», - добавил я, - могла продолжаться не один десяток лет. Слово, мысль могли передаваться столетиями. Редкая удача, когда член племени за всю свою жизнь мог услышать и понять одно из них.
- А как вы хранили эти слова, мысли?
- В племени передавали их из поколения в поколение, заучивая последовательность вибраций… частот.
- А вы, говорили деревьям?
- Да, одаренные в племени, меняя друг друга, гудели, передавая ответы.
- Ответы?
- Деревья называли точки входа муравьев, а мы отвечали о выставленных заслонах. Важно было перехватить насекомых у точки входа и уничтожить, пока они не размножились. За это деревья в своих стволах образовывали для нас убежища, давали воду, но терпели и огонь, отводя дым. Деревья научились использовать дым, отбирая из него полезное для себя."
- А что-же все-таки произошло здесь? Почему никого нет, не только вашего народа, но и зверей, птиц? Осталась только растительность.
- Не знаю. Но ты видел, часть наших убежищ заросла вместе с живыми корлингами. Это случалось, но очень редко, когда не удавалось до конца отбить приход муравьев. Обычно утром мы находили одно из убежищ, затянутым деревом так, что не оставалось и следов.
- Здесь закрыт вход в портал внутри дерева, а мы с тобой попали в этот мир совсем в другом месте, и там портал исчез.
- Мне кажется тот портал в воздухе был включен только на один раз, как ловушка, и мы попали в нее. Может кто-то специально отрезал эту планету от матрицы, и лес этот отрезан?
- Нам надо выбираться отсюда, как бы трудно это ни было.
В этот день мы не стали возвращаться в наше первое убежище, а остались на ночь здесь, на краю площади. Какая разница, где было ночевать, все убежища были одинаковыми, и портал, хотя и не работающий, находился рядом. Я попросил Ярину остаться в нашем новом убежище, а сам все-же опять пошел к центральному дереву. Теперь я был настороже и был готов контролировать свои эмоции, душу, притихшую и затаившуюся где-то внутри меня.
– Ярина, будь внимательна, смотри за мной отсюда, - попросил я свою спутницу и осторожно направился к входу в портал. Проем, как и в первый раз, темнел впереди. Подойдя ближе, я оказался напротив барельефа Спасителя, или Создателя, или единого во всех лицах. Глаза смотрели на меня теперь внимательно, отстраненности не стало, появилось и чувство чьего-то присутствия. Душа опять встрепенулась, но в этот раз я сдерживал свои чувства, обострившиеся, пытавшиеся вырваться и опять захлестнуть меня своей беспредельной силой. Нет, я постоял, успокоился, не стал заходить внутрь, а пошел снаружи вокруг дерева, прикоснувшись к его гладкой коре левой рукой. Ярина сначала наблюдала за мной из входа в наше убежище, а потом, по мере моего движения вокруг дерева, начала перебегать по краю площади, прячась за деревьями, держа меня в поле своего видения. Я шел и шел вперед, плавно ведя рукой по дереву, попадались неровности, бугорки, впадины. Дерево было большим, казалось, я иду вдоль стены, слегка уходящей влево. Постепенно кроме неровностей я стал ощущать и разную температуру коры, она была прохладной, иногда я ее не ощущал, она словно пропадала, а иногда была теплой. Рядом со мной было не просто дерево, а живой организм, а может только его часть, и с ним что-то было не так. Освободив полностью свои чувства, я уловил трепет и даже страх этого организма, страх, похожий на агонию умирающего. Не знаю, как далеко я ушел от входа, но нашел место, где кора была не просто теплой, а даже горячей. Я обнял дерево руками, раскинув их в стороны, прижавшись к пышущей коре всем телом, и замер. Дерево трепетало, нет, оно не умирало, но до него не доходили сигналы матрицы, гигантского мозга этого единого организма древнейшей цивилизации. Этот трепет был не на физическом уровне, его чувствовала моя душа и начала дрожать в унисон с деревом. С трудом я сделал шаг назад, покачнулся, но устоял на ногах и обернулся назад. Ярина готова была броситься ко мне, но я успел мысленно крикнуть ей, - стой! – Прикоснулся к дереву левой рукой и пошел снова вперед. Корлинги веками слушали дерево, чтобы уловить его мысли, как они их называли. Я поступил по-другому, ощутил чувства дерева, и понял его, для этого нужна была душа, особый орган, и орган ли. Где он таился сейчас во мне? Ладно, сейчас не это было главным. Нам нужно выбраться из этого мира, а почему не работал портал, я, наверное, начинал догадываться. Но это было только начало решения вопроса, как включить портал, главная задача оставалась без ответа. Моя рука провалилась в темноту, не заметив, я обошел дерево и опять стоял у входа в портал. Спаситель смотрел на меня с противоположной стены.


Шли дни, а я не приближался к разгадке, обходил площадь, бродил вокруг центрального дерева, подолгу стоял внутри, в портале. Никаких новых мыслей не появлялось, намеков извне тоже не было, душа затаилась глубоко во мне и не подавала признаков своего существования. Вместе с тем вокруг нас происходили чуть заметные изменения. Растительный мир увядал. Листья деревьев становились не такими гладкими, в их шелесте появился шорох. Источник воды в нашем дереве все так же весело журчал, но, когда я пил воду, строки на моем экране, хотя и оставались зелеными, начали менять оттенок. Пропала насыщенность, цвет становился бледнее. Мы не отваживались на далекие прогулки, боясь пропустить важное - вдруг, портал заработает. Но чуда не случалось, и вряд ли оно могло произойти, надежда была лишь слабым откликом притаившийся души. Дневные сумерки переходили в полную темноту, я не мог привыкнуть к нехватке света, все же человеческого во мне оставалось много. В один из дней сумерки окрасили в серые тона наш уединенный мирок, я наматывал круги вокруг центрального колосса. Как вдруг, у входа в портал увидел темнеющий предмет, он был темным, почти черным, по сравнению с более светлым переплетением ветвей основания площади. Предмет насторожил меня, раньше его не было. Я остановился, но охранные системы молчали, опасности не было. Зрение приблизило предмет, это была плошка с водой из нашего жилища. Откуда она здесь взялась? Я поднял голову, рядом с нашим убежищем стояла Ярина и делала мне знаки руками. Вот оно что. Это она принесла мне плошку с водой. Что-ж, добрый жест, но пить не хотелось, скорее запас жидкости в моем организме был достаточным. Подвинув плошку вплотную к дереву, я пошел дальше еще на один круг. Место, где кора дерева была горячей, продолжало нагреваться. Мои глаза видели его теперь, как багровое светящееся пятно. Общее напряжение продолжало нарастать, и непонятно, чем могло закончиться, но точно нехорошим. Место с горячим пятном на дереве я теперь обходил на удалении, при слишком близком расстоянии, несколько полос экрана краснели и начинали тревожно мигать.
Еще один круг пройден вокруг дерева, темнеет ниша входа, вот и плошка с водой. А вода в ней покачивается. Я сдвинул плошку на предыдущем круге, прошло несколько минут, пока я обходил дерево, - почему вода за это время не успокоилась? Странно. Я сделал еще круг, еще несколько минут, - на воде все та же рябь! Не может быть! Значит, может. Я присел рядом с плошкой и жестом позвал Ярину к себе. Она тут же примчалась.
- Садись рядом, - и указал ей место рукой справа от себя. Ярина послушно опустилась рядом, прижалась ко мне и тоже начала вглядываться в плошку, ожидая от меня объяснений. Мы просидели несколько минут, и вода в плошке, не сразу, но успокоилась.
- Не могу ничего понять, - прошептал я, боясь спугнуть возникшую аномалию, - за время, пока я два раза обходил дерево, вода продолжала колебаться, и только когда остановился, постепенно успокоилась.
- Время, это время играет с нами, - так же шепотом высказала догадку Ярина, - я замечала такое еще там, на Земле, когда жила у портала, - оно то замедляется, то течет быстрее. Я боялась на Земле прожить все свое время и не дождаться Странника, тебя.
- Время движется с разной скоростью, может остановиться. А может ли оно пойти вспять? – Спросил я себя, Ярину, но ответить на этот вопрос мы не могли. Перед нами стояла плошка с водой, вода замерла, была недвижима, в ней отражалась часть свода над площадью. Близилась ночь,
- пошли спать, - вставая, позвал я Ярину. Она поднялась за мной и хотела забрать с собой и плошку, - оставь, пусть стоит здесь. Мы ушли к себе и закрыли лаз. Огонь в очаге гудел, закручиваясь в спираль, притяжение внутри нашего дерева работало по-иному. А у главного дерева время идет по-своему, - была моя последняя мысль в этот день. Я проснулся рано. Огонь в очаге погас. Ярина за мной тихо сопела, пальцы подрагивали у нее во сне. Интересно, а ей снятся сны, или это только наше, человеческое? - Проснется, обязательно спрошу. Плошка с водой стояла на своем месте, вода была недвижима, такой, как мы ее оставили вчера. Я опять качнул ее, по воде побежала рябь, и в который раз пошел вокруг дерева, в надежде разгадать тайну портала и запустить его. Горячее пятно за ночь еще поменяло свой цвет, стало более ярким, - время у нас остается мало, разразится катастрофа, планета исчезнет, и мы вместе с ней. – Так я шел и шел, а вода в плошке продолжала рябить, время стояло. – Почему у нас мало времени?! – Вдруг осенило меня, - у нас не то, что много времени, у нас бесконечно много времени! Пока идешь, время стоит! Просто, даже элементарно. По крайней мере мы не разлетимся в ничто. Уже хорошее открытие, как оно сразу не пришло мне в голову?! Все-таки пришло. А я задумался о другом. - Куда подевалась моя прозорливость, острота мышления? Скорость была, да. Но беда таилась именно в том, что чем дальше, тем хуже стало приходить то самое первое, озарение, которое потом можно было доработать, когда подключался компьютер, и конечно на второй стадии был не заменим. Нет, мое искусственное тело было не идеально. Чего-то не хватало. Скоро ко мне справа пристроилась Ярина, теперь мы ходили вдвоем, было не так скучно. Она поддерживала мое начинание, но сама ничего нового предложить не могла. Конечно, пока она шла рядом, ее время тоже стояло. В очередной раз дойдя до входа в портал мы остановились, надоело брести без результата. Ярина осталась ждать меня у входа, а я зашел внутрь, без особой цели. В который раз обошел внутреннее помещение, задержался у барельефа Создателя. Барельеф снова опустел, внимания ко мне не было, это огорчило, и я направился к выходу. Ярина стояла слева у выхода, поэтому я повернул вправо и первый раз начал огибать дерево в другую сторону, а Ярина теперь шла слева от меня.
- Когда ты научишь меня преодолевать притяжение? – спросил я, чтобы что-то спросить.
- Можно начать, если ты готов.
- Обучение происходит ночью?
- Да, и нужен огонь в очаге. Но мне нужно подготовиться самой.
- Хорошо, скажешь, когда будет можно.
Первый раз мы огибали дерево в другую сторону, и как это ни было тривиально, поменялось мое ощущение окружающего пространства. Показалась плошка с водой, я хотел пройти мимо, но рябь воды привлекла мое внимание. Круги расходились в плошке не от центра к краям, а наоборот, шли к центру! Я остолбенел, еще ничего не мог понять, но чутье в этот раз подсказывало мне, - вот оно, решение задачи! А чуть позже пришло следующее, - время течет вспять! Ярина уловила мое удивление, и тоже внимательно начала смотреть на плошку. Кисточки на ее ушах взволнованно подрагивали, прорези зрачков разширились и превратились в два черных бездонных круга, - время, - тихо прошептала она.


Пришла тьма. Мы закрылись в убежище. В этот раз Ярина соорудила подстилку из веток прямо у очага, - ты будешь спать здесь, ложись, - сама же устроилась по- прежнему у стены напротив очага. В этот раз ветки были другими, аромат от них успокаивал, все наши невзгоды отошли прочь, стали не важными и скоро от них вообще не осталось следа. Огонь, наоборот, буйствовал, спираль пламени туго закручивалась к центру, в нем угадывалась черная точка, она пульсировала, расширялась, тогда казалось, а может и нет, что это и есть вход в портал. Затем чернота сжималась в точку, пропадала, пропадал и объем пламени, становившегося почти плоским, как на картинке, потом все повторялось заново. Зеленые полосы на экране сузились, пропали, какое-то время пульсировала зеленая точка синхронно с черным провалом в центре пламени. Потом и она исчезла.
Рука, мягкая и теплая, коснулась моего плеча, я открыл глаза и не увидел ни очага, ни нашего убежища. Вокруг был серый день, небо сплошь затянуто серым, бывало-ли здесь когда-нибудь солнце. Ряды высоких домов убегали вдаль бесконечной улицы, а я стоял в ее центре, под ногами чернел асфальт, ровный, без единой трещины. Окна домов тоже были серыми, как будто покрыты толстым слоем пыли. Тишина, ни звука. Впереди меня стояла Ярина и манила меня руками к себе. Я сделал несколько шагов вперед, асфальт казался мягким, жестом она остановила меня, - нет, не так, - говорить в этом мире видимо было нельзя, ко мне близко подойти тоже. Поэтому Ярина, показывая мне пример, сделала шаг правой ногой, но не поставила ее вниз, казалось, что нога опирается на воздух. Затем она быстро перенесла левую ногу вперед и тут же сделала шаг правой. Ее ноги двигались теперь быстро и не касались мягкого асфальта. Ярина понеслась над землей. Секрет был в том, что нельзя было завершать шаг, надо было сразу делать следующий. Я попробовал, ничего не получалось, ноги проваливались до прежнего уровня, как ни быстро я старался ими перебирать. Ярина стояла в стороне и больше ничего мне не подсказывала, до всего остального требовалось дойти самому. Я понял, у меня существовал психологический барьер, невозможно было поверить, что нога останется на новом уровне. Следующие попытки ни к чему не приводили, отчаяние завладело мной, надо было успокоиться. Ярина с тревогой и сочувствием смотрела на меня, взгляд ее тоже мешал. Я отвернулся в другую сторону, улица также убегала вдаль, и пошел, не торопясь, вдоль нее, разглядывая слепые окна зданий. Одно из окон второго этажа справа привлекло мое внимание, оно отличалось от других, было более темным, как будто трещина наискосок пересекала его. Забыв про свои ноги, как их надо правильно ставить, я пошел наискосок в сторону окна. Окно приближалось, становилось ближе и оказалось на уровне моей груди. Никакой трещины не было, скорее это была всего лишь игра теней этого серого мира, окно оставалось непрозрачным. И только в это мгновение я ощутил висящим себя в воздухе на уровне второго этажа. Ничего екнуть во мне не могло, голова закружиться тоже, но падения вниз не произошло. Надо было спускаться обратно. Ярина помахала мне издали рукой, я пошел по направлению к ней, одновременно спускаясь вниз, просто задав себе конечную точку. Как мои ноги коснулись земли, не заметил, твердость воздуха и асфальта была практически одинаковой. Зеленая точка на экране замигала, расширилась до строк, я открыл глаза. Огонь в очаге погас, в убежище проникал дневной свет, Ярины не было. Выглянув наружу, я увидел ее, наматывающую круги против времени, и присоединился, - мне приснился сон, как я научился подниматься и ходить по воздуху. – Ярина не ответила и продолжала сосредоточенно идти по кругу.
- Это был не сон, нет?
- Давай попробуем здесь, - Ярина взяла меня за левую руку и начала подниматься вверх, продолжая двигаться вперед по кругу. Я поспешил за ней, отрешившись от чувства подъема над площадью, просто не хотел отстать, как в сегодняшнем сне, когда хотел разглядеть трещину на окне. Получилось, площадь осталась внизу, скоро над нашими головами почти вплотную оказались могучие ветви дерева. Ярина изменила направление и пошла в сторону, остановившись у концов ветвей, она не двигалась, но и не падала вниз. Я тоже подошел к ней и остановился. Площадь простиралась под нами внизу, центральный колосс остался в центре, а над нами смыкался свод из переплетенных ветвей деревьев, до него было еще далеко, и мы, уже не торопясь, начали подъем дальше, двигаясь по широкой дуге.


- Хочешь подняться на самый верх?
- Конечно, идем! А ты знаешь, как мы преодолеваем притяжение, - Ярина оглянулась на меня, - ходим по воздуху?
- Нет, а зачем, мы никогда не постигнем законы нашего мира, надо просто жить и радоваться тому, что нам дал Создатель.
Я промолчал, у меня было другое мнение, и не просто мнение, - зачем мы здесь, люди, и что пошло не так? По мере нашего подъема становилось светлее. Скоро мы увидели, что купол, сплетенный из ветвей, окружающих площадь деревьев, не сплошной, а в центре над центральным колоссом есть отверстие, в которое поднимается вершина центрального гиганта. Наконец и свод, мы вышли на его внешнюю поверхность, но ожидаемого нами яркого света дня не было. Мои светофильтры лишь немного скорректировали спектр, а узкие прорези глаз Ярины раскрылись. Незнакомый мир открылся перед нами, мы стояли на вершине купола, самой высокой части лесного массива, достигающего горизонта. Со стороны, откуда мы пришли, виднелась недалекая граница леса, а дальше степь уходила в бесконечность, сливаясь с небом, разглядеть горизонт было невозможно. Светило с голубоватым не теплым светом начало подниматься со стороны степи, обозначив линию горизонта, разделив поверхность и ее свод. Мы не понимающе переглянулись, - должен быть полдень, солнце в зените! – высказал я свое мнение.
- Нет, сейчас раннее утро, мы обогнали время! – кисточки на ушах Ярины утвердительно дрожали.
- Значит, там внизу мы могли продвинуться назад на минуты, а здесь у вершины, поднимаясь к ней по спирали, мы выиграли несколько часов?
- Да, время течет по-разному в разных частях дерева.
- Здесь оно движется максимально быстро вперед или назад, в зависимости от направления нашего движения вокруг вершины.
- Мы сможем нагнать время и пройти через портал, когда он еще работал."
Светило полностью поднялось над горизонтом, мир набрал краски, но краски эти были жесткими и неприятными, из спектра, не предназначенного для всего живого. Гибель этого мира была близка. Мои светофильтры сбалансировали свет, но на экране появились красные полосы и тревожно замерцали, радиация. Глаза Ярины превратились в тонкие линии, но ей оставаться долго под убийственными лучами было опасно, и мы заспешили вниз. А я подумал о нашем первом дне, проведенном на открытом месте.
- Вот почему этот мир пуст, звезда выжигает здесь все живое.
- Поэтому мой народ покинул планету, скоро погибнет и растительность.
- Мы сможем опередить время и уйти отсюда, но как это сделать? Излучение звезды убьет тебя, да и моя защита не выдержит." Эту ночь мы провели без сна у очага. Словно злой рок преследовал нас, находя выход из одной ситуации, мы тут же попадали в другую, не менее сложную.


Сумерки рассвета застали нас в убежище, сидеть на одном месте было тяжело, неизвестность нашего положения, переходящая в безвыходность, выматывала сознание. Мы вышли на площадь и по привычке пошли вокруг колосса, сбрасывая время. Идти по площади смысла не было, по широкой дуге начали подъем к вершине и окну в куполе. Дни и ночи бежали назад, свет, тень и темнота сменяли друг друга, а мы двигались так, чтобы к вершине выйти ночью, когда светило не поражало смертельной радиацией.


На экране я научился различать бледно розовую строку и символы, обозначающие ее уровень. Какие-то сотые, если не тысячные доли силы излучения сбрасывались, как и обгоняемые нами дни. Но это было ничто, нам требовались десятки лет, чтобы догнать время, когда уровень излучения мог стать приемлемым для нас. Время бежало назад, - а где же мы, почему мы не видим себя в прошедшем времени? Да, мы не оставляли никаких своих следов, наши тени не мелькали перед нами. А что могло случиться, если бы мы столкнулись с собой из прошлого? – Ответа на этот вопрос тоже не было. Ночь на куполе была по-своему прекрасна, полная темнота покрывала планету, света звезд не хватало для работы зрения. Ярина похоже видела лучше моего, скорее она не столько видела, сколько чувствовала окружающий наш мир. Ночь тянулась медленно, мы не двигались, уходить вниз не хотелось, - что делать там в безысходности?! Я повернулся вокруг себя, не сходя с места, везде пустота и темнота, смотреть в любую сторону тоже не имело смысла. Не задумываясь я остановил свое вращение, когда мое лицо было направлено в сторону вершины колосса, уходившей через отверстие купола еще вверх на несколько десятков метров. Я проследил взглядом до самой вершины, чуть заметной в свете звездного неба. Сначала мне показалось, но потом увидел, как от вершины дерева вертикально вверх уходит луч! Он был виден не в оптическом диапазоне, постепенно появилась фиолетовая составляющая, разгорающаяся и переходящая в синий. В конечном итоге луч превратился в голубой с ярко белой сердцевиной. На экране расширилась одна из зеленых полос, занимая большую часть, и призывно замигала. – Луч, такой же я видел на Земле у избушки Марфы! Матрица еще работала здесь у вершины дерева, может быть это были последние дни, мгновения? Раздумывать было некогда. Ярина тоже видела луч и вопросительно посмотрела на меня. Объяснять было некогда, да особенно и нечего. Взявшись за руки, мы по дуге взбежали вверх, на миг остановились около луча, его диаметр у вершины дерева был несколько метров, переглянулись и шагнули вперед в сверкающую белизной синеву. Куда был этот шаг мы не знали, выбора у нас не было. Ничего не произошло, луч пропал, стало темно, исчезли звезды. Но постепенно над нами стал разгораться белый свет, набирая яркость. Мы стояли в коридоре со множеством дверей. Похоже это был коридор, из которого так неудачно началось наше путешествие. А в его торце, мы находились рядом, угадывалась дверь с ручкой, - не из этой ли двери мы вышли от Харона?
Прикинув место, где раньше была дверь, от которой началось наше путешествие, я обнаружил, что она исчезла, стена была ровной. Я провел по ней рукой, но бдительная Ярина отдернула меня в сторону. - Дверь пропала!
- Давай, пройдем немного по коридору, посмотрим, - я медленно двинулся в противоположную от двери Харона сторону. – Смотри! Двери расположены на разном расстоянии друг от друга. Теперь исчезла еще одна, наша, нарушив промежуток. Похоже, двери раньше были на одном, равном расстоянии друг от друга. Ты что думаешь?" Но Ярина молчала. Здесь она была мне не помощница и не советчик, как там на планете, близкой ей.
- Похоже по мере того, как отключается сегмент матрицы, пропадает и дверь из этого переходного коридора?! – высказал догадку я, - смотри, пустых промежутков много.
- Ты неудачно выбрал дверь, и мы успели пройти в портал перед самым его отключением, – все же ответила Ярина.
- Только не все сходится со временем. Твое племя покинуло планету давно, а портал отключился сразу после нас, сработав как ловушка. Мы долго ходили вокруг дерева, отматывая время назад, а портал в дереве так и не заработал? Ярина опять промолчала, а я про себя подумал, - может портал в дереве и отключился давно, а дверь здесь в коридоре оставалась для одиночного срабатывания.
- А от одного племени к другому вы тоже переходили через этот коридор?
- Нет, наши порталы работали напрямую.
- Тогда нам просто повезло, мы оказались в коридоре, а не в пустоте?
- Что будем делать дальше? Куда пойде
- Не хочу я пока больше открывать эти двери, давай попробуем обратно, к Харону." Кисточки на ушах Ярины дрогнули в знак согласия, и мы подошли к двери в торце коридора, - откроется ли она? – С тревогой подумал я и неуверенно взялся за ручку. Ручку поворачивать не пришлось, она сама закрутилась под моей рукой, и дверь легко открылась. За своим столом сидел Харон с неизменным стаканом чая, - вы? Вернулись? – Удивленно приветствуя нас, он тут же спросил, - чай будете? – Я кивнул, а Ярина не показала заинтересованности.
- Тебе какой? – И спохватившись добавил, - помню, помню, черный с лимоном и сладкий. Садитесь, рассказывайте. Как вы? Где были? Вы первые, кто обратно вернулся." Мы расположились на стульях, я - у стола, Ярина – дальше к стене, показывая тем самым свое неучастие в разговоре.
С рассказом я не спешил, задумчиво смотрел на золотистый чай в стеклянном стакане, мешал ложкой сахар, медленно крутящийся у дна и постепенно пропадающий. Сверху крутился и лимон, убегающий от ложки, поймать и придавить его у дна не получалось. Харон тоже завороженно смотрел на мои действия и пока не переспрашивал. Ярина оперлась на спинку стула и закрыла глаза, позволив себе первый раз за несколько дней расслабиться.
Тишина в комнате была не полной, мерно тикал маятник настенных часов, - откуда у тебя взялись часы тебя? Раньше их не было.
- Так уютней, по-домашнему.
- Скучаешь?
- По Земле? Не знаю, - по-моему слукавил Харон, - вот отслужу здесь, а там видно будет. Не все же мне сидеть, замену когда-нибудь пришлют. – И вздохнул. Горячий чай, как и в первый раз был отменным, ароматным, крепким. Легкий пар поднимался вверх, лицо Харона через него туманилось. Я вспомнил избушку Марфы, стол, поляну перед окном, чай, только без лимона, и пар, за которым лесная поляна также туманилась, колебалась, но не пропадала.
Это было совсем недавно по моим часам, но прошла целая вечность, если вспоминать все события, случившиеся со мной.


Ходики мерно тикали, чая можно было пить сколько угодно, только время, загадочное и неуправляемое, жило по своим законам. Когда начнет меркнуть свет в пристанище Харона, и нужно будет опять идти в коридор, выбирать следующую дверь? – Эта мысль не отпускала, идти снова в коридор не хотелось. Я с тоской посмотрел на другую дверь, ведущую в портал на Землю, дверь была здесь, не в общем коридоре. – Почему? – Спросил в никуда, ни к кому не обращаясь. Харон только вздохнул.
- Попробуй, попробуй, вдруг, да, откроется, - поймав мой взгляд, шутливо сказал Харон, сам узник чистилища.
- Нет, как бы не хотелось, туда рано. – Я посмотрел на Ярину, так и замершую с закрытыми глазами, не спящую, пружину на взводе. – Дверь не откроется, не пустят, миссия. Что от меня хотят? Ярине надо помочь, и без Оли не вернусь, не будет мне там жизни. Кому я нужен?
- А не думаешь, если будешь заниматься другим, не главным, добром не кончится?
А что это главное? Может ли оно быть главным, если все остальное в моей жизни потеряно. Нужна ли, вообще, такая жизнь в погоне за главным.
- Хочешь сходить ее поискать?
- Хочу. Пустишь?
- Те ребята далеко, а сегодня я здесь главный, и никакого запрета на этот счет нет. – Харон открыл дверцу шкафа и достал мой крестик №23, он так и оставался последним. – Сходи, посмотри. – После тебя больше никого не было. – Он отдернул штору, прикрывающую вход в коридор с саркофагами. Я медленно шел вдоль них, внимательно вглядываясь в лица, мужчины, женщины, кого-то из них запомнил с прошлого раза. Мальчик лет двенадцати, стройный, с обострившимися чертами лица, запавшими глазами в темном обрамлении. Задержавшись перед ним, внимательно разглядывая, я размышлял, - что он делает в просторах вселенной, зачем его позвали в странствия? Значит так надо, - пустой и всеобъемлющий ответ. Остановился и перед самим собой, теперь забытым, - потребуется ли мне мое же тело? Дальше саркофаги пустовали, но я пошел вперед, сопровождаемый бегущим вместе со мной светом. Черный комочек, свернувшись клубочком, лежал в центре очередного хранилища, - Машка! Вот она где. Значит с этого места восстала Ярина в своем настоящем обличье. А моя Машка, кто она теперь? Воспрянет ли опять к жизни? – Я хотел погладить ее отливающую синевой черную шерстку, но рука уперлась в невидимую прозрачную крышку саркофага. Может мне и показалось, но лапка кошки дрогнула, в ответ на мою попытку прикоснуться к ней. Коридор простирался дальше, терялся в темноте, скоро и форма саркофагов изменилась. В очередном лежал не человек, существо, гораздо большее по размерам. Бледное, почти белое, голубоватое лицо с открытыми глазами, устремленными в мою сторону, не имело никаких неровностей и морщин. Глаза были прорезаны в продолговатом цилиндре, на котором с трудом различалась линия рта, если это вообще был рот, и темнели два маленьких отверстия на месте носа. Конечно, хотелось пройти дальше, наверняка саркофаги таили в себе много подобных сюрпризов. Но почувствовав беспокойство, я обернулся и увидел Харона, машущего мне руками, все повторялось. Пришлось поторапливаться назад.
- Время заканчивается? – спросил я Харона, возвращая крест.
- Нет, что там ходить. Не Нашел? – Спросил Харон, убирая крест в шкаф.
- Я уж так, удостовериться. А дальше знаешь кто в саркофагах?
- Нет, откуда мне знать.
- Не люди.
- Но ведь это пересадочная станция только с Земли. Откуда они могли взяться?
- А люди на Земле первые? - Харон не ответил и задумался. - Может и раньше посланцы шли с миссией, да так тут и остались.
- Так, что получается? Миссию не выполнили, а их цивилизации пришел конец?
- Ну, это уж как-то совсем просто. Хотя следов прежних, кто был еще до нас на Земле, много осталось. А историю мы плохо знаем.
- Да, человек не уникален. Еще одна попытка?
- Скорее всего, я начинаю в это верить.
- А до тебя 22 ушли, где они? Почему обратно никто не вернулся?
- Ярина рассказывала мне, что до их мира Корлингов добрался один, да только плохую славу себе заработал, бежал, а ее спрятали на Земле. – Кисточки на ушах Ярины дрогнули. – Слышит, - добавил Харон.
- Вот и получается, не все выбранные странники хотели исполнит миссию.
- Получается так. И что, значит - те, Спаситель, ошиблись, выбирая странников?
Мы замолчали, дальнейшие рассуждения не могли привести к ответу, только догадки, версии.
- Вы сейчас где были? Ты еще ничего не рассказал.
- Пустой мир, брошенный и гибнущий, отрезанный от матрицы.
- Матрицы?
- Пока это только догадки, но матрица создана очень древней цивилизацией и пронизывает вселенную.
- Ты видел следы этой цивилизации?
- Не только следы, она существует, ты сам знаешь. Как ты попал сюда?


- Деревья?
- Да, они, это не деревья, вернее деревья только их видимая часть. Скорее это единый мозг, простирающийся через вселенную. Корлинги научились разговаривать с ним, может только с его частью. Об этом я тебе больше ничего не скажу, не знаю.
- А как вернулись?
- Повезло, скорее всего в последние мгновения успели. – Харон с интересом слушал. – Не наши мгновения, там со временем странное происходит, нет его нормального течения.
- То быстрее, то медленнее?
- Не только. Назад тоже может идти, наверное, и бежать, - усмехнулся я. – Ты, знаешь, я там видел Создателя, - Харон в нетерпении наклонился в мою сторону. – Так его называют Корлинги. Конечно, не самого, его изображение.
- А это кто?
- Он очень похож на Спасителя, даже не столько внешне… я не знаю, как это передать.
- Создатель, Спаситель, у этих имен разный смысл.
- Знаешь, о чем я сейчас подумал. Мир Корлингов он только создал, его вмешательство дальше не потребовалось…
- А почему?
- Этот народ очень гармоничный, у них четкая система ценностей, правил, которые они не преступают, живут в согласии с окружающим миром, друг с другом, в конце концов с собой.
- Они не люди.
- Да, в хорошем смысле, им не надо больше того, что у них есть, они самодостаточны.
- В отличие от нас.
- Поэтому нам, людям, и потребовался Спаситель, он приходил уже позже, после Создателя.
- Принес себя в жертву, но это все равно не помогло.
- Получается так. Теперь из нас, людей, выбирают странников. Для чего?
- Докопаться до сути.
- Да, почему и что пошло не так в развитии человека. Но есть еще что-то, более важное, я чувствую это…" Харон терпеливо ждал.
- Пока мне больше нечего сказать. Да, и мне еще кажется что древняя матрица создана не Создателем. Мы одновременно с силой выдохнули, издали звук, похожий на «фу» и засмеялись.
- А как следующую дверь будете выбирать, там тоже двери? – Спросил меня Харон, - можно опять попасть в тупик.
- Здесь у меня никаких мыслей нет. Надеяться на что, кого? Не знаю." Свет в комнате начал меркнуть, мы встали из-за стола и поспешили к двери. Ярина опередила нас и стояла у ней.
- Удачи вам. Чай всегда готов, буду ждать, - прощание Харона становилось традиционным. Мы вышли в коридор, свет сопроводил нас, переглянувшись с Яриной двинулись к дверям. Что ждало нас дальше?

https://zen.yandex.ru/media/
Мало кто, прочитав этот рассказ, мне поверит. Сама себе не верила. Долго. А теперь вот знаю, что есть она, жизнь внутри Земли нашей. Помните Кольскую сверхглубокую скважину? Прокопали тогда больше 12 тысяч метров, да не прямо, а вкривь и вкось, такой там был грунт сложный, и вроде как странные звуки услышали. Тоже не очень верила. Сейчас - верю. И вот почему.
В моем деревенском доме есть погреб. Глубокий. Полезла туда, чтобы в очередной раз порядок навести с вареньями и соленьями. Смотрю - ящерица маленькая. Только мне показалось, что это - он. Ящуренок такой. Резво бегает. Будто ищет что-то. А на улице - жара. И в погребе сухо. Я поднялась наверх, водички налила в кошачью миску и спустилась обратно, ящуренку этому пить поставила. И - все. Ну, и дела там переделала, какие намечала.
А ночью сон снится. будто я в подземном мире оказалась. Но светло там, как и у нас. Стою, ничего не понимаю. И вдруг в спину мне кто-то ткнулся. Оборачиваюсь - огромный динозавр. Стоит, на меня смотрит, мне кивает и что-то сказать пытается. Слово какое-то одно. Не разобрала. да и страшно мне стало. Но тут увидела я своего одноклассника Костю. Когда мы учились в шестом классе, он умер от белокровия. Мы к нему приходили прощаться, когда он живой еще был. Он нам три слова всего сказал - живите все долго! Так вот, подошел он ко мне и говорит: "Это он с тобой знакомится, имя свое называет. Болдуин. Ты дама, первая должна руку ему протянуть."
Я протянула. Динозавр этот или ящер огромный, не знаю, как лучше и сказать, мне руку... поцеловал. И протянул: "Спа-си-бо..."
Я смотрела на него с недоумением - за что?
- За внука спасибо. Он в погреб ваш случайно забежал...Мать не доглядела...Да вы на меня садитесь, я вам мир наш покажу...
Костя кивнул - дескать, соглашайся. Но как и куда садиться? И тут же спина динозавра преобразилась в удобное кресло-сиденье. Я села. Позвала Костю. И мы отправились в путь. Ехали через какую-то деревню - точь-в-точь как у нас на Земле. Костя объяснил: "Помнишь, деревня целая у вас на Урале пропала. Исчезла. Вечером была, а утром - пусто. Так это она и есть. Сюда ее переселили."
- Как в сказке.
- А жизнь и есть сказка. Вы так меня жалели, хоронили - плакали. И вспоминаете всегда. Спасибо. А я жив. И мне тут хорошо.
- Объясни, как это.
- Пока не знаю. То есть - мне этого не объяснить.
- Я-то думала - после смерти человек оказывается на других планетах... И доказательства вроде были. А ты - в Земле... Внутри.
- Тут неизвестно, что внутри, а что снаружи.
- Известно. Космонавты видят наш шарик снаружи. Они же вверх летят, а не в землю вгрызаются!
- В мире иногда все выворачивается наизнанку...
Занятая разговором, я мало смотрела по сторонам. А зря. Были и леса, и речки, и цветы полевые. Словом, никакой разницы с нашим миром.
- Есть разница. Здесь человек не скован никакими обязательствами. И как он мыслит, так и живет.
- А если плохое что задумал?
- Это невозможно.
А потом я стала плохо слышать Костю. И не успела задать ему свой главный вопрос. Про мужа. Но он понял сам.
- Твой муж здесь. Он ставит спектакль. Балет. На свою поэму. Как и мечтал.
Радость моя была столь велика, что я вознеслась вверх, успев перед этим погладить Болдуина... А он коснулся губами моей ладони и что-то к ней прикрепил... Прилепил... А я летела все выше, выше, пока лучи солнца не коснулись моих глаз... Я проснулась и явственно услышала строку из песни мужа, которая заканчивалась словами про волшебный сон - подожди, не проходи...А на ладони моей сиял какой-то кусочек... синтетической ткани? И он был сильно похож на чешую динозавра...Я очень долго его хранила.

https://zen.yandex.ru/
Привыкнуть к боли, к страшной душевной муке оказалось непросто (начало). К этому нельзя было привыкнуть. Пришлось научиться воспринимать видимые мной события как беспрестанную цепь случайностей, происходящих очень далеко и не имеющих ко мне никакого отношения. Только так я превращался в некий ретранслятор информации, лишь выстраивающий видимые события в хронологическом порядке, не пропуская дальше их большую часть. Это были даже не события, а безмятежные пейзажи гор, лесов и любимых мной травянистых равнин, где еще совсем недавно я, по своему счастливый, носился в составе большого табуна. От меня требовалась информация лишь о нарушениях спокойного течения жизни и условий существования. Нарушения и причиняли неудобства, воспринимались болью. Поэтому их нельзя было пропустить. Первые впечатления оказались обманчивыми. Я видел и чувствовал только часть суши. Оставшееся пространство, атмосфера, океан, обитатели оставались вне моего наблюдения. Видимо существовали и другие, отвечающие за свои зоны. Сколько нас было, для меня оставалось неизвестным. Скорее всего, я находился в самом низу пирамиды, управляющей планетой. Отфильтрованная информация от меня и мне подобных уходила дальше, где видимо принимались решения по вмешательству в планетарную жизнь. Что происходило вокруг я не видел с момента перемещения из плавающего острова, искусственного существа, исполняющего команды высшей части нейросети. Планета оказалась управляемой. А кто ей управлял, было тайной. И здесь мне приходилось отслеживать смену дня и ночи, времена года. Опять мимо бежали года, десятилетия. Я не считал время, что толку, и с сожалением вспоминал о лучших днях, проведенных на планете. Теперь даже заточение в камне не казалось мне таким страшным и тоскливым, как тюрьма, в которую мне довелось случайно попасть. Со временем я все чаще стал задумываться о том, насколько случайно оказался в этом месте. И подозревал, что стал жертвой системы планеты, не допускающей разумных существ...Остров сразу хотел уничтожить меня, но когда у него не получилось, доставил сюда, где встроил в защитную систему. Может и в других каменных полусферах были заточены такие же души, случайно или нет, попавшие на планету. От таких догадок становилось страшно:
"А может путь, по которому пошли Наталья, Иван, первоначально и я, тоже в конечном итоге приведет сюда?! Между тем, мой разум развивался. Всё же заточение шло на пользу. Причем, эволюция происходила скорее от скуки, мне надоело бесконечно отфильтровывать потоки информации, поступающей по нейросетям. Сначала я выделил в своем сознании отдельную область, которая обрабатывала приходящие сверху картинки. Потом постепенно отключил контроль над этой работой и мог просто размышлять и задумываться о чем-то своем. Мог наконец просто спать, чего был лишен все последние годы. Как трудился мой помощник в этой отдельной области я не знал. Лишь в крайних случаях он направлял мне сведения, когда требовалось особое решение. Такое существование нравилось больше. Однако, я не мог знать, к чему приведет мое развитие. О хитрости узнали наверху нашей пирамиды. Не знаю, как они отслеживали работу сознания. Наверняка под контролем находились все. Наказания не последовало, просто от меня отключили первичную планетарную нейросеть и подключили два информационных канала от первого уровня! Я поднялся в пирамиде управления планетой! Мне стало интересно. Выделить еще одну область сознания оказалось проще. Движение вверх продолжилось. Постепенно все большее пространство суши открывалось передо мной. Потом к нему начал добавляться животный мир. Я увидел свои любимые несметные стада, резвящиеся на равнинах. От этого стало грустно. Присущие человеку эмоции, по прежнему оставались в моем разуме. Дальше начал прибавляться воздушный мир, океан. Я почувствовал, как бьется сердце планеты, единого живого организма. Теперь весь он предстал передо мной, маленький шарик с материками и океанами, наводненный жизнью, вращающийся вокруг светила. Кто управлял планетой, я не знал, лишь собирал всю информацию и передавал ее дальше. Плавающие острова - биороботы, единственное, с чем мне довелось столкнуться. Кроме них наверняка существовали и другие, действующие на суше и в атмосфере. Информация уходила дальше, наверное, в управляющий центр, с которым не было обратной связи. Мое движение вверх остановилось, как казалось, дальше совершенствоваться было некуда и не в чем. Вот она, планета, вся передо мной. Но она управлялась через другую сеть, в которую меня не допускали. Не знаю, что на меня повлияло, но я сформировал четвертую область сознания, в которую перенес самого себя и теперь мог особо не утруждаться делами планеты, становящейся все менее интересной. Меня влекло к внешнему миру. Из него долетали метеориты, в одном из которых я прилетел в далекие незапамятные времена. Космические излучения вторгались в атмосферу, принося возмущения. Наше светило меняло свою активность, приближалось и удалялось. Конечно планета вращалась вокруг нее. Информация о внешних воздействиях быстро накапливалась. В один момент, руководствуясь не логикой, а скорее чутьем, я включил ее в общий исходящий поток сведений о планете. Какое-то время ничего не происходило. Неожиданно, я перестал видеть сушу, атмосферу и океаны своей планеты! Теперь мог ощущать только ее общий пульс. А через другой канал передо мной предстала еще одна планета. Она была мертвой. Я думаю, всем довелось читать истории людей, которые пережили клиническую смерть. Многие из них описывали свет в конце тоннеля и встречи с умершими близкими. Но длилось это обычно недолго, потому что вскоре их возвращали в наш мир. А что стало с теми, кто умер уже окончательно? Хотели бы услышать историю такого человека? Давайте я ее вам расскажу. Я помню свою прошлую жизнь и то, что было после неё. То есть в промежутке между прошлой и нынешней жизнями. И поэтому могу поделиться своими воспоминаниями с читателями. Сейчас я женщина, а в прошлой жизни была мужчиной. Жила, вернее жил "тогдашний Я" в Америке, в небольшом захолустном городке, где-то на юге. Ни точного названия своего поселка, ни даже своего тогдашнего имени я не помню. Похожие пеизажи были в наших краях - равнины, довольно засушливый климат и небольшие городки недалеко друг от друга. "Вычислить" конкретное место мне сложно - ничего очень примечательного я не помню, таких поселков в Америке сотни. Воспоминания приходят ко мне в виде "картинок" с ощущениями. Поэтому я помню свою тогдашнюю внешность и окружающие пейзажи. Но лучше всего, те чувства, которые довелось пережить. А имена и названия, это те детали, которые "выпадают" из памяти. В этом видимо особенность моего восприятия - я и сейчас, к примеру, прекрасно помню свой двор из раннего детства (потом мы переехали в другой город) и как выглядели мои друзья. Но большинство их имен вылетело у меня из головы, и вспомнить их я не смогу...Но продолжу свой рассказ. Итак, моя прошлая жизнь прошла относительно спокойно и была вполне себе обычной.


Умер я тогдашний около 60 лет, от сердечного приступа. Смерти я особо не боялся, тем не менее в жизни после смерти тоже сильно сомневался. Время моей смерти, я полагаю, было в начале 80-х годов прошлого века. В 60-х и 70-х годах становилась популярной восточная философия, и мне даже доводилось слышать теорию о перерождении. Правда распространяли ее граждане, которые не внушали мне доверия. А именно хиппи, рокеры и прочая "сомнительная" молодежь. Поэтому я считал это скорее выдумками, чем правдой. Взглядам подобных товарищей я не очень доверял. После смерти я рассчитывал либо насовсем пропасть из мира (что, кстати говоря, меня не сильно пугало). Смерть моя произошла довольно быстро. У меня давно были проблемы с сердцем, а потом видимо случился инфаркт и я умер почти мгновенно. Помню свое ощущение "вылета" из тела, это произошло в считанные секунды.



То есть сначала я почувствовал, что сердце остановилось, шум в ушах, не могу вздохнуть - а потом я уже вижу себя со стороны, упавшего на кровать. Меня, как ни странно это не испугало. Первая мысль была - ну вот и все, наконец-то. Чуть позже меня нашли родственники, пытались даже как-то реанимировать, но это было бесполезно. Я все это время находился возле них и своего дома, и видел все события со стороны. Новое состояние меня порадовало. Ощущалась какая-то свобода, легкость. Я быстро "усёк", что могу перемещаться в любое место по своему желанию. То есть стоит мне подумать о ком-то или чем-то, и я уже рядом с этим человеком или местом. Это меня так заняло, что первое время я слонялся туда-сюда и навещал всех, кого мог вспомнить. Пыталась найти фото американской глубинки, похожие на мой городок. Сильно похожих не нашла - но здесь что-то подобное. Только вместо гор на горизонте равнины. Мое состояние также очень облегчало то, что я был уверен : очень сильно по мне никто не горюет и не убивается. Мой ребенок к тому времени был уже взрослый, и мы нечасто общались, а с женой я разошелся много лет назад. К тому же они знали о моих проблемах с сердцем, поэтому их не очень удивил подобный вариант. Еще меня очень радовало в новом состоянии то, что я стал безошибочно понимать чувства всех людей, которых видел.

На тему партии и правительстве (чем нас долго пичкали когда-то в Советском Союзе) короткий юмористический фильм :
Голос. Короткометражный фильм - потешный, на медицинские темы
https://www.youtube.com/watch?v=BZF0bfBYSdk


Выглядело это так - я как бы "подключался" к ним и видел их ощущения со стороны. Интересно было наблюдать, кто и как реагирует на известие о моей смерти. Кому-то было действительно жаль, а кто-то понимал что должен испытывать грусть, но сложно было "выдавить" ее из себя. Я про себя смеялся и думал, интересно, что было бы если бы они знали что я за ними наблюдаю. Еще интересно было наблюдать за животными и птицами.
Во-первых, "смотреть" на их чувства и ощущения. Я никогда раньше не задумывался о том, что чувствуют, к примеру, коровы или лошади. А теперь понимал, что у них тоже есть эмоции, правда какие-то сдавленные и ограниченные по сравнению с человеком. Кстати, некоторые животные на моей ферме даже узнавали меня. Очевидно, в отличии от людей у них было не закрыто видение более тонких энергий. И они реагировали на мое появление почти так же, как и при жизни - то есть некоторые из них оживлялись и следили за мной взглядом. Мое зрение и восприятие как будто "расширилось" по сравнению с обычной жизнью. То есть если раньше я видел глазами, то теперь как будто бы всем телом - обзор стал уже полный. Звук я тоже ощущал своеобразно - как волны, которые проходили по моему "телу". Некоторые были приятными, другие не очень - одним словом звук воспринимался тоже всем моим существом. Вообще мир вокруг стал восприниматься глубже. Как будто раньше я его видел нарисованным на картинке, а теперь объемным. Я стал видеть не только вещи, но и ту энергию, которая за этим всем стоит - и это было очень увлекательно. Мои эмоции и мысли не сильно изменились. Разве что мне стало даже повеселее, чем при жизни. Во-первых, можно было не думать и не волноваться о смерти, потому что я уже умер. Во-вторых, радовала свобода и новые ощущения. Я даже не особо "заморачивался" на том, что меня ждет дальше - настолько меня захватило мое новое состояние...Примерно так проходили первые дни после моей смерти, когда я в ожидании своих похорон слонялся по окрестностям и наблюдал за своими знакомыми.


Через несколько дней после смерти были мои похороны, которые я разумеется посетил. К тому времени я уже обвыкся в новом состоянии, и даже был способен к самоиронии. Поэтому, когда смотрел на своё тело со стороны, то думал, что явно переоценивал свою внешность при жизни. Ещё было странно слышать как родственники и друзья произносили памятные речи в мою честь, а при этом я в полном сознании находился среди них. Жаль только, что они этого не видели и не знали...Похороны стали для меня "сигналом", что хватит постоянно болтаться рядом со своим домом, городком и знакомыми. Я не думаю, что так происходит со всеми умершими. Большинство, как я вижу, наоборот находятся рядом с близкими гораздо дольше. Но лично меня в той жизни не держали очень сильные привязанности, никто по мне чрезмерно не горевал и не убивался, поэтому я решил что "мавр сделал своё дело, мавр может уходить". Поскольку религиозным человеком при жизни я не был, то не ждал что за мной придут ангелы или еще кто нибудь с целью проводить на Тот Свет. Я решил, что видимо каждый умерший должен сам "крутиться как может" и находить себе занятие по душе. Поэтому я принял решение отправиться "в тур" по знакомым большим городам. Хотелось понаблюдать в новом состоянии не только наше захолустье, но и их тоже. Было интересно смотреть за скоплениями людей - теперь я видел , сколько энергии на самом деле стоит за ними. Большой город буквально гудел от неё, как муравейник. Помимо привычного мира, энергии людей и их эмоций, я теперь видел и других личностей и существ. Я понял, что целые толпы умерших людей, как и я, слонялись по улицам города. Кстати, что интересно, первые дни после смерти я даже не понимал где умершие, а где живые. Все мне виделись примерно одинаково - я видел их облик, одежду и лица. Но это только первое время и по незнанию, вскоре я понял, что отличия на самом деле огромные. Живые люди были наполнены энергией, прямо светились и "сочились" ей. А мертвые были как будто более "плоские", у них энергии было явно меньше. К тому же многие из них выглядели растерянно и подавленно. Я решил попробовать общаться с умершими. Конечно, выглядело это не как обычная речь, а скорее как мысленный призыв и вопрос. Реагировали на меня не все. Кто-то как будто меня не замечал, а некоторые стремились уйти. Но многие все же вступали в беседу (опять же мысленную). Часто умершие люди чувствовали себя обманутыми и жаловались мне. Они говорили, что всю жизнь верили в Бога и ждали, что после смерти попадут на небеса. А по факту застряли здесь, слоняются бесцельно и за ними никто не приходит. Сначала я не знал что им ответить и как успокоить. Мне даже становилось как-то неловко за то, что у меня хорошее настроение и мне все интересно. Но потом я смекнул как их подбодрить.
Я говорил им : смотрите, ребята - вы ведь не так давно умерли, правда? А представьте сколько поколений было до вас: если бы они все тут болтались, то здесь бы места свободного не осталось. Этот аргумент убеждал многих, видимо до этого они о таком не задумывались. А сам я думал : да, очевидно души умерших таки куда-то забирают... Вопрос в том куда и с какой целью. Кто знает, может их "перемалывают", как зерно в муку, в единую массу, и человек навсегда теряет свою личность? От этой теории, которую я сам же и придумал, мне становилось как то не очень весело. Поэтому, к тому чтобы меня кто-то и куда то забрал, я не стремился. Мне было хорошо и так. Мир вокруг был таким интересным : я мог бывать в разных местах, даже там куда не добрался при жизни. Кстати виделось мне всё немного по-другому, чем раньше. Мир стал как будто объёмным, каждый человек и даже вещь изучала энергию. Краски и цвета тоже поменялись, это сложно описать - но они стали более живыми и яркими. День и ночь выглядели очень похоже, то есть ночью я уже не видел привычной темноты. Всё так же было объёмным и разноцветным, только немного другим - ночью энергии слегка менялись. Время и его течение тоже поменялись - теперь многое стало зависеть от моего внимания. Когда я сосредотачивался на ком то или чём то, время словно замедлялось. А стоило мне отвлечься - начинало пролетать очень быстро. Со временем у меня стало складываться ощущение, что я начинаю будто "удаляться от Земли". А потом меня стало заносить и в такие места, которые к нашему привычному миру отнести сложно...

Продолжаю делиться личным опытом жизни после смерти. Дело в том, что я неплохо помню свою прошлую жизнь, а также смерть и то, что происходило после неё. Если первые дни после смерти я находился в основном возле своего дома и близких, а потом пустился в странствия по другим городам, то на следующем этапе меня вопреки воле стало "уносить" все дальше от земного мира. На тот момент я уже привык к жизни без тела и всем её плюсам. То есть, быстрому перемещению в любое место (стоит только о нём подумать и хорошо представить), и возможности видеть чужие эмоции и энергию. Новые открытия так меня захватили, что лично мне никуда уходить от Земли не хотелось. Тем более, что с момента смерти мне так и не встретился человек или иное существо, которое объяснило бы, что к чему. Я встречал только растерянных умерших, которые не могли понять почему они еще тут и их не забирают в лучший мир. Но вопреки моей воле настал момент, когда все поменялось. Я по своему обыкновению "тусовался" в городе и как раз намеревался переместиться из одного места в другое. И тут впервые у меня не получилось! Вернее сказать, вопреки моей воле меня занесло не туда, куда я хотел.
Я вдруг понял что нахожусь в очень необычном месте. С виду похожем на город, но явно не из нашего обычного мира. Поскольку к тому времени я уже отлично научился отличать живых людей от мертвых, то понял - живых людей здесь нет. К тому же обстановка была весьма странная и даже слегка мрачноватая. Я никогда не был трусливым человеком, но теперь всем нутром ощущал какую-то тревогу и неуверенность...Немного отвлекусь и уточню: как я сейчас понимаю, в тот момент я попал в один из "астральных миров".  Это промежуточные области между тем (Mиром-Двойником, ЛМ) и нашим миром. В них часто забредают умершие первое время после смерти, также там можно встретить спящих людей. Ну и конечно же, астральные миры населены также местными жителями, или различного рода "сущностями", как их называют в эзотерической литературе. О некоторых из них и пойдет речь дальше. В этом, так называемом, городе я видел умерших людей (по сравнению с живыми они всегда выглядели тускло), а также множество других существ. Они выглядели... весьма странно. Начнем с того, что передвигались они очень быстро, и я не мог их разглядеть. Мне они виделись скорее как тени, которые быстро "шныряли" туда-сюда. Подобных сущностей я, кстати говоря, видел и раньше, во время своих путешествий по обычным городам. Но их было немного и
я старался с ними не пересекаться, а тут все буквально ими кишело (кишело Неорганическими Существами, живущими в этом мире, ЛМ). Я попробовал переместиться восвояси из этого странного местечка, но не смог. У меня возникло ощущение, что я в ловушке - я больше не мог управлять своими передвижениями. Вскоре несколько "теней" направились ко мне и окружили меня. Когда они остановились, то приняли наконец различимый облик. Выглядели они как мужчины в темной одежде, сзади что-то вроде мантии. Примечание: в нефизических мирах можно по желанию изменять свой облик и выглядеть как угодно. Умершие люди первое время этого, конечно же, не знают и поэтому неосознанно воспроизводят ту свою внешность и даже одежду, в которой себя запомнили. У "сущностей" или местных жителей астрала есть некий стандартный привычный им облик, который они могут менять по желанию или необходимости. Если житель астрала выполняет определённую работу (как мои новые знакомые), то его облик - это своеобразная "униформа". Так вот,
я спросил у этих товарищей (разумеется мысленно, только так я и мог общаться после смерти), кто они такие и что им нужно. Мне ответили (причем
я почувствовал при этом иронию) что пригласили в гости, а заодно и немного поработать. Было в облике моих новых знакомых что-то внушающее если не страх, то уважение и трепет. Мне стало понятно, что возражения не принимаются и я последовал за ними. Поскольку перемещения в таких мирах занимают секунды, нас всех вскоре "выбросило" в какое то большое помещение. Похоже оно было на огромный зал с высокими потолками. Про себя я подумал что это некое "гнездо" этих странных существ, потому что тут их было множество. Кто то общался между собой, другие так же стремительно куда то "шныряли".
Мои спутники подвели меня к одному из своих коллег, как я понял их начальнику или старшине, и показали ему. Я всем "нутром" почувствовал как он как будто сканирует меня, а потом от него волной ко всем нам пришла мысль смешанная с эмоцией. Она означала что то вроде: нам подходит - берём! Я слегка ошалел и не понимал куда и для чего меня берут. Но вскоре "ребята" мне объяснили что к чему. Эти товарищи были "сотрудниками" определенной энергетической области. Нечто вроде "эфирных смотрителей"- их задача состояла в наблюдении за порядком и помощи в нестандартных ситуациях. В их ряды, по всей видимости, периодически набирали "волонтёров". Точнее сказать, добровольно-принудительно привлекали умерших, которые отвечали необходимым характеристикам. В их число попал и я. Как позже выяснилось, я был замечен одним из этих Смотрителей, оценен им как потенциально пригодный для службы, а вскоре "прошел собеседование" и был "принят на работу". Следовательно в тот странный город попал не случайно, а был намеренно втянут. Примерно так началась моя карьера (если это можно так назвать) в качестве Эфирного Смотрителя. Как видите, чем дальше, тем больше моя история отличается от стандартной : обычно после смерти люди некоторое время пребывают возле земного мира, а потом, когда Энергетическое-
Эфирное тело распадается, уходят в миры (выше вибрацией, ЛМ). У меня же вышло немного по другому...


Или инсценировали поимку опасных преступников, где опять же разделялись на полицейских и бандитов. Поначалу я смотрел на всё это свысока. После моей "реальной" работы в Эфире, это казалось мне какой-то детской игрой, которая лишь отдаленно напоминает жизнь. Все это было не всерьез, а значит и смысл отсутствовал. Тем не менее, когда меня пару-тройку раз втянули в подобные активности, я взглянул на них по другому. Было на самом деле довольно весело и интересно. Да и в земном мире, в принципе, почти то же самое, думал я. Разве что люди не понимают, что играют, и им кажется, что все это всерьез. Тем не менее, сильно увлечься этими ролевыми играми я все же не смог. Мне хотелось чего то более интересного и "реального", то есть заняться чем-то полезным. С этим вопросом новые знакомые посоветовали мне обратиться к работникам Того Света, и попросить их, чтобы меня куда нибудь пристроили. Так я, собственно, и сделал. Сразу мне ничего не ответили, но обещали подумать. Думали довольно долго, и я успел вволю "нагуляться" в этом странном мирке. А также в полной мере ощутить на себе авантюризм и развитое воображение его обитателей. Под конец они стали казаться мне какими то буйными детьми. И я понял что те, кто их собрал вместе, поступили очень дальновидно...Когда меня, наконец, оттуда забрали, я был рад, потому что мои "соседи" уже успели мне поднадоесть. Куда я попал после этого, как думаете?


Нет, не в какой то другой мир. А в так называемую "контору" Того Света. Как вы уже поняли, им, как и Эфиром, тоже управляли. Поэтому требовалась и обширная "администрация", и большое количество работников. У служителей Того Света была очень большая и сложная иерархия. Начиная с тех, кто помогал душам людей и распределял их по разным миркам, и заканчивая самым высоким руководством. Меня привели на разговор к тем, кто был выше по должности и статусу, чем рядовые сотрудники. Но и до главных "чинов", как я понял, им было тоже далеко. Как они выглядели? Нет, не как ангелы с крыльями, это стереотип. Ангелы, разумеется, действительно есть, но они очень разные и их основная задача - работа с живыми людьми. Они довольно часто появляются в Эфире, и там у них характерное свечение, вызванное их светлой энергией. Но крыльев, кстати говоря, у них и там обычно нет.
Ангелов обычно представляют примерно такими. Те, кого видел я, выглядели иначе.


Но вернемся к моей истории...Так вот, те "ребята", к которым меня привели, не были похожи на ангелов. Ну в этом ничего удивительного нет, потому что ангел это должность, а у них были другие обязанности. Тем не менее, было сразу и невооружённым глазом видно, насколько их мощь превышает обычных умерших и рядовых сотрудников. Уже на подходе к ним ощущалась волна энергии, которая окружала их как "ореол". Был бы я верующим человеком, принял бы их за святых высокого ранга или даже архангелов. Но учитывая мое восприятие, для меня они были скорее "крутые чуваки, которые тут многое решают". Аура этих сущностей вызывала у окружающих благоговение, и как будто слегка "парализовывала". Их было несколько человек, и я понял, что целью моего визита к ним было определение моей дальнейшей судьбы. То есть куда меня следует определить и чем мне заниматься. Выглядели "управляющие" как люди в светлой одежде, несколько женщин и мужчин. Единственная необычная деталь - их одежда как будто переливалась и искрилась. По всей видимости, так воспринималась их энергия. Один мужчина из этой группы обратился ко мне. Разговор как обычно проходил мысленно. Он спросил меня, какие у меня цели и чем бы хотел заниматься. При этом я почувствовал (очевидно он дал мне это понять), что мы с ним уже встречались раньше, в давнем прошлом. Я ответил, что мне хотелось бы заняться какой нибудь общественно полезной работой, а не "болтаться" просто так. На это мне было сказано, что на серьезную и ответственную должность меня брать не будут. По нескольким причинам - во первых, я не совсем подхожу, а во вторых для моего личного развития мне не нужно долго задерживаться на Том Свете. Но если я пожелаю, то всегда могу присоединиться к рядовым сотрудникам и помогать им. Такой ответ, если честно, меня немного расстроил. Дело в том, что Тот Свет мне показался весьма интересным местом, и очень хотелось его хорошенько исследовать, как в своё время Эфир. Вдобавок перерождаться в скором времени меня тоже не очень тянуло. Я только привык тут ко всему и стал осваиваться, а тут оказывается скоро опять надо в бренный мир...Но возразить руководству я толком не мог - оснований для этого у меня не было. Поэтому поблагодарил за уделенное мне время, и согласился на то, что предлагали. А именно, помогать рядовым сотрудникам в их рутинной работе...
О том, что было дальше, какие обязанности мне пришлось выполнять и как я с этим справлялся, читайте в следующей статье:


https://zen.yandex.ru/
Август подходил к концу, уральское лето по сути уже закончилось. Ночи стали холодными, выпадала роса, она серебрилась в лунном свете на траве по обочинам лесных дорог, на нескошенных, заброшенных лугах. Днем солнце не успевало прогревать воздух, наступившая прохлада даже радовала, комарье начало притихать. Начиналась охота на боровую дичь, мы с ребятами тоже засобирались и решили поехать подальше от города, на север края, где еще в достатке имелись нехоженые места. Нам захотелось попутешествовать и оторваться от цивилизации. Если бы я знал, что мне предстоит испытать в эту поездку, может никогда бы не поехал. Дома оно всегда лучше, спокойней. Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Была конечно не драка, а очень странная встреча, скорее даже не с человеком. Мой товарищ, тоже заядлый охотник - мастер на всякие автомобильные поделки для вылазок в тайгу. Последним его приобретением стал Урал, купленный им на военной распродаже. Что в нем было ценного - кунг, оборудованный спальными местами и печкой. В такой машине можно было жить круглый год. Так что в холодные августовские ночи мы не боялись замерзнуть. Но Сашке, моему другу, показалось этого мало. Он решил сделать машину еще комфортабельней - кунг сдвинул назад, а вместо стандартной поставил кабину от пожарной машины со вторым рядом сидений. Теперь в кабине помещалась вся наша веселая компания, можно было поговорить, закусить на ходу, а не трястись в кунге на нарах. Выехали мы рано утром, а к вечеру думали добраться до места, где хотели поохотиться. Сашка хорошо знал те места, часто ездил по тайге на охоту и рыбалку. Асфальт закончился, началась хорошая гравийка, незаметно перешла в укатанную грунтовку, которая оборвалась в пустой деревне. Не останавливаясь мы ехали по единственной улице, покосившиеся дома настороженно провожали нас пустыми глазницами окон. Из одного окна вслед нам помахала рваненькая занавеска, трепыхавшаяся на ветру. Местами крыши домов провалились, к небу взывали остовы печных труб, из которых давно не шел дым. Зато растительность здесь буйствовала, быстро восстанавливая свои права, деревенская улица зарастала, ее уже и улицей назвать было нельзя. Притормозив, Сашка кивнул в сторону дома, блеснувшего застекленными окнами: "Здесь еще недавно бабка жила". Но теперь входная дверь скрипела на ветру, за ней зиял черный провал сеней. "Увезли наверное, а может и померла уже," - добавил он. Мы тронулись дальше. Невольно замолчали, оглядывались по сторонам, такого запустения нам видеть еще не приходилось. У центра деревни, на столбе, висел ржавый телефон-автомат с обрывками проводов. Скоро дома закончились, мы все почти разом перевели дух и выдохнув переглянулись. Сказать было нечего. Пригубили из фляжки, Сашка тоже не отказался, остатки нашей цивилизации закончились, дальше начиналась девственная планета. "Я здесь ездил в том году", - нарушил молчание Сашка, пробираясь теперь по заросшей кустами просеке. Урал натяжно подвывал на низкой передаче, подминая под себя поросль и проваливаясь в старую болотистую колею. Так мы ехали еще часа два, но тут я заметил спину человека, идущего впереди по просеке. "Смотри, идет кто-то!" - обратился я к Сашке, показывая вперед рукой.
"Сейчас догоним, подвезем. А вообще кто тут может идти и куда? Жилых деревень дальше нет. Ничего спросим", - отозвался Сашка, крутя рулем.
Однако прошло еще минут сорок, а спина человека так и маячила впереди, расстояние до нее не сокращалось, он ходко шел по просеке и не оборачивался на шум нашей машины, хотя давно должен был его услышать. "Странно", - Сашка попытался прибавить скорость, но нас так сильно затрясло, что опять сбавил. Дальше просека раздваивалась, человек, не оборачиваясь, остановился, поправил вещмешок и пошел по левой, более заросшей. Доехав до развилки Сашка остановился: "В том году я ездил по правой, там за лесом дальше луг шикарный, тетерева..." - и выжидательно посмотрел на нас. Мы переглянулись. "Давай по левой", - сказал Николай, бывший у нас за старшего. "Новые места посмотрим", - согласился Сашка и полез по левой просеке, более трудной. "Давай, выручай!" - подбадривал он себя и машину. Человек перед нами не приближался и не удалялся, казалось, он шел, приноравливаясь к нашей скорости, а двигаться мы стали гораздо медленнее. Так мы проехали еще около часа, впереди наметился просвет между деревьями, скоро лес отступил, уходящее за горизонт открытое пространство раскинулось перед нами - бескрайнее море, по которому плавно двигались травяные волны. Пока мы выезжали из леса, пока очарованные смотрели по сторонам, не заметили, как человек пропал. Дороги дальше не было, на краю луга начиналась тропинка, ее след терялся в высокой траве. И только тут мы заметили слева от нас, между лесом и лугом, одинокий бревенчатый дом. К нему вела другая тропинка, обрываясь у высокого крыльца. Дом был явно обжитой, за ним виднелись надворные постройки, однако никого не было видно.
- Приехали, - Сашка заглушил мотор.
- Наверное мужик и шел сюда, - добавил Николай.
- Сейчас найдем, - добавил я. Мы начали выгружаться из машины, подавая друг другу рюкзаки и ружья. Я подошел к дому, поднявшись на крыльцо, хотел постучать в дверь, но рука невольно остановилась. Щеколда на двери была закрыта, а в отверстие, куда обычно навешивается замок, была вставлена маленькая деревянная палочка. Значит дома никого нет. Я спустился с крыльца, обошел дом вокруг, но никого не нашел. Странно.
- Никого нет! - крикнул я своим и пошел обратно, но спиной почувствовал чей-то взгляд, вздрогнул и обернулся. Темные окна смотрели мне вслед. Отмахнувшись от наваждения я вернулся к своим. Темнело быстро, становилось холодно, мы залезли в кунг, затопили печку и поужинали из своих припасов. Разместились по нарам и уснули. И уже сквозь сон, мне послышалось, как скрипнула дверь в дом: "Наверное все же наш попутчик пришел".
Я тихонько встал, надел сапоги и спустился вниз, осторожно закрыв за собой дверь кунга. Мне показалось, что в окнах мелькнул и пропал еле заметный огонек. Ноги сами понесли меня к двери дома. Стараясь не шуметь, поднявшись на крыльцо, я в темноте нащупал щеколду, палочки не было. Тут я заметил щель между притолокой и дверью, за которой тьма сгущалась. Взявшись за ручку, потянул дверь на себя, она жалобно скрипнула и легко открылась. Не хотелось заходить в мрак сеней, но преодолев нерешительность и страх, сделал несколько шагов вперед. Дверь за мной еще раз скрипнула и закрылась сама, отрезая меня от слабого ночного света. Полная темнота. Через несколько мгновений мрак поредел, хотя никакого видимого источника света не было. Сени продолжались дальше, справа стала видна еще одна дверь в дом. Отступать теперь было некуда, да уже и не хотелось. Я приоткрыл вторую дверь, полоска более яркого света упала на пол из дома. За столом, посередине комнаты, под лампой с абажуром сидел человек и смотрел на меня: "Заходи, не бойся". Я запнулся о высокий порог, переступил через него, и преодолев легкое сопротивление, оказался в освещенной комнате. Дверь за мной мягко закрылась. Обернувшись, попробовал толкнуть ее, но она больше не поддалась.
- Больше не откроется." Сердце в моей груди екнуло. "Шучу, садись, - усмехнулся человек."
Отодвинув стул, я сел за стол напротив незнакомца. "А свет с улицы не виден. - Ничего другого в голову не пришло. - На охоту? - внимательно разглядывая меня улыбающимися глазами, спросил человек.
- На боровую.
- Здесь всякого зверья и птицы хватает. Сам раньше охотником был.
- Здесь живешь? - я окинул взглядом комнату. Света от керосиновой лампы над столом не хватало, углы тонули в темноте. Топилась печь, нагревая дом, крышка железного чайника, подернутого копотью, зашебуршала, вода закипела.
- Бываю... иногда. Меня Иваном зовут.
- Александр, - спохватился я, но руки не протянул. Иван тоже не показал ответного намерения. Встал, сдвинул чайник на край плиты, достал с полки заварочный, насыпал чай и залил кипятком, прикрыв крышкой.
- Чай будешь? - И не дожидаясь ответа, поставил на стол два стакана. Я молча кивнул. Лампа над столом начала коптить. Иван аккуратно подрезал фитиль и прикрутил его. Все делалось молча, а мне хотелось поговорить. Вопросов накопилось много, но понимал - не время, если хозяин захочет, сам все расскажет. Пили чай, через стол пытливо всматриваясь друг в друга. Наконец Иван начал первым:
"А я ждал тебя". Я лишь взглядом выразил свое удивление. "Не удивляйся, есть в тебе отметина Творца", - добавил Иван, отпивая из стакана. Опять помолчали. Как бы меня не мучило любопытство, я понял, все что надо Иван скажет сам, а торопить его, задавая вопросы, бесполезно.
- А что это за отметина - сам не знаю. Меня так Наталья выбрала. Да вы эту деревню проезжали, где мы жили.
- Там уже никого нет. Дом ее пустой, наш водитель Сашка показал.
- Давно это было. Мы с ней последними остались, вымерла деревня. Спились все, от мала до велика, так вот. Когда-то деревня большая была, леспромхоз рядом, работа была, потом все заглохло. И выход нашли - получить инвалидность в двадцать лет, больше не работать и жить на эти деньги.
- Это как?
- Травились чем попало, потом лет до сорока доживали и все. Наталья первая в этот дом ушла жить. Тут хутор был, плохая слава о нем была, никто сюда не совался, чертей вроде как видели.


А потом и меня высмотрела. В деревню мы на погост ходили. Там в сторонке церквушка есть, поминаем своих.
- А Наталья где, тоже здесь?
- "Нет, перестала появляться. Давно ее не видел." Я удивленно смотрел на Ивана. "Теперь речь вот о чем. Мое время здесь истекло, тоже ухожу. Раз тебя нашел, мне здесь делать больше нечего. До этого я мог и там жить, и здесь."
- Где там?
- Там? - Иван замолчал. - Там у каждого свое, рано тебе об этом еще задумываться.
- А Наталья?
- Я ее там не видел, мы в разных местах наверное. Когда-то и ты свое найдешь.
- Его искать надо?
- Там тоже не белое и черное, своя жизнь. Но справедливости и правды больше, войн нет, добрее что ли люди становятся.
- Но туда не всех подряд берут?
- Берут всех, но все в разные места попадают. Все зависит от того, как человек свою жизнь здесь прожил. А мы с тобой - проводники людей, избранные. Иван встал, закинул свой рюкзак за спину: "Прощай!" Мы обнялись, Иван не оборачиваясь, пошел в темный угол комнаты. Там оказалась еще одна дверь, он открыл ее, яркий слепящий свет ворвался внутрь. Мгновение силуэт Ивана был еще виден и растаял. Огонек фитиля под потолком чуть вздрогнул, тени вернулись на свои места. Казалось, Иван все еще был здесь, только казалось. Это чувство прошло. На столе лежал продолговатый шарик из отполированного дерева, который Иван все время вертел в руках, к нему крепилась короткая цепочка с крестиком. "Ключ от нашего мира," - догадался я. Иван не сказал о нем, не знаю почему, может просто забыл. Теплое дерево удобно легло мне в ладонь, пальцы сомкнулись, крестик остался снаружи. Теперь этот ключ и талисман всегда будут со мной, по крайней мере пока я остаюсь здесь, на Земле. Когда-то я также передам его своему преемнику. Печь прогорела. Я подвернул фитиль лампы и вышел из комнаты через первую дверь. В сенцах было темно, наощупь прошел к двери на улицу и вышел на крыльцо. Занималась заря, небо у горизонта чуть посветлело, искрилась роса, было тихо. Мы просидели почти всю ночь, время пролетело незаметно.
Я по-хозяйски задвинул щеколду, вставил на место палочку. Замок здесь не нужен. На десятки километров в округе нет ни одной живой души, кроме нас. Теперь я понимал, что такое душа, и что значит стать Проводником. А когда-то, в будущем, может не таком и далеком, мне предстояло выбрать своего преемника, которому я передам ключ.
(Продолжение)
Прошло несколько лет. Встреча с Иваном, оставившим мне ключ для перемещения между мирами, стала забываться. Не скажу, что сознательно выбросил значимое событие своей жизни из памяти, скорее сверху наслоилось множество нового, конечно не столь важного, даже обыденного. Разная мелочь отвлекала, казалось, ну, завтра, через неделю, в конце концов через месяц, дойдет очередь и до главного. Не случилось. Шесть лет, как один день, минули с того странного события. Вот как! И спохватился я поздно, вовсе не по совести своей, по другой причине. Сколько ни бился по жизни, не получалось ничего, все делалось с трудом, либо вообще не выходило. Только тогда и всплыла в памяти встреча с Иваном, неожиданный выбор меня для непонятного мне предназначения. Может и должен я был дойти до всего сам, но не получилось, а скорее всего, просто не тем занимался, денег хотел заработать.
Не заработал, наоборот, финансовое положение ухудшилось. Оказался в однокомнатной квартирке, на нелюбимой работе, а сил биться дальше за блага земные не осталось.Только тогда и встали перед глазами - одинокий дом на опушке леса, Иван, уходящий в другой мир. "Мне надо туда!" - словно гвоздь, вбитый в голову, больно застучал в сознании и больше эта мысль не отпускала. С трудом дождался вечера пятницы и занялся своим стареньким уазиком, недавно заменившим мне кукурузник, проданный за долги. Уазик барахлил, был списан у меня на работе, но в моей ситуации ничего лучшего я купить за свои деньги не мог. Барахлило зажигание, передачи включались с двойным выжимом, даже с перегазовой. Ничего, главное машина оставалась на ходу, доехать до мест нашей былой охоты было можно. Кстати, охотой последние три года я уже не занимался, и выпал из прежней веселой компании. Утром в субботу встал засветло и поехал. Машина особо не разгонялась, а мне требовался запас времени, чтобы добраться до заброшенной деревни. Дальше предстояло идти лесом еще очень прилично. Выезжая из города спохватился:
"А где же ключ от портала, продолговатый деревянный шарик с цепочкой и крестиком?" Холодок пробежал по спине и тревожно заныло под ложечкой. Ключ всегда был со мной, я настолько привык к нему, что перестал обращать внимание на его наличие у себя. Пытаться без ключа попасть в другой мир было просто бесполезно! И только теперь вспомнил: "Какой же я дурак! К цепочке прицепил еще ключ от крузака. Ключ от портала превратился для меня в простой брелок, и я отдал его новому хозяину". Горько усмехнулся над собой. Надо было ехать к владельцу машины и просить вернуть деревянную безделушку: "Безделушку! А если хозяин давно выкинул ее и прицепил свой брелок?" Теперь у меня задрожали и ноги. С трудом переключая передачи, доехал до дома нового владельца. Моя бывшая машина стояла у ворот, с порогов капала вода, наверное хозяин недавно приехал. Я позвонил в звонок у калитки, скоро она открылась, и вышел Николай, мой старый товарищ, мы поздоровались. Обменялись ничего не значащим: "Как дела". И я спросил о брелке к ключам. Николай, не понимая, пожал плечами и достал из кармана ключи от своей машины. К ним был прицеплен новый брелок.
- А старый? мой? - Николай нетерпеливо переминался с ноги на ногу, видимо торопясь уехать. - Я привык к нему, он мне очень нужен.
- Пошли, поищем, - он пропустил меня вперед, потом окрыл гараж и включил свет, - не помню куда дел, отцепил и выкинул. Да, когда отцеплял ключ от машины, цепочку порвал. Наверное у меня сердце дало сбой, лицо посерело. На верстаке в гараже ничего не было. Николай пошарил по карманам рабочей одежды, висевшей на гаражной вешалке. Брелка не было и там. Но тут мой взгляд упал на мусорное ведро, задвинутое под верстак. Ничего не объясняя, я достал его и вывалил на середину гаража. Николай лишь усмехнулся, а я, опустившись на колени, начал осторожно перебирать смятые бумажки, разорванную упаковку и другую мелочевку. Заветный шарик я нашел быстро. От сердца отлегло. Но к нему осталось прикрепленным только одно разогнутое колечко, удержавшееся чудом. Николаю тоже стало интересно, наверное чувствовал какую-то вину за собой, поэтому он присоединился к поискам, поставив рядом яркую лампу. Скоро удалось разыскать крестик с обрывком цепочки, но она оказалась короче прежней. Несколько колечек могли разогнувшись упасть отдельно. Мусора больше не осталось. "А где ты отцеплял ключ?" - Я отчаянно посмотрел в глаза товарища. Ничего не понимая и не спрашивая, он почесал затылок и отошел в сторону: "Здесь", - указав на место около вешалки. Я начал на ощупь шарить пальцами по полу, а Николай светил мне переносной лампой. Удалось разыскать еще два порванных звена, Сколько их было на самом деле, никто конечно сказать не мог. Я завернул свое сокровище в бумажку и положил во внутренний карман куртки: "Коля, спасибо". Что еще я мог сказать товарищу. Он лишь улыбнулся, и мы попрощались. На розыск ключа от портала ушло часа два, поэтому я выбрался из города поздно, надеясь лишь к вечеру добраться до места. Уазик хорошо шел по асфальту, справился с гравийкой и грунтовкой, где был в своей стихии. Правда от последней деревни, где еще жили люди, до заброшенной, в которой когда-то обитал Иван, дороги не было. За шесть последних лет она заросла не просто травой, а кустами и порослью деревьев. Здесь пробираться оказалось гораздо труднее, спасало то, что почти не было колеи. В заброшенной деревне я остановился на ее единственной улице, тоже основательно заросшей. Столб с ржавым телефоном - автоматом все еще стоял, оборванный провод к трубке покачивался на ветру. Остовы домов, провалившиеся крыши, печные трубы кое-где проглядывали через буйство зелени. Дом, где раньше жила последняя жительница Наталья, сохранился лучше. Отодвинув пролет забора, я загнал машину к дому и восстановил ограждение. С улицы зеленый тент машины был не виден. Дальше мне предстоял не близкий путь пешком. Просека за прошедшие годы окончательно заросла, а колея, оставленная лесовозами, наварное была вечной и непригодной для моей машины. Рюкзак с припасами оказался посильной ношей, и я бодро зашагал вперед по просеке. Иногда приходилось углубляться в лес. Идти между деревьями было проще, чем выбирать дорогу по заросшей глубокой колее, где можно было запросто повредить ногу. Ориентироваться, сколько по времени мне предстояло идти, было невозможно. В прошлый раз мы пробирались здесь на Урале. У развилки, где мы решали, куда ехать дальше, я сделал небольшой привал и вспомнил, как мы пытались догнать Ивана, но так и не смогли. Я выбрался из леса, когда начало темнеть. Здесь ничего не изменилось за прошедшие годы. Также в поле убегала тропинка, теряясь в высокой траве, ее след темнел и колыхался в травяном море, тянувшемся к горизонту. Может мне и показалось, но как будто сохранился след от нашего Урала, трава так и не распрямилась на месте, где он стоял в ту ночь. А у опушки леса приветливо блестел окнами дом, в котором мы провели с Иваном почти всю ночь. Тропинка к дому не заросла, вокруг не было поросли, а траву словно недавно скосили. Я обошел дом кругом, ничего не изменилось, под навесом лежала поленница березовых дров. Как и не было шести лет, прошедших за границей хутора. Поднявшись на высокое крылечко, я испытал удивительное чувство, словно оказавшись в хорошо знакомом месте, как будто у себя дома. Щеколда на двери была также задвинута, в колечко вставлена палочка: "Да! Эту палочку вставил я шесть лет назад по нашему времени". Близилась ночь. Заметно свежело. Ночи в конце сентября становились прохладными. Трава серебрилась росой в лунном свете. По небу зажглись россыпи звезд. Надо было устраиваться на ночлег. В доме все было также, чайник стоял на краю плиты, куда его сдвинул Иван. Я заправил лампу под абажуром принесенным с собой керосином и зажег фитиль. Сначала фитиль закоптил, подвернув его, удалось добиться ровного пламени, комната осветилась. Казалось, сейчас отдернется занавеска и через вторую дверь в дом вернется Иван. Дров, сложенных у печки, хватило на растопку. Скоро проблески огня весело замерцали в щель прикрытой чугунной дверцы. А наполненный водой чайник запыхтел паром, приподнимая крышку. Продуктов, принесенных с собой, должно было хватить на выходные. Вернуться в город я планировал в воскресенье вечером. Перекусив и напившись чая, я осторожно достал из куртки бумажный сверток, в котором привез с собой ключ. Я чувствовал, что он не работает, и его надо восстановить. Жаль, у меня не было никакого инструмента, поискав в доме, тоже ничего подходящего не нашел. Пришлось восстанавливать цепочку руками, продевая маленькие колечки друг в друга и зажимая их зубами. Хоть и не ровно, но получилось. Я взял ключ в руку, он приятно улегся в зажатой ладони и сразу потеплел. "Работает", - обрадовался я. Но как мне не хотелось открыть портал и пройти через него, решил попробовать утром. Глаза закрывались, я улегся на кровать, стоящую за печкой, и, пригревшись, быстро уснул с ключом в руке.

КОНЕЧНО ЭНЕРГИИ В КНИГАХ АВТОРОВ ЭТИХ ИСТОРИЙ НАМНОГО МЕНЬШЕ, ЧЕМ В КНИГАХ РОБЕРТА МОНРО И КАРЛОСА КАСТАНЭДА. ХОТЯ НАПИСАНО НЕПЛОХИМ РУССКИМ ЯЗЫКОМ. ПРАВДА КАЧЕСТВО ИСТОРИЙ СНИЖЕНО ПОСТОЯННЫМ УПОМИНАНИЕМ РЕЛИГИОЗНЫХ СЛОВ ТИПА: СОЗДАТЕЛЬ, СПАСИТЕЛЬ, ИКОНА, КРЕСТ, БОГ И Т.Д. И ДРУГОЕ. КРЕСТОМ ИЛИ БРЕЛКОМ ПОРТАЛ НЕ ОТКРОЕШЬ, ТОЛЬКО ДЕТИ МОГУТ В ТАКОЕ ПОВЕРИТЬ.
ДЛЯ ОТКРЫТИЯ ПОРТАЛА ТРЕБУЕТСЯ МОЩНЕЙШАЯ ЭНЕРГИЯ, С КОТОРОЙ Я ЗНАКОМА, ТАК КАК ВСЮ ЖИЗНЬ ЖИЛА В ПОРТАЛАХ.

ИЗБРАННЫЙ ИНОПЛАНЕТЯНАМИ | ИНТЕРВЬЮ С УИЛЬЯМОМ ТОМПКИНСОМ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ | часть первая. Jun 15, 2020
https://www.youtube.com/watch?v=0D7cWcSFCfk

Сейчас в России шутят: скинемся Путину на дворец?
Борис Немцов о дворце в Геленджике и других дворцах на территории России и (даже!) под Парижем. Mar 1, 2021
https://www.youtube.com/watch?v=_4OYH-5RFUw
https://www.youtube.com/watch?v=9EJ_qBZXzbA  -  (конец интересней)

РЕКОМЕНДУЮ фильмы для поднятия духа :

Поколение победителей (исторический, реж. Вера Строева, 1936 г.)
https://www.youtube.com/watch?v=1Y5jkfeq1ro

The Luck Of The Irish (1948) (на английском)
https://www.youtube.com/watch?v=qHssrqqLaHQ

Дамский цирюльник, (Франция - Испания, 1956) комедия, Фернандель, советский дубляж (посмеяться)
https://www.youtube.com/watch?v=m7pXYCOkKYQ&list=PLGNnNH6aqvZo4nsmocwamdVN3foy-kIrr&index=89

The Daily Mail - 28 января 2014
"По словам отчаявшейся матери троих детей, ее сын и дочь занимаются левитацией, сообщает The Daily Mail. Она утверждает, что девочка и мальчик, являющиеся близнецами, и третий ребенок, одержимы демонами. Этот факт был зарегистрирован в официальных документах после того, как сотрудник учреждения по проблемам детей и одна медсестра увидели, как мальчик "скользил назад по полу, стене и потолку". Они не поверили своим глазам и были шокированы увиденным. Ведь мать этого мальчика Латойа Амонс уже много месяцев являлась объектом насмешек за утверждения об одержимости своих детей. Скептики отказывались верить в ее слова. По их мнению, безвестная женщина всего лишь преследовала свои корыстные цели. После того, как сотрудник управления по проблемам детей и медсестра своими глазами увидели случай с сыном Латойи, в ее слова пришлось поверить. Сама Латойа сообщила, что ее 12-летняя дочь дома также занимается левитацией. Согласно информации "Indianapolis Star", Латойа утверждает, что все трое ее детей показывают знаки одержимости демонами. Ведь, они имеют "демоническую" улыбку и необычный "глубокий" голос. Латойа Аммонс пригласила в свой дом даже экзорциста, который провел в доме определенные обряды по изгнанию демонов. Сотрудники правоохранительных органов также учуяли неладное в доме Латойи. Начальник городской полиции сообщил, что не сомневается в том, что дом женщины "находится в руках привидений"
(Действия Неорганических Существ из нашего Мира-Двойника! ЛМ).
Издание "Indianapolis Star" приобрела сотни копий официальных документов, в которых описываются странные явления с детьми Латойи, на страницах газеты опубликованы десятки интервью с сотрудниками полиции, Департамента по детской службе, психологами, родственниками Латойи и служителем-
экзорцистом. Все это было сделано для того, чтобы пролить хоть какой-то свет на то, что происходит с детьми и в доме Латойи."

http://earth-chronicles.ru/news/2014-05-22-65642
Массивное подводное сооружение со входом подпираемым огромными колоннами было обнаружено на снимках подводного рельефа у берегов Калифорнии.  Подводная  структура имеет следующие параметры: 1,35 x 2,45 миль в ширину, 6.66 миль в высоту и вход между опорным столбам - 2745 футов в ширину и 630 футов в высоту. Верхняя плита 500 футов толщиной.


http://earth-chronicles.ru/news/2014-05-23-65705
Астрономы Аргентины, США и Чили обнаружили аномалию в угловой кластеризации видимых и скрытых активных сверхмассивных черных дыр.  В своем исследовании ученые рассмотрели кластеризацию более 170 тысяч активных сверхмассивных черных дыр. Астрономы обнаружили, что, в отличие от видимых, так называемые скрытые черные дыры значительно чаще объединяются в кластерные образования.

http://earth-chronicles.ru/news/2015-06-06-80603
Почему некоторые полярные сияния пульсируют? Точного ответа на этот вопрос никто не знает. Хотя этот необычный эффект был замечен давно, причина остается темой для активных дискуссий. Это видео, на котором запечатлено подобное сияние над ледником Свинафельсекуль (Svínafellsjökull), было снято Стефаном Веттером 22 марта в национальном парке Скафтафетль на юге Исландии. Это не таймлапс — сияние показано в реальном времени, что видно на кадрах, где астрофотограф двигается на переднем плане. Если внимательно посмотреть на загадочные мерцания цветов, можно заметить, что некоторые структуры повторяются, а некоторые нет. Быстро повторяющиеся пульсации необычны — гораздо чаще встречаются полярные сияния, пульсации которых длятся несколько секунд.

http://earth-chronicles.ru/news/2013-10-21-53157
2013 » Октябрь » 21
По статистике, каждый шестой человек в мире - левша. Причины, по которым некоторые из нас от рождения предпочитают использовать левую руку как главную, пока точно неизвестны. Некоторые учёные предполагают, что леворукость формируется ещё до рождения из-за большего развития правого полушария мозга. На развитие леворукости нерожденного ребенка может повлиять большое количество тестостерона, который замедляет развитие левого полушария мозга. Кроме этого, левшой может стать правша, если по каким-либо причинам он повредил правую руку. Учёные - не единственные, кто заинтересован судьбой леворукой части населения нашей планеты. В истории было немало моментов, когда левшам приходилось несладко. В СССР долгое время считалось, что порядочному гражданину Союза не следует быть левшой в праворуком мире, поэтому в начальной школе всех леворуких насильно заставляли переучиваться и писать правой рукой. Такие методы опасны, часто они приводят к заиканию и проблемам с психикой. В арабских странах левая рука считается нечистой, так как после посещения туалета принято подмываться водой, используя левую руку. Поэтому приветствовать кого-то левой рукой или есть с её помощью считается позором. В Европе в средние века левшей сжигали на костре - их воспринимали как слуг дьявола, потому что те крестились левой рукой.  Да и сами слова "левша" и "леворукий" звучат немного оскорбительно - тем более, если учесть, что всё хорошее и правильное у нас связано с "правым", а плохое с "левым". Во многих языках (например, французском, немецком, английском) "правый" означает также и "ловкий, умелый", в то время как лузеров и неумех называют "левыми", а выражение "У тебя что, обе руки левые?" можно рассматривать как оскорбление и признание профнепригодности. Возможно, единственное, в чём левши могут реально показать своё превосходство, - это спорт. Ведь противник никогда не догадается о том, что его соперник - левша, пока не получит удар с неожиданной стороны. Такой поворот может надолго сбить противника с толка. О талантливости левшей ходит много историй. Среди знаменитых музыкантов и художников - большое количество леворуких. Это связано с тем, что у левшей более развито правое полушарие мозга, которое отвечает за ассоциативное мышление. Однако правшам намного легче жить в мире, где всё приспособлено под них, а левши, хоть и получили наконец свободу использовать ту руку, которая им удобна, тем не менее, постоянно ощущают дискомфорт. Начинается всё ещё в детстве, когда маленький ребёнок берёт ножницы в левую руку, но ножницы у него не режут, потому что заточены под правую руку. Следующее испытание ждёт левшу на кухне, где все ножи, открывалки, мясорубки, картофелерезки сконструированы для правшей. Да всё, за что ни возьмись, придумано для комфорта правшей - от ручки у банковского окошка до ширинки на брюках. Правда, и для левшей существуют в этом мире некоторые плюсы: например, на англоязычной клавиатуре большинство самых популярных знаков расположено слева. Левши не испытывают никакого дискомфорта при вождении автомобиля, потому что основная рука лежит на руле, а правая служит для переключения передач. В наше время левши начинают чувствовать себя значительно более комфортно. Многие производители задумались о них и стали выпускать товары для леворуких. Уже без труда можно купить ручку или линейку, компьютерную мышь, садовые ножницы или половник для левшей.

https://zen.yandex.ru/
Три года я жила в Австралии, не купив ни одной вещи из гардероба. Про австралиек могу вкратце сказать, им в общей массе всё равно, во что одеться и как выглядеть. Первые два-три года я жила в Австралии, не купив ни одной вещи из гардероба. Идешь по огромному шоппинг центру, и не на что глаз положить. Юбки, блузки, футболки, платья по $5-10 - в порядке нормы. Где это видано?! Качество, разумеется, на $5-10. Публика шопиться в этих местах активно, иначе б все давно по закрывались. Аренда баснословная, сколько ж тряпок за день надо продать за $5-10, чтобы свести концы с концами, окупить хотя бы ренту? Очень много. Есть и дорогие магазины, предлагающие платья по $300-350, но как-то они явно не стоят того, не вдохновляют на $300-350. Нет, есть, конечно, и для среднего бюджета магазины, но тоже в них что-то не то. В России хочется вечно чего-то, что увидел и не можешь забыть, в Австралии не хочешь ничего. В этом и свои плюсы, разумеется. Спасибо, европейские бренды медленно приходят в АУ, с ними как-то чувствуешь себя... как в Японии... поспокойней... Если что-то срочно надо, то хоть знаешь, куда пойти за одеждой. Через 2-3 года разных испытанных в австралийских шоппинг центрах эмоций я нашла интернет-сайты, на которых регулярно покупаю одежду, и очень многие меня спрашивают, где я беру свои платья и юбки. Они обычные, но видно, наверное, что не из местных шоппинг центров. Носить шлепки тоже не люблю, так что выделяюсь ещё и добротными босоножками (я живу в теплом климате, в теплой части Австралии, где на ногах шлепки, то есть thongs, созвучные слову 'трусики-слинги' - это для всех, кому сегодня не на работу). Стремятся ли австралийские девушки быть красивыми и соблазнительными? Если сравнивать с бразильянками, то однозначно нет. Красивы ли австралийские девушки? Мне кажется, в общей массе вполне. Однако вкусом и желанием красиво одеться не отличаются. У меня маленький сын, поэтому мне сложно утверждать, прививаются ли девочкам традиционные женские штучки — кокетство, желание быть красивой, любить комплименты. По-моему, не прививаются. За окном 17-летки сегодня отмечают окончание школы. Целую неделю шум-гам-трам-та-ра-рам. Они кутят, пьют, развлекаются в ночных клубах и парках типа диснейленда, а родители им готовят покушать. Красный Крест с утречка приходит оладушки приготовить. Анекдот. Но речь не о том...Смотрю на девчонок. Шорты, не всегда прикрывающие низ ягодиц и простые майки — униформа. По вечерам обтягивающие платьишки. Дешевые некрасивые каблуки. А ведь могли бы одеться так, что ааааах! Нет, не станут. То ли не осталось здесь в АУ этого пресловутого культа женской красоты, то ли и не было никогда. Но смотря с позиции сына, я бы выбрала себе красивую девочку без всяких проблем. Пусть она бы не сразила меня наповал своим вечерним туалетом и макияжем, но она была бы интересна в общении, красива своей естественной красотой, с ней можно было бы получить хороший fun и хороший laugh, у нее был бы характер, ей бы и в голову не пришло просить у меня безделушек и платьев в подарок.


https://zen.yandex.ru/
В прошлой статье я писала, что мое детство и юность прошли в СССР, и когда я впервые попала в Японию - вы можете смеяться, но жизнь в этой стране мне сразу же напомнила советское время. В самых первых сообщениях ВК я писала подруге, что японцы живут так, как когда-то жили мы при социализме - радостно, эмоционально насыщено, с уверенностью в будущем, отмечая праздники и проводя будни со своим "трудовым коллективом".
Дружным коллективом.
Что-что, а чувство коллективизма у японцев выражено заметно - общество монолитное, как будто плотно спаянное. Все делается вместе и сообща, в духе взаимопонимания. "Коллективизм" - сейчас такое слово редко услышишь - это уже наверное архаизм, а глядя на японцев, вспомнилось... Понятно, что это сложилось исторически - Япония состоит из небольших островов, их было легко завоевать по отдельности, поэтому и политика всегда велась на сплачивание народа. wОни и рисовые поля до сих пор всей деревней обрабатывают друг у друга по очереди, как одна семья. В Нагасаки сельское хозяйство развито и процветает. Япония сама обеспечивает себя своими продуктами. Стоит выехать за город - видишь поля, сады, фермы, теплицы... Деревни живы, но понятное дело, молодежь из них "бежит" в город. Хотя есть и те, кто из шумного города "сбегает" в село - я встречала молодых людей, переселившихся из Токио в глушь, чтобы жить в гармонии с природой и работать на ферме. Маленькая ферма на о. Ищигаки. Но самое главное - здесь каждый чувствует свою принадлежность к японскому народу, живет интересами и радостями своей страны, своего города, района, предприятия, где трудится. Самое худшее, что может произойти с японцем, - это исключение его из общества, оказаться изгоем для него - смерти подобно. Фукуока - Японцы любят объединяться в разные группы и заниматься общественно полезной деятельностью, например, в нашем районе действует (так и хочется сказать - "коммунистическая") ячейка граждан, следящих за порядком "на районе". Активисты проводят спортивные праздники, устраивают воскресники и субботники, оказывают поддержку в беде, организуют помощь, например, если надо посидеть с ребенком, проводят ночные рейды по улицам. Такие организации встречаются по всей Японии, называются они "Jichikai" (самоуправление, негосударственная автономная ячейка). Мы с Таро тоже в ней состоим, как и все платим взносы и нам приносят раз в неделю "Kairanban" ("доска объявлений") - журнал с планом мероприятий - мы должны ознакомиться, поставить печать - "ханко*", а затем передать соседу (японцы не расписываются в документах, а ставят печать - ханко*). А еще японцы до сих пор шлют друг другу поздравительные новогодние открытки - эта традиция сильна. Новогодние открытки-"Nengajyou" - Японский праздничный концерт, который транслируют по телевидению в новогоднюю ночь, здорово напоминает советский "Голубой огонек" - артисты одеты скромно, на сцене ведут себя иначе, чем наши звезды эстрады. Таро же больше нравится российский "Голубой огонек" - смотрит, не отрываясь! В одном рёкане(отеле) Нагасаки, где мы остановились, выступали артисты. Да, японские артисты другие, да и обычные японцы ведут себя и одеваются очень скромно - не увидишь оголенных тел и вульгарности. Бросается в глаза, что они, как когда-то советские граждане, в основном все равны. Так же много работают, и так же деньги для них не самоцель. Японец хочет прежде всего быть полезным обществу, а вот стремление только к обогащению считается недостойным. Здесь нет пропасти между "верхами" и "низами", которую можно увидеть в России, в Японии трудно понять по виду и по поведению достаток человека, кичиться богатством стыдно. Родители на торжественном собрании в школе. Помню в первый год моей адаптации я читала все подряд, что писали живущие здесь русские, и появилась у меня тогда виртуальная приятельница - она вела свой блог и очень уверено (завидую уверенным людям) рассказывала о Японии. Девушка, назовем ее Таня, подчеркивала, что является женой очень состоятельного японца, выставляла их совместные фотографии. Интересно, что Таро, увидев их, сразу сказал, что это не японец, а китаец, проживающий в Японии, и мне стало понятно, почему Татьяна выдавала традиции Южного Китая за японские, и писала, что самая лучшая еда в Токио бывает в китайских ресторанах - она смотрела на Японию глазами мужа китайца. И такое бывает...Китайский квартал в Yokohama - Девушка очень гордилась благосостоянием, например, выкладывая фото и описывая отдых, обязательно добавляла, что это самый-самый дорогой отель, и для них готовит самый-самый лучший повар, а на тарелках у них императорские гербы! Я знала, что императорский герб выглядит иначе, но мой девиз, как у Карла Маркса: "Сомневайся во всем!" - поэтому спросила у Таро. Он рассмеялся: "Императорский герб никогда не нанесут на тарелки! На фото у жены богатого китайца изображен герб города, в котором они отдыхали, причем, показан вверх ногами!" И добавил: "Мне стыдно за нее, ведь ее читают многие люди в России. В Японии хвалиться богатством - позор, здесь люди все равны, а благосостояние ничего не значит - сегодня у тебя роскошная вилла и Bugatti, а завтра рак или цунами... Надо радоваться жизни, уважать людей, беречь природу, делать так, чтобы стало лучше в тех краях, где ты живешь. Разве у вас не так?" Меня тогда поразили эти слова, как будто их произнес советский человек! Фукуока - Иногда кажется, что у японцев поведение как у героев советских фильмов 60-х годов - идут по улице или едут на велосипеде по набережной (трезвые) и поют песни в голос, потому как на душе хорошо и весело, и с уверенностью смотрят в будущее, твердо зная, что нужны своей стране. Парни - друзья могут по-дружески обняться (не геи), отношение между людьми уважительное и доброжелательное, за 8 лет я не встречала хамства или агрессии у японцев (у японок иногда встречается). На пляже у нашего дома - Еще схожесть со страной советов в том, что в будние дни на улицах нашего района пустынно - все на работе, дети - в школе, после школы дети не болтаются по улицам - у них кружки и спортивные секции. Ученики носят школьную форму и с огромным уважением относятся к учителям. В магазинах - качественные натуральные продукты (без химии и пальмового масла), например, пирожные имеют срок годности один день. В Японии очень вкусная молочка, моя мама сразу это заметила, сказав: "У нас такая была в советское время". В супермаркетах есть эко отделы, где свои овощи и фрукты продают селяне из близлежащих деревень, иногда устраивается что-то вроде воскресных базаров. Овощи из магазина. Бомжей нет, тунеядцев не видно, пропитые лица алкоголиков не встречаются.
Спросила у Таро: "Где у вас пьяницы и бомжи?"
Ответил, что да, алкаши что-то пропали, а раньше лет 30 назад встречались. Бомжи еще есть, если хорошо поискать. Нет нищих, попрошаек и бомжей на улицах, стабильная и спокойная жизнь - ну со стороны развитой социализм, да и только! Мои родные, когда бывали у нас тоже отметили это сходство. Кстати, и планируют все японцы заранее - зимой планируют летний отдых. Летом - зимний. Недавний вопрос мужа: "В июне на какой из южных островов полетим?" Мой ответ: "Дожить же еще надо! Не известно что будет завтра."
Таро с удивлением посмотрел на меня: "Что за неуверенность в завтрашнем дне?" Да, японцы планируют и мечтают, они оптимисты хоть и живут на вулкане. Кагосима - Конечно я понимаю, что никогда не смогу стать своей в этом раю. Но и у себя в России кому я своя? Только родным...Хотя, своих-то порой не понять, там где родился иногда не все кажется ясным, а это Япония - островное государство, куда испокон веков не пускали чужаков. Для японцев "свои" - только японцы, причем каждый - "друг, товарищ и брат". Вот такое сходство с #ссср, мне бросилось в глаза, я как будто снова попала в свой "потерянный рай". Знаю, что некоторые с содроганием вспоминают о советском времени и их тоже можно понять, - оно было неидеальным, были и дефицит, и взятки, и чиновники, но это наша история и хорошо, что мы ее знаем и чтим.


https://zen.yandex.ru/
Этот случай произошел со мной в восьмидесятых годах прошлого века. Отправили нашу бригаду в командировку, на один месяц, в Туркмению. В основном в такие командировки ездила молодежь, покататься и посмотреть на мир. Узнать что-то новенькое. Пожилые просто отказывались от таких прелестей. Вот мы и поехали. Колеса поезда выстукивали всем знакомую песенку, а мы лежали на верхних полках, в основном спали, а когда бодрствовали о чем-то болтали. Скукотища была. Началась пустыня Каракум. О пустыне этой мы читали только в книжках и теперь с интересом наблюдали за ней в мутном окне купе. Ничего кроме как песков мы так и не смогли разглядеть. Поезд неожиданно остановился. Десять минут стоит. Полчаса. Час. Проводница сказала что мы ждём встречный, и пока он не пройдет мы не тронемся.
- Мужики, может сходим и своими глазами посмотрим на пустыню,- сказал кто-то из ребят,- Так сказать ощутим её своими ногами.
Ребята дружно согласились. Мы пошли в тамбур и к нашей радости дверь вагона была открыта. Мы спрыгнули на горячий песок. Ну и жара, даже тени от тела нет! Мы отошли на несколько метров от поезда и стали с интересом разглядывать верблюжьи колючки.
Если солнечный день и тени нет, то автор находился в нашем нефизическом Мире-Двойнике, там теней нет. Нет теней также и во всех наших параллельных мирах. Тени только в нашем физическом Основном/Коренном Мире, и это - тени нефизических Неорганических Существ, кто принимают активное участие в наших жизнях. Кстати, все эти Неорганические Существа женского рода, но могут предстать перед вами и разговаривать с вами в виде мужчин, женщин или любого животного. Мир-Двойник уже давно начал сливаться с нашим миром и скоро полностью сольётся. Так что старик-туркмен это - Неорганическое Существо, может появиться или исчезнуть в любой момент и в любом месте. Ничего мистического здесь нет и когда вы, люди, уже слезете с деревьев?! ЛМ.


- Водички у вас не будет,- услышал я голос старика. Я оглянулся и увидел изможденного старого туркмена. Пересохшие губы говорили что старик давно не пил.
- У меня вода в поезде,- сказал я,- принести?
Старик кивнул. И тут поезд неожиданно тронулся. Мы бросились на перегонки к поезду. Кому хочется оставаться в этом пекле. Когда я оказался в тамбуре вагона и посмотрел на то место, где я только что стоял, никакого старика не было. Странно мне это показалось. Ведь пустыня просматривалась на десятки километров, и не мог старик испариться. Уже в купе я спросил ребят: "Вы видели старика?"
- Какого старика?
- Рядом со мной он стоял. Воды у нас попросил.
- Никакого старика мы не видели,- ответили мне ребята.
- Вы прикалываетесь?- не поверил я.
- Да нет. В самом деле не было никакого старика,- отвечают ребята. Наступила ночь и мы улеглись на свои места. Меня разбудил странный звук, как будто кто-то жадно пьет. Я открыл глаза и увидел в темноте силуэт того самого старика. Он наливал из моей бутылки воду в свою ладонь и уже оттуда пил. Я включил свет тем самым разбудив ребят. Никакого старика в купе не было. Конечно после такого видения я не смог уснуть остаток ночи. Поезд прибыл в Чарджоу и мы с радостью освободили свой душный вагон. Пока мы на перроне размышляли как нам добраться до гостиницы, ко мне подошёл сухонький, маленького роста туркмен-старичок:"Спасибо,- улыбнулся мне старик. Сказал и пошёл.
- За что спасибо,- крикнул я ему в след
- Ты знаешь за что,- мельком обернулся старик. Ребята смотрели на меня расширенными глазами.
- Ты что, его знаешь?- спрашивают.
- Да откуда,- пробежал у меня по спине холодок,- Я здесь первый раз. Вот с такой жутью мне пришлось столкнуться в командировке в Туркмению.

Comments: Александр Трященко
Это был Ак Италмас. Хорошо, что автор пообещал ему воду, а то бы згинул в песках. Я тоже его видел. Он у меня попросил патроны 12 калибра, а у меня 16й. Пообещал ему принести, а когда мы подъехали к месту встречи его не было, ну я замотал патроны в белый лоскут и привязал к саксаулу, так что бы было видно. Мы сразу отправились домой, а по дороге решили купить арбузов. Выехали на асфальт и км через десять на обочине мой старик торговал арбузами. Он на туркменском языке сказал, спасибо за патроны и подарил мне самые большие арбуз и дыню. Но самое интересное началось потом... друзья крутили мне в висках, ты что перегрелся? Арбузами торговала женщина, твердили мне друзья. Но когда приехали домой и стали выгружать арбузы, у них глаза на лоб полезли. Откуда дыня? Ведь на обочине женщина продавала только арбузы и такого большого арбуза не покупали. Как то за пиалкой чая я поведал эту историю знакомому яшули. Он то мне и рассказал кто это был. Оказывается большая удача встретить, Ак Италмаса и угодить старику. Но горе тому кто обидит старика. Ак Италмас, в переводе с туркменского, белый данный собакой, Имя Италмас давали детям при рождении ребёнка, родители у которых дети, постоянно умирали после рождения. Говорят, что его до сих пор встречают в песках.

https://zen.yandex.ru/media
О существовании гномов мы знаем из сказок, хотя возможно они существуют реально. Недавние находки в Новоафонской пещере (Абхазия) доказали наличие под горой подземного города. По мнению исследователей, его населяют ктоны — таинственная подземная цивилизация разумных гномов. Странные домики поселения открылись миру в одном из проходов пещер. Неизвестный ранее зал был наполнен искусственными сооружениями, размеры которых не подходят для проживания людей. Из этого исследователи заключили, что некогда здесь обитали гномы, известные под альтернативным названием как ктоны. Однако открытие Новоафонской пещеры в Абхазии могло заставить их поспешно покинуть свой древний подземный город. Так, дома были опустошены, никаких культурных признаков, одежды или инструментов обнаружить не удалось. "Ктоны определённо населяли эту скрытую часть пещеры. Они обитают в собственных царствах глубоко под землёй. Были замечены на территории Китая и России. Сомнений нет, это те же самые гномы", — уверяет исследователь. Впервые исследователи столкнулись с ктонами в 2008 г, после того как пропавший без вести китайский шахтер внезапно воскрес, и рассказал, что 5 лет он провел в подземном мире. Правоохранительные органы заинтересовались им из-за компенсации, которую получила его семья после аварии в шахте. Но Ван Ху заявил, что готов полностью компенсировать произведенные выплаты,тем более что на банковском счету Ван Ху было около 40000 юаней, принятых наличными в апреле 2008 года. Помимо этого бывший шахтер купил себе новый дом. Компетентные органы начали тщательное расследование и выяснили, что деньги Ван Ху получил в результате продажи необработанных изумрудов ювелиру в Шанхае - собственно, об этом рассказал сам горняк, спецслужбы лишь проверили правдивость его показаний. И действительно при обыске его дома были найдены необработанные изумруды на сумму более трехсот тысяч юаней. На вопрос, где он их взял, Ван Ху отвечал, что добыл их во время пребывания у Могучих Ктонов.
В результате катастрофы в шахте он с другом Лао- Пеном оказался полностью изолированным от поверхности. Прождав несколько дней помощь, они начали исследовать подземные ходы в шахте в поисках воды, где на них и наткнулись странные маленькие люди. Как глубоко они спустились, можно было только предполагать. Ван Ху считает, что глубина составляет около пятнадцати километров. Там в огромных пещерах располагаются селения Ктонов, подземного народа. Питались они плесенью, в изобилии произрастающей в пещерах. Плесень обладает своеобразным, не лишенном приятности вкусом и чрезвычайно полезна. И он, и Лао Пен очень быстро почувствовали прилив умственных и физических сил, и у обоих произошла смена зубов. Ктоны прекрасно сложены, физически средний ктон не слабее среднего мужчины поверхности. Из разных видов плесени ктоны изготавливают ткань и прочную бумагу, на которой пишут. Знают ктоны и металлургию, однако железом пользуются редко, у них больше в ходу бронза, серебро и золото. Ктоны не признают роскоши и обходятся минимумом вещей, с которыми обращаются весьма бережно и аккуратно. Ван Ху и Лао Пэн жили полноправной жизнью, обзавелись женами, а затем и потомством. Но Ван Ху затосковал по солнцу. Ктоны неназойливо отговаривали его от возвращения на поверхность, но удерживать не стали. Проводники-добровольцы довели его до одной из Великих Китайских Пещер, где находится лаз, связывающих царство Ктонов с поверхностью. Подобное заявление озадачило представителя власти. Решением специальной комиссии Ван Ху был направлен на обследование в госпиталь. Врачи пришли к выводу, что Ван Ху совершенно здоров душой и телом, а его рассказ о проведенных годах не более чем фантазия здравого ума. Однако медики не могли объяснить, почему у горняка пропали все признаки антракоза, заболевания легких, характерное для горняков, которым он болел 5 лет назад. Более того, у него действительно оказалось тридцать два зуба, хотя пять лет назад согласно медицинской карте их было всего двадцать пять. Организм Ван Ху по всем параметрам соответствовал возрасту в двадцать шесть - двадцать восемь лег, но на самом деле ему исполнилось тридцать девять. Горняка объявили сумасшедшим, однако заключили не в провинциальную лечебницу, а поместили на военную базу, что само по себе совершенно необычно, и заставляет предположить: китайские власти отнеслись к рассказу Ван Ху очень серьезно.

Вдох глубокий. Руки шире. Не спешите, три-четыре! Бодрость духа, грация и пластика.
Общеукрепляющая, утром отрезвляющая, если жив пока ещё — гимнастика!
Если вы в своей квартире — лягте на пол, три-четыре! Выполняйте правильно движения.
Прочь влияния извне — привыкайте к новизне! Вдох глубокий до изнеможения.
Очень вырос в целом мире Ковид-вирус — три-четыре! Ширится, растёт заболевание.
Если хилый — сразу в гроб! Сохранить здоровье чтоб, применяйте, люди, обтирания.
Если вы уже устали — сели-встали, сели-встали. Не страшны вам Арктика с Антарктикой.
Главный академик Иоффе доказал — коньяк и кофе вам заменят спорт и профилактика.
Разговаривать не надо. Приседайте до упада, да не будьте мрачными и хмурыми!
Если вам совсем неймётся, обтирайтeсь, чем придётся, водными займитесь процедурами!
Не страшны дурные вести, мы в ответ бежим на месте. В выигрыше даже начинающий.
Красота: среди бегущих первых нет и отстающих! Бег на месте общепримиряющий.


Зачем мне считаться шпаной и бандитом ? Не лучше ль податься мне в антисемиты?
На их стороне хоть и нету законов, поддержка и энтузиазм миллионов.
Решил я и, значит, кому-то быть битым, но надо ж узнать, кто такие семиты?
А вдруг это очень приличные люди? А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет!
Но друг и учитель - алкаш в бакалее - сказал, что семиты - простые евреи.
Да это ж такое везение, братцы, теперь я спокоен - чего мне бояться?!
Долго крепился, но не благоговейно всегда относился к Альберту Эйнштейну я.
Народ мне простит, но спрошу я невольно: "Куда отнести мне Абрама Линкольна?"
Средь них, пострадавший от Сталина, Каплер, средь них, уважаемый мной, Чарли Чаплин.
Мой друг Рабинович и жертвы фашизма, и даже отец и учитель марксизма.
Но тот же алкаш мне сказал после дельца, что пьют они кровь христианских младенцев.
И как-то в пивной мне ребята сказали, что очень давно они бога распяли!
Им кровушки надо - они по запарке замучили, гады, слона в зоопарке!
Украли, я знаю, они у народа весь хлеб урожая минувшего года!
По Курской, Казанской железной дороге построили дачи - живут там как боги...
На всё я готов - на разбой и насилье, и бью я жидов - и спасаю Россию!